— Ничего, Каттер, все нормально, — сказал он, и человек потрепал его по щеке.
Дрей был бел, как бумага, и что-то шептал. Видя, как затвердела от крови его повязка, Каттер удивился, что тот вообще держится на ногах. Шепотом Каттер поделился своими опасениями с Помроем, но повернуть назад они уже не могли, а о том, чтобы отправить Дрея обратно одного, и речи не было. Он истекал кровью.
Пока Дрей спал, остальные уселись вокруг костра и негромко заговорили о человеке, по следу которого они шли. У каждого нашлась своя причина, чтобы ответить на призыв Каттера.
Для Игоны тот, кого они разыскивали, был первым человеком в Союзе, который показался ей таким же растерянным, как она сама. Он был не от мира сего; многие считали это притворством. Но это заставило женщину почувствовать, что их движение далеко от совершенства, и отчасти — из-за нее самой. Вспоминая об этом, она улыбалась прекрасной улыбкой. Фейх, в свою очередь, обучал его, когда тот занимался шаманизмом водяных, и был покорен его обаянием. Каттер знал, что они любят человека, по следу которого идут. Ничего странного в этом не было: среди сотен членов Союза вполне могли найтись шестеро, кто его полюбил.
Помрой сказал об этом вслух:
— Я люблю его. Хотя я не потому пришел. — Он говорил пылко, короткими фразами. — Времена не те. Я здесь потому, что знаю, куда он пошел, Каттер, и чего добивается. И что будет потом. Вот почему я здесь. Из-за твоего сообщения. Не из-за того, что он ушел, а из-за того, куда он ушел и зачем. Это самое главное.
Никто не спросил Каттера, почему он с ними. Когда подошла его очередь, все просто отвели глаза и замолчали, а он уставился в огонь.
Утром их разбудил боевой петух, который тряс бородой и громко кукарекал. Такое бесцеремонное пробуждение ошеломило их. Другой хотчи из седла наблюдал за тем, как они поднимаются, а потом бросил им подстреленную лесную птицу, показал пальцем на стену деревьев, в сторону востока, и исчез в зеленоватом свете.
Спотыкаясь, они поплелись сквозь заросли пробудившегося леса в указанном направлении. Солнечные лучи прорывались сквозь листву. Весна выдалась теплой, и в Строевом лесу было влажно и душно. Одежда Каттера пропиталась потом. Он наблюдал за Фейхом и Дреем.
Фейх весь обмяк, задними лапами он отпихивался от земли, его шатало. Дрей шел наравне со всеми, хотя это казалось невозможным. Кровь сочилась даже сквозь кожаный рукав, и он не отгонял слетавшихся к ране мух. Бледный и окровавленный, Дрей походил на завалявшийся кусок мяса. Каттер ждал, когда он пожалуется на боль или выдаст свой страх, но тот лишь бормотал что-то себе под нос, и Каттеру стало стыдно.
Простота леса оглушила их.
— Куда мы идем? — спросил кто-то Каттера.
«Лучше не спрашивайте», — подумал он.
Вечером они услышали журчание и, идя на приятный звук, вышли к ручейку в зарослях плюща. Радостно крича, они припали к ручью, как счастливые звери.
Фейх сел прямо в ручей. Вода вскипала, ударяясь о его тело. Когда водяной плавал, его неуклюжие движения неожиданно делались грациозными. Горстями черпая воду, Фейх с помощью магии своего племени слепил из нее грубоватые фигурки, похожие на собак, и расставил на траве, где они простояли около часа. Потом фигурки оплыли, как свечи, и ушли в землю.
Наутро рана Дрея загноилась. Все ждали, когда его отпустит лихорадка, ведь надо было идти. Деревья стали мельче — какие-то смешанные породы. Путники проходили мимо черного дерева и дубов, ныряли под раскидистые баньяны, ветви которых висели плетьми, переходя в корни.
Строевой лес кишел жизнью. Птицы и обезьяноподобные твари все утро орали в ветвях. Когда путешественники проходили через полосу мертвых, побелевших деревьев, из подлеска на них выкатилось что-то медведеобразное, без конца менявшее форму и цвет. Завизжали все, кроме Помроя, который выстрелил зверю в грудь. С тихим хлопком тот распался на десятки птиц и сотни бутылочно-зеленых мух, которые на мгновение окружили людей и водяного, а потом снова слились в зверя за их спинами. Тварь, шурша, удалилась. Теперь они ясно видели, что вместо меха ее покрывают птичьи перья и жесткие блестящие крылья.
— Я бывал здесь раньше, — сказал Помрой. — И знаю, что такое толпяной медведь.
— Теперь мы уже, должно быть, далеко, — сказал Каттер, и шестеро пошли дальше на запад до тех пор, пока их не окружили сумерки.
Тогда они зажгли фонарь с колпаком, на который тут же полетели мошки, и продолжили путь. Деревья вокруг, казалось, впитывали свет.
После полуночи они миновали заросли травы, цеплявшейся за голени, и покинули лес.
Три дня вокруг путешественников тянулись Нищенские предгорья — то скалы, то продолговатые холмы, поросшие деревьями. В незапамятные времена здесь прошел ледник. От города их отделяли какие-то десятки миль. До его каналов было рукой подать. Иногда сквозь седловины холмов на севере и западе открывались настоящие горы, не похожие на те кочки, меж которых они брели.
Путники купались в каровых озерах[2] и пили воду из них. Шли медленно — задерживал Дрей. Он не мог пошевелить рукой и выглядел изможденным, но не жаловался. Каттер впервые видел, как Дрей проявляет мужество.
Иногда попадалась старая заброшенная тропа, и странники держались ее, шагая на юг по траве и цветам. Помрой и Элси стреляли диких кроликов в скалах и жарили их с пряными травами.
— Как мы его найдем? — спросил Фейх. — Придется ведь обыскать целый континент.
— Мне известен его путь.
— Но, Каттер, целый континент…
— Он везде будет оставлять следы. Куда бы ни направился. Хочет он того или нет. Иначе быть не может.
Оба помолчали.
— А как он узнал, что пора идти?
— Получил известие. Старые связи. Вот все, что я знаю.
Каттер замечал разрушенные непогодой изгороди на месте старых ферм. Выступавшие из земли каменные прямоугольники выдавали остатки фундаментов. На востоке лежал Строевой лес, древесная пустыня с редкими доломитовыми вкраплениями. Иногда в листве мелькали остатки промышленных сооружений: дымовые трубы, части двигателей.
На шестые сутки, в рыбдень, 17 чета 1805 года, они достигли деревни.
В Строевом лесу стоял какой-то чужеродный гул, и даже уханье сов и крики обезьян не могли его заглушить. Звук был негромкий, но все животные, которым случалось его услышать, в панике вертели головами, точно боясь нападения. Лунные лучи пронизывали пустоту между кронами деревьев и глинистой почвой. Ветки свисали, как опущенные руки.
Среди ночных теней по воздуху двигался человек в черно-синем костюме, держа руки в карманах. Лунные лучи отражались в его сверкающих ботинках — он парил над корнями на высоте человеческого роста. Без всякого усилия он держался прямо, не качаясь. Человек с помощью тайных сил плыл между темным покровом и пологом леса, и его сопровождал звук, точно стон поруганного пространства.
Человек бесстрастно глядел перед собой. Что-то вилось вокруг него, то на свету, то в тени, прячась в складках одежды. То была крошечная обезьянка, льнувшая к нему, словно к матери. На груди обезьянки то шевелилась, то замирала какая-то поросль, безобразившая ее.
В неярком свете человек и его пассажир выплыли на арену, где чуть ранее хотчи вмешался в перестрелку. Они зависли над выемкой и поглядели на трупы милиционеров, уже тронутые разложением.
Обезьянка спустилась к башмакам своего хозяина, спрыгнула на мертвецов, ощупала их ловкими пальчиками. Затем забралась на болтавшиеся в воздухе ноги и затрещала.
Какое-то время оба безмолвно висели посреди ночи. Человек задумчиво барабанил костяшками пальцев по губам, неспешно поворачиваясь вокруг своей оси, обезьяна смотрела с его плеча в непроглядно-черный лес. Потом с тем же зловещим звуком они полетели между деревьями, над папоротниками, смятыми много дней назад. Когда они скрылись из виду, попрятавшиеся было звери Строевого леса показались вновь, но оставались встревоженными всю ночь.
Деревня была безымянной. Крестьяне показались Каттеру настолько же вредными, насколько и бедными. Еду они продали с неохотой. Если в деревне и были целители, то местные это скрывали. Все, что мог сделать Каттер, — позволить Дрею поспать.
— Нам надо в Миршок, — сказал Каттер.
Деревенские тупо смотрели на него, и он скрипнул зубами.
— Это же не на луне, черт вас дери, — добавил он.
— Могу вас в свиной городок свезти, — вызвался наконец один. — Масло и свинина кончились. Четыре дня езды к югу.
— Но ведь оттуда до Миршока еще добрых четыреста миль, — сказала Игона.
— Выбора нет, — объяснил Каттер. — Поросячий город наверняка больше этой дыры, так что, может, оттуда нас доставят в Миршок. — Он повернулся к деревенским. — А что, у вас своих свиней нету?
