Взять хотя бы его ближайшего соседа, майора Флудда, чьи поступки казались весьма и весьма нелепыми, если не сказать сумасшедшими. Впрочем, это объяснялось, по всей видимости, исключительно тем, что майор был единственным жителем города, с чьей личной жизнью Пирс был так близко знаком. Пока отец и сын Стауты приводили в порядок его дом, Пирс получил приглашение от Флудда зайти к нему, чтобы составить компанию и пропустить несколько рюмочек. Пирс предложение принял охотно, не ведая, впрочем, что майор принимал у себя и других гостей.
Но даже им Пирс попытался найти логическое объяснение.
Однако женщина, лежащая на скалах у самой кромки воды в ожидании того момента, когда ее «похитят», — этого по какой-то необъяснимой причине Пирс уразуметь никак не мог. Все его зарождающееся изумление выкристаллизовалось в полноценную жемчужину досады.
Прежде чем покинуть дом Флудда, он решил, что непременно должен получить ответ хотя бы на этот один-единственный, загадочный вопрос.
Рыжая рысь на пристальный взгляд Пирса отвечала таким же пристальным немигающим взглядом. Голова ее находилась всего в дюйме от его лица. Она молчаливо, но злобно скалилась, обнажив двойные ряды острых как иголки зубов, призванных причинить жертве нестерпимую боль и неминуемую гибель.
Пирс осторожно погладил пыльную голову искусно набитого чучела, продолжая таращиться на костлявую спину доктора Фроствига. Доктор копался в бумагах, наваленных неподъемной грудой на письменном столе с убирающейся крышкой, что-то бормоча себе под нос. До слуха Пирса долетали лишь невразумительные обрывки слов:
— Представить себе не могу… Как же это могло… И почему только вещи…
Пирс сидел в кабинете доктора Фроствига, в доме № 131/2 по Стагхорн-роуд. В Блэквуд-Бич многие дома носили дробные номера; вразумительного сему объяснения Пирсу так и не удалось найти. Стараясь не отстать от местных привычек и нравов, Пирс вывел масляной краской на своем почтовом ящике следующее:
Нижняя авеню, дом № 3,14159…
(После этого он заметил, что прохожие перестали бросать на него неодобрительные взгляды. Судя по всему, теперь его уже не считали чужаком.)
Кабинет Фроствига — темная неубранная комната, освещенная одной-единственной шестидесятиваттной лампочкой — целиком заполняли чучела всевозможных животных. Все они служили превосходным источником пищи для многочисленных поколений моли. В комнате не было такой ниши, в которой не нашлось бы хотя бы одного чучела. Сова навеки распростерла крылья над сервантом, уставленным чучелами мышей, застывших в самых комичных позах. По бескрайней равнине дивана подкрадывалась к незримой жертве лиса. В темном углу Пирс заметил очертания взрослой гориллы. И это была лишь часть «обитавшей» в доме Фроствига фауны.
Где-то сзади что-то грохнуло, и Пирс подскочил от неожиданности.
Фроствиг отошел от стола, столешницу которого он только что с таким грохотом захлопнул.
— Никак не могу отыскать чертов журнал, — объяснил хозяин кабинета — Впрочем, обойдусь и без него. Слава богу, я пока еще не впал в старческое слабоумие. Я прекрасно помню всех моих старых друзей, и профессор Рамада не исключение, даже если и я не могу подробно изложить суть его безумной теории.
— Спасибо вам за хлопоты, доктор, — поблагодарил старика Пирс.
Хозяин дома медленно опустился в кресло напротив гостя.
Фроствиг являл собой богатый набор костей и сухожилий, облаченных в мешковатую голубую рубашку, в пятнах от кислоты, и серые брюки. Он был совершенно лыс, а лицо его напоминало высохшее русло древней реки.
— Итак, мистер Зейсс. Что именно вы хотели бы узнать о профессоре Рамада и его дочери?
Пирс почувствовал себя крайне неловко при мысли о том, что ему сейчас придется признаться, как он тайком подглядывал за молодой обнаженной женщиной. Ухватившись, как за спасительную соломинку, за слова самого Фроствига, он наконец вымолвил:
— Я как-то слышал выступление профессора и решил узнать, чем он сейчас занимается. Он и его дочь.
Фроствиг посмотрел на Пирса так, будто перед ним сидел абсолютно прозрачный манекен, до предела набитый ложью. Однако скорее всего он решил, что намерения собеседника честны, потому что все-таки ответил Пирсу:
— Боюсь, что в настоящее время профессор ничем не занимается. Он умер около года назад. Многие люди, близко его знавшие — главным образом романтически настроенные глупцы, — утверждают, будто виной тому дела сердечные. Однако я подозреваю, что он действительно разбился, упав с двенадцатого этажа.
— Самоубийство?
— Нет, в самоубийство я не верю. Хотя прекрасно понимаю, почему некоторые столь яростно отстаивают эту версию. У профессора была навязчивая идея: ему якобы не давали житья коллеги, работавшие с ним на одном факультете. Рамада преподавал зоологию в Брауновском университете. В тот роковой день он находился на верхнем этаже научной библиотеки. Свидетели утверждают, что он высунулся из окна, чтобы получше рассмотреть пятнистого голубя какой-то редкой породы, разгуливавшего по карнизу, и потерял равновесие.
Пирс знал, о каком здании идет речь, и зримо представил себе случившееся.
— Так в чем же заключалась теория профессора? — поспешил он напомнить собеседнику.
Фроствиг домиком сложил длинные пальцы.
— Именно поэтому я и пытался найти журнал. Я ищу его с тех самых пор, как мне позвонил Флудд. Видите ли, профессору удалось обнародовать свои идеи в какой-то околонаучной газетенке в виде статьи, содержащей ряд спорных гипотез. Это, конечно же, вызвало еще большее презрение к нему со стороны коллег. Их отношение можно выразить в следующих словах:
«Рамада утверждал, что в толще скалы Биг-Эгг имеются пустоты и вход в виде подводного грога. Далее он настаивал, что там-де обитает некое древнее существо, которое некогда фигурировало в легендах индейцев-наррангасетов в образе морского божества. Наррангасеты в самом деле когда-то совершали паломничества в Блэквуд-Бич, конечно же, в те времена, когда самого этого поселения первых европейцев еще не существовало. Как бы там ни было, мифический подводный исполин ужасно раздражал коллег профессора. Однако тот до конца жизни не утратил веру в свою гипотезу».
Пирс медленно переваривал услышанное. Фроствиг так и не представил никакого объяснения странного поведения дочери профессора зоологии. Пирс решил докопаться до истины, чего бы это ему ни стоило.
— А Энди, его дочь?..
— Прекрасная девушка, — отозвался Фроствиг. — Она еще в раннем детстве лишилась матери и росла независимой, ну просто мальчишка-сорванец. Она, разумеется, тяжело переживала смерть отца. Пожалуй, даже слишком сильно. Энди практически не выходит из дома, лишь изредка в магазин за продуктами. И… — суровый взгляд Фроствига тяжело опустился на Пирса, который тут же виновато опустил голову, — …ходит в чем мать родила загорать на скалах у моря, где, по слухам, предлагает себя этому самому морскому чудовищу, как будто желает принести себя в жертву, словно это поможет воскресить ее дорогого отца.
— Ужасно печально, — посочувствовал Пирс, — не говоря уже о том, что это чистое безумие.
Фроствиг пожал плечами.
— Все может быть. Лично мне кажется, что это лишь досужие вымыслы. Никто точно не знает, что у нее на уме, поскольку она никому ничего не рассказывает. Вдруг она пытается превратить Блэквуд-Бич в нечто вроде местного Сен-Тропе? И вот еще запомните: все мы измеряем собственное горе по-разному.
Пока Пирс размышлял над последней фразой Фроствига, профессор, хрустнув костями, поднялся с кресла и вытащил из-под положенной на сиденье кресла подушки, на которой сидел, огромный штангенциркуль, после чего осторожно приблизился к гостю.
— А теперь, молодой человек, если вы готовы отблагодарить меня за потраченное на вас время, позвольте мне сделать несколько измерений.
Ошеломленный Пирс беспомощно опустился в кресло, покорно отдав себя в руки Фроствига, который измерил его череп, предплечье, бедро и прочие части тела.
Наконец старик завершил свое странное занятие, Пирс встал, и Фроствиг проводил его до двери.
Когда они проходили мимо темного угла, в котором была замечена горилла, глаза Пирса, теперь уже привыкшие к полумраку, сыграли с ним шутку, столь знакомую тем, кто страдает миопией, но обычно неизвестную людям с хорошим зрением, таким, как Пирс: замеченный с большого расстояния предмет при близком рассмотрении оказывается чем-то совсем иным.
Пирс собрался было повнимательнее рассмотреть то, что стояло в углу, но хозяин не дал ему это сделать, торопливо подтолкнув к выходу.
По пути домой до Пирса дошло, что он принял за гориллу огромную меховую шубу, надетую на человеческую фигуру со стеклянными глазами.
