Чиновник молча улыбнулся, развел руками и покачал головой.
– Как знаете, – пожал плечами старик.
Улучив момент, когда никто на него не смотрел, чиновник выскользнул на веранду. В тот самый момент, когда дверь закрывалась, рука презрительно выплюнула дряблый, измочаленный палец. И мерзко хихикнула.
– Следующий!
Свинцовые капли с грохотом сыпались на крышу, срывали листья с деревьев, низко прибивали к земле траву. По стеклам темной, неосвещенной веранды сбегали мутные струйки воды. Мир расплылся, окрасился в унылый, грязно-коричневый цвет, стал похож на древний фотоснимок. Внезапный порыв ветра раздвинул завесу дождя: мелькнули – чтобы через секунду снова исчезнуть во мгле – три угольно-черные баржи, словно приклеенные к тусклой, темно-серой глади реки. Приглядевшись, можно было различить смутные очертания соседнего дома, весь остальной Коббс-Крик провалился в небытие. Весь мир провалился в небытие.
Коббс-Крик специализировался на свиноводстве и лесоповале. Последнюю свинью давно уже забили и отправили в коптильню, но бревна все еще спускались самосплавом по ручью, лесопилка работала круглые сутки, стараясь превратить как можно больше деревьев в доски – прежде чем придет Прилив и превратит их в водоросли.
Над лужами взлетали вязкие фонтанчики грязи; грязь высоко, на добрый метр, облепила дощатые стены домов. Затхлая вонь сырой земли почти заглушала все прочие запахи – запах садовой дорожки, аккуратно выложенной красным кирпичом, запах травы, запах помидорных кустов, вянущих на огороде…
Грустно и одиноко, хоть волком вой. Чиновник мужественно старался не вспоминать об Ундине. Мужественно и безуспешно. Стоило закрыть глаза, и он снова ощущал прикосновение влажных губ, острых, туго напряженных сосков. Ногтей, оставивших на его спине все еще саднящие царапины. Он понимал, насколько это глупо и смешно, злился на себя – и ничего не мог с собой поделать. Втюрился, как прыщавый подросток, это ж надо такое придумать.
Чиновник вздохнул, достал из чемоданчика грегорьяновскую тетрадку, лениво ее раскрыл. Мы находимся на пороге новой эпохи, эпохи, когда магия сменит науку, когда мир будет осмыслен наново, осмыслен с точки зрения воли, а не разума. Истины нет, ни в смысле моральном, ни в смысле научном.
Высокопарное занудство. Чиновник нетерпеливо перелистнул несколько страниц,
Что есть благо? Все то, что увеличивает ощущение власти, волю к власти и, превыше всего, самое власть.
Перечитывая эти слова, чиновник легко представлял себе юного Грегорьяна – этакий себе тощий мальчишка, начинающий чародей, по-детски – и безо всяких к тому оснований – уверенный в своем несравненном величии, мечтающий, чтобы все узрели это величие. Люди – мои рабы. Да-а.
Чиновник захлопнул тетрадку; высокопарная наивность всех этих, с позволения сказать, афоризмов, самовлюбленность их автора вызывали глухое раздражение. Знаем мы таких молодых человеков, очень даже хорошо знаем, сами когда-то такими были. Да, но там было что-то такое, что-то такое, на что-то похожее… Ну да, вот оно.
Маленькая главка, упражнение, поименованное “Змей Уроборос”.
Волшебник влагает свой жезл вчашу богини. Одновременно с этим левая прислужница… Тот самый метод, только изложен он не открытым текстом, а такой себе прозрачненькой аллегорией.
С кухни донесся новый взрыв смеха.
Чиновнику хотелось, чтобы закончился этот день и закончился этот дождь, чтобы дороги подсохли и можно было отсюда уехать. Коббс-Крик оказался пустым номером. Археологи, работавшие когда-то выше по ручью, давным-давно засыпали свой раскоп землей, застабилизировали его и – поминай как звали. Жил здесь Грегорьян или нет, сказать невозможно – мощная волна эмиграции на север смыла все следы. Да и были ли они, эти следы?
А это еще что такое?
Чиновник вгляделся в крошечное, едва различимое пятнышко света, очень похожее на разрыв в тучах, но прошло несколько секунд, и все его надежды на скорое окончание дождя угасли – в отличие от пятнышка. Оно двигалось, выдавая свое искусственное происхождение.
Интересно, кто же это разгуливает в такую погоду?
Пятно становилось все ярче и отчетливее, вскоре оно приобрело голубоватый оттенок и очень знакомые очертания. Сквозь дождь и слякоть пробирался не человек, а какой-то псевдо. Мало-помалу в мутной мгле обозначились карикатурные формы электронного конструкта; длинный дождевой плащ, туго стянутый в поясе, и широкая шляпа, намертво привязанная к металлопластовой башке, придавали ему поразительное сходство с огородным чучелом.
Затем стало слышно, как хлопают на ветру полы плаща.
Псевдо направлялся к гостинице. Под мышкой у него виднелась длинная узкая коробка, способная вместить, скажем, дюжину роз. Или короткую штурмовую винтовку.
Чиновник подошел к двери и встал на пороге. Выходить наружу не хотелось; даже и здесь, под козырьком, дождь моментально забрызгал сапоги. Конструкт остановился у нижней ступеньки крыльца и насмешливо ухмыльнулся.
Это был лже-Чу.
– Кто вы такой? – холодно спросил чиновник.
– Меня звать Вейлер, – равнодушно улыбнулся конструкт. – Но это не имеет никакого значения. Грегорьян хотел бы передать вам несколько слов. И эту коробку.
Секунду чиновник молчал, хмуро разглядывая физиономию наглого молокососа. Вот так, скорее всего, и выглядел Грегорьян в юности.
– Скажите Грегорьяну, что я хотел бы поговорить с ним лично. На тему, представляющую взаимный интерес.
Вейлер поджал губы, изображая крайнее сожаление.
– Не хотелось бы вас огорчать, но учитель сейчас крайне занят. Сотни людей ищут его помощи. Однако, если вы посвятите меня в суть проблемы, я сделаю все, что будет в моих силах.
– Вопрос очень конфиденциальный.
– Увы. Ну, а я пришел к вам по предельно простому делу. Насколько известно учителю, к вам попал некий предмет, имеющий для него определенную ценность. Ценность чисто сентиментальную.
– Его дневник.
– Совершенно верно. Хорошее, кстати сказать, учебное пособие. Однако – совершенно бесполезное для человека, не имеющего специальной подготовки, в частности – для вас.
– Нет, почему же. Там очень много любопытного.
– Как бы там ни было, учитель вынужден настаивать на своей просьбе. И очень надеется на взаимопонимание. Тем более, что эта тетрадка вам не принадлежит. Надеюсь, вы не будете этого отрицать.
– Скажите Грегорьяну, что он может получить свой дневник от меня в любое удобное для него время. Лично.
– Я пользуюсь абсолютным доверием учителя. Все, что можно сказать ему, можно сказать и мне, все, что можно вручить ему, можно вручить и мне. В некотором смысле, он присутствует везде, где присутствую я.
– В такие игры я не играю, – покачал головой чиновник. – Нужен Грегорьяну дневник – пусть приходит и берет. Он знает, где меня найти.
– Ну что ж, все можно сделать и так, и эдак, – философически заметил Вейлер. – Кроме просьбы Грегорьяна, мне поручено передать вам это. – Он наклонился и положил свою ношу к ногам чиновника. – Учитель велел передать вам, что человек, отважившийся отодрать ведьму, вполне достоен поощрения. Этот небольшой сувенир поможет вам вспоминать о столь бурно проведенной ночи.
На телеэкране мелькнула яркая, почти бешеная улыбка; конструкт развернулся и зашагал прочь.
– Я говорил с отцом Грегорьяна! – крикнул чиновник. – Передайте ему, обязательно.
Никакой реакции. Еще раз мелькнул вздутый пузырем, бешено трепещущий плащ, и электронный посланец утонул в серой пелене дождя.
Чиновнику стало страшно. Присев на корточки, он приподнял коробку. Тяжелая. Теперь на веранду, содрать мокрую клеенку, снять крышку…
В полумраке ярко вспыхнули звезды и змеи, кометы и чаши. Разложение уже началось, иридо-бактерии пировали вовсю.
Смех, сотрясавший стены кухни, резко стих.
– Мамочки, – сказал Ле Мари. – Да что это с вами?
Чу схватила чиновника за руку, не дала ему упасть.
– Произошло нечто непредвиденное и неудачное, – сказал чей-то голос. Его собственный голос.
Чиновник осторожно, с преувеличенной аккуратностью поставил коробку на стол. На шее маленькой девочки пламенел красный с крохотными черными звездочками галстук юных эвакуантов. Девочка встала на цыпочки и потянулась к коробке. Минтучян, стоявший ближе всех, шлепнул девочку по руке и торопливо захлопнул крышку.
– Нечто крайне прискорбное.
Голос звучал фальшиво и неестественно, с какой-то механической отчетливостью. Пластинка на замедленных оборотах, вот на что это похоже, решил чиновник. Почему я так странно говорю?
Застывшие было люди засуетились. Двое мужчин выбежали на улицу. Громко проскребли по линолеуму ножки пододвигаемого стула. Чьи-то руки уперлись чиновнику в спину и живот, силой согнули окаменевшее тело, усадили.
