— Да потому что это сраное корыто жрёт всё с такой же силой, как глубокая чёрная дырка в заднице негра. И топливо, и энергию, и финансовые вложения, и даже, мать их, обновления для искина. Сколько не вложи, этой старой посудине всё будет мало. И исчезает же не понятно куда, вот в чём дело!
Ханна тихо засмеялась, качая головой. Тёмные волосы женщины блеснули медными бликами в лучах вечернего жёлто-оранжевого солнца. Марк невольно залюбовался игрой света в прядях женщины, от чего не сразу услышал чей-то настойчивый детский голосок:
— Дядя!
Романов взглянул вниз и увидел давешнего мальчишку, который утром нахально упёр из-под носа Шута кота по кличке Кетчуп. Огромный котище всё ещё возлежал на руках мальчугана, но выглядел не в пример более довольным и сытым, чем с утра.
— Опять кота купить предложишь? — с болью в голосе осведомился Шут, прикидывая, как бы отобрать животное у пацана, чтобы не покалечить его и не попасть в местный острог.
— Нет! — радостно завопил мальчишка со слезами на глазах. — Дядя, забери своего кота обратно!
— А зачем он нам? — не дав ответить Шуту, на лице которого уже проступило дебильное выражение божественной радости, встрял Марк в переговоры. Светловолосый пацан всхлипнул и произнёс дрожащим голоском:
— Дядя, кот же заколдованный, он мне жизни не даёт. Чуть с рук спущу, сразу кусается, аж на дерево меня загнал, а потом сам залез и вниз стащил зубами! Это животное постоянно орёт и шипит, если его не чесать и не гладить, ходит за мной, как привязанный. Отец сказал, если я с ним опять дома появлюсь, он меня на каменоломню продаст. Этот котяра перебил всю посуду на кухне, сожрал двенадцать белых мышей из моей лабораторной клетки, уронил котелок с супом на ногу отцу, поцарапал его и укусил за… — тут мальчик замялся и заметно покраснел.
Марк хмыкнул, стараясь скрыть смешок.
— А ты его гнать не пробовал? — строго спросил Романов, сдвинув брови. Пацан взглянул на Марка, потом на дебильно улыбающегося Шута за его плечом и со вздохом сказал, опустив голову:
— Пробовал, он возвращается и орёт под окнами так, что даже собаки окрестные выть начинают, а соседи уже кидались в нас помидорами и тухлыми грушами. Дядя, — с мольбой в голосе сказал мальчик, подняв полные слёз глаза на Романова, — забери своего кота, я тебе даже денег заплачу, только забери. У меня есть два золотых, я их честно украл, без дураков. Вот, — он порылся одной рукой в кармане коротких штанов и извлёк на свет две монетки, пока Кетчуп на его руках недовольно утробно рычал в полголоса. — Дядя, забирай деньги, только и кота своего забирай…
— Ладно, — наигранно ворчливо сказал Марк, кивая Шуту. Тот, ошалев от счастья, схватил с рук Кетчупа и так сжал в объятиях, что задавленное животное издало какой-то пискляво задушенный мявк вместо полноценного приветствия.
— Будешь знать, как чужое брать, — назидательно сказал Шут, сгребая с ладошки паренька две монетки. Романов медленно покачал головой из стороны в сторону, и протянул раскрытую ладонь. Шут насупился, но отдал одну монету.
— Больше даже не проси, — буркнул он, сажая кота себе на загривок.
Романов отдал монету мальчику, так обрадовавшемуся избавлению от проклятого кота, что даже расплакался, и теперь утирал тыльной стороной ладони солёные слезинки, счастливо улыбаясь.
— Не бери чужого, — едва слышно шепнул Марк пареньку, вложив в его ладонь золотой.
В этот момент двери таверны с грохотом раскрылись, выпуская наружу шум, тёплый воздух из смеси пота, пряностей и винных паров, и на пороге возник счастливо ухмыляющийся капитан Реверс.
— Эй, чего встали, расп***? Хотите на игру опоздать? — зычно рыкнул он своим подчинённым. Те заулыбались, поспешив к капитану. Первым бежал Шут с котом на загривке.
Романов и Ханна остались одни у ступеней таверны. Мальчишка уже растаял в сгущающихся городских сумерках, а Маттершанц обречённо поднимался вслед за командой «Александрийской Рулетки».
Хана смотрела на пятно света из приоткрытой двери таверны, за которой исчезали все её спутники, а Романов смотрел на женщину. Больше всего в жизни бывшему полковнику сейчас хотелось, чтобы команда «Александрийской Рулетки» провалилась в эту самую чёрную дыру, оставив его наедине с Ханной суток на трое… или на всю жизнь — этого он пока ещё не решил.
— Эй, чего застряли, убогие? — раздался радостный голос Реверса от двери. — Вам, что, нужен сверхчувствительный прибор для подключения к нейронной сети человеческого мозга, который, обычно, обеспечивает доступ ко всей информации и ходовым качествам?
— Это он о чём? — сдвинула брови Ханна.
— О приборе класса «паяльник», — ответил Марк, делая шаг к ступеням таверны. — А что за спешка, Реверс?
— О, темнота ты полковничья! — беззлобно огрызнулся капитан, хитро улыбаясь. — Я организовал игру в рулетку!
Марк даже запнулся от неожиданности.
— Разве здесь уже есть казино? — глупо спросил он.
— Теперь есть, — гордо вздёрнул подбородок Реверс. — Высокочувствительный прибор творит чудеса…
11.2. Шел отряд по городу
17 августа 2278 года
Город простирался во все стороны света, и походил на огромную пиццу, мелко порезанную гигантским ножом без всякой системы и цели — просто так, чтобы получить побольше пересечений улиц, улочек, переулков и тупиков. Прерываемые площадями, обязательно украшенными статуями и скульптурами каких-то непонятных мужиков, баб и медведиков, пол которых определить не представлялось возможным, застывших, как живые, в разнообразных, но несомненно, героических позах, улицы представляли из себя брусчатые мостовые между плотными стенами домов, домиков, и откровенных хибар… Иногда над малоэтажной застройкой громоздились десятиэтажные башни, выстроенные из камня, дерева, металлов и, кажется, пластика, или кости, щедро увешанные флагами, штандартами и изукрашенные всевозможными финтифлюшками. Из бойниц этих сооружений иногда вырывались клубы разноцветного дыма и снопы искр…
На улицах толпились, торговали, жрали, крали… в общем, жили сотни и сотни людей, одетых сообразно представлениям о Золотом веке Тёмного средневековья, щедро разбавленные местными медведиками, носившими одёжку из кожи и ткани, а также — представителей десятков народов и рас обитаемой Галактики. В воздухе разливались тысячи ароматов и запахов, от прекраснейших и тончайших до отвратительных и мерзостных, гомон голосов перекрывал даже разливающийся над городом звук постоянно играющих огромных волынок и цимбал, призванных, по заверению местных, «отгонять злых духов». Иногда толпу взрезали, словно ножом, отряды плотно сбитых головорезов, закованных в тяжёлые пластинчатые доспехи и вооружённые алебардами. «Стража, хлопун им в панталыцу» — прокомментировал первый такой отряд, попавшийся навстречу команде «Александрийской Рулетки», какой-то оборванец, прежде чем прыгнуть в источающий вонь канализационный коллектор…
Командир отряда мазнул по незнакомым лицам горящим взглядом, и скривил губы, но ничего не предпринял, и стражники, грохоча по булыжникам кованными сапогами, прошествовали мимо.
— Я не удивлюсь, если тут у них и волшебники водятся… — тихонько сказал Док, придерживая карманы — просто так, по привычке, воришек-карманников тут было чуть меньше, чем блох на Кетчупе.
— Какие волшебники? — удивилась Рысь. — Которые нюхают, или которые колятся?
— Которые умеют летать на драконах! Берегись!!! — Док скакнул к ближайшей стене покосившейся хибаре, остальные предпочли последовать его примеру.
И не зря. Над крышами, хлопая крыльями и раздражённо ревя, пролетели три бронированных зверюги, очень напоминающие раскормленных драконов из древних легенд. На шее каждого зверя сидел человек, одетый в тёмный балахон невнятного цвета, держащий в руке посох со светящимся набалдашником, которым он периодически стучал по башке своего средства передвижения…
Последний дракон завис в воздухе, и странно заворчал, тужась.
— О, нет… Кажется, он собирается гадить! — откуда Марк это понял, было неизвестно даже ему, но не предупредить своих спутников он не мог. — Быстро…
Сверху на мостовую полилось… то есть посыпалось… В общем, с громким «ляп!» плюхнулась огромная куча дурно пахнущего навоза, смешанного, судя по всему, с золой и кислотой. Брызги проедали дырки в деревянных стенах и шипели.
— Я не знаю, как насчёт огнеметания, — сказал Док, вдумчиво изучая расползающийся кусок драконьих фекалий, — но, определённо, если эскадрилья таких вот засранцев опорожнится над полком-другим пехоты, то… мне их жаль!
