то и дело пыталась поджечь дом. Бо́льшую часть времени она смеялась неизвестно чему, издавая при этом жуткие, достойные упыря звуки, от которых у неосведомленного человека волосы встали бы дыбом.
Остальные дети были из других деревень, ближайшая из которых находилась, по меньшей мере, в тридцати ли [1] от горной дороги, так что им волей-неволей приходилось жить в школе. Так они и жили целую четверть, от каникул до каникул, в деревне, где не имелось никаких развлечений и удобств. Школьники привозили из дома постельные принадлежности и по мешку пшеницы или риса, из которых сами готовили себе еду на большой школьной плите. Зимними вечерами они собирались у плиты и смотрели, как в кастрюле пузырится и багровеет готовящееся зерно, а их лица освещало соломенно-оранжевое пламя. Это было самое умилительное зрелище, которое он когда-либо видел. Он заберет его с собой в следующий мир.
На пригорке, в кругу ребятишек, вспыхнули огоньки, похожие с этого расстояния на небесные звезды. Даже в эту лунную ночь они горели ярко. Дети жгли самодельные ритуальные бумажные деньги и благовония, и отсвет костерка окрашивал их лица в красный цвет на фоне серебристо-серой ночи. Это снова напомнило ему сцену у плиты. И тут же в памяти всплыл еще один эпизод. Он вел вечерний урок, и вдруг в школе погас свет – то ли проводка испортилась, то ли не смогли вовремя оплатить электричество (что бывало чаще). Он зажег свечу, чтобы осветить ею написанное на доске. «Видно?» – спросил он, и дети, как всегда, ответили: «Не очень». Действительно, в полумраке разобрать надписи было трудно, но так уж получилось, что и без того было пропущено много занятий, которые необходимо было наверстывать, так что без дополнительных вечерних уроков нельзя было обойтись. Он зажег вторую свечу. «Темно!» – кричали школьники, и он зажег третью свечу. Света все равно не хватало, и он отлично понимал это, но ученики успокоились. Они знали: учитель не зажжет больше ни одной свечи, как бы они ни кричали. Просто не может позволить себе этого. Он смотрел сверху вниз на их лица, освещенные неровным светом свечей, на лица детей, отрицающих темноту всеми фибрами своих душ.
Дети и свет огня, дети и свет огня. Перед его мысленным взором всегда дети и свет огня, всегда дети в ночи, при свете огня. Этот образ навеки впечатался в его сознание, невзирая даже на то, что он никогда не придавал ему особого значения.
Он знал, что дети жгут благовония и ритуальные деньги ради него, как делали много раз прежде, но на сей раз у него не было сил бранить их за суеверие. Он всю жизнь старался зажечь в детских сердцах пламя знаний и культуры, но отдавал себе отчет в том, что среди тумана невежества и суеверия, окутывающего эту затерянную в горах деревню, это даже не пламя, а робкий огонек, вроде огоньков трех свечей в классе тем памятным темным вечером. За несколько месяцев до того случая несколько деревенских жителей заявились в школу, намереваясь разобрать стропила и без того ветхого спального помещения, чтобы подновить храм у входа в деревню. Он спросил, где же спать детям, если их жилье останется без крыши, на что они ответили, что дети преспокойно могут жить в классе.
– В классе? Его же ветер продувает насквозь. Дети не смогут спать там зимой!
– А нам какое дело? Они не местные.
Он схватил кол, бросился на них и прогнал, отделавшись двумя сломанными в драке ребрами. Другой местный житель, более добросердечный, не только помог ему прийти в себя, но и проводил в ближайший город, где была больница – больше сорока ли по горной дороге.
Обрабатывая травмы, врач обнаружил у него рак пищевода. Эта болезнь была весьма распространена в здешних местах, и диагностировать ее было нетрудно. Врач сказал, что пациенту повезло – рак у него пока не сильно развился, еще не дал метастазов и вполне поддавался хирургическому лечению; рак пищевода на ранней стадии эффективно удаляется при помощи операции. Так что, можно сказать, сломанные ребра спасли ему жизнь.
Тогда он отправился в центр провинции, где имелась онкологическая клиника, и спросил, сколько может стоить такая операция. Врач ответил, что, учитывая его положение, его вполне могут положить в благотворительное отделение, что существенно сократит предстоящие расходы. И получится не так уж и много – около 20 000 юаней. Учитывая то, что он приехал из дальней глуши, врач подробно объяснил, как будут проходить операция и последующее лечение. Учитель молча слушал, а потом спросил:
– А сколько я проживу без операции?
Врач довольно долго смотрел на него с деланым равнодушием и наконец сказал:
– Месяцев шесть, вряд ли дольше.
Учитель вздохнул с неожиданным облегчением, совсем введя врача в недоумение.
Он все же успеет довести выпускной класс до конца.
Он никак не мог заплатить 20 000 юаней. Конечно, возможность скопить хоть что-то у него была. Зарплаты у сельских учителей отнюдь не высокие, но он проработал много лет, никогда не был женат и не имел никаких иных финансовых обязательств. Но все заработанное он тратил на детей – своих учеников. Он никогда не считал, скольким детям он оплатил обучение, сколько всяких мелких и крупных непредвиденных расходов было у него в связи со школьниками. Сейчас он учил за свой счет Лю Баочжу и Го Цуйхуа, а кроме того, частенько случалось так, что, заглядывая в большой школьный котел, он видел там невразумительное варево даже без растительного масла, так что приходилось срочно покупать для детей мясо и сало. У него, правда, оставалось немного денег, но их было в десять раз меньше, чем требовалось на лечение.
Он в одиночестве брел по широкому городскому проспекту к железнодорожному вокзалу. Уже стемнело, и полосы и пятна неоновых надписей залили город переливающимся разноцветным светом, ошеломляя непривычного к такому зрелищу приезжего. Ночью городские многоэтажные здания представлялись рядами новомодных ламп, возносившихся прямо к облакам. И поминутно сменялись обрывки музыки, то буйной, то нежной.
Оказавшись в этом чуждом городском мире, он начал неторопливо разбирать свою короткую жизнь. Он спокойно, философски признавал, что собственный жизненный путь выпадает каждому и что свой он выбрал двадцать лет назад, когда, закончив педагогическое училище, решил вернуться в деревню. Вообще-то его судьбу предопределил другой деревенский учитель. Он сам вырос в этой самой школе. Еще ребенком он лишился отца и матери, и школа заменила ему дом. Учитель относился к нему как к сыну, так что, хоть он
