По — прежнему оповещение населения о происходящем на фронтах было весьма слабым и фрагментарном. Военных корреспондентов как таковых в местных газетах еще не было. Журналисты предпочитали осаждать только большие штабы.
Для обывателя пока не произошло никакой разницы в образе жизни по сравнению с мирным временем. Разве что людей в военной форме в городской толпе существенно прибавилось. И пару дворцов местная патриотическая аристократия выделила под госпитали. Раненых стало много. Ну и чисто гражданские поезда стали реже ходить. Сам видел, как вагоны третьего класса брали штурмом. Первый и второй класс охраняла полиция, усиленная солдатскими патрулями.
Хорошее осеннее утро. Мешало им насладиться то, что я маялся с похмелья, так как вчера сознательно проставился в фельдфебельском клубе. Уже понял местную службу, где от фельдфебелей часто зависит намного больше, чем от самого высокого начальства. Особенно в части добычи всяческих ништяков и сбора информации. Просто идеальное место для шпиона. Контрразведки как таковой, как я разобрался, тут еще не существовало в принципе. А гриф секретности относился лишь к некоторым документам. Так что если входишь 'в круг', то знаешь много.
К тому же ничего особого от местного изобретателя я не ждал. Теплилась робкая надежда, что вдруг он окажется местным Цеппелином? Все что меня интересовало в его аппарате это дальность и грузоподъемность.
Мой ефрейтор как всегда был непробиваем. Направо — направо, налево — налево. Через задницу — и так ему сойдет.
Каплей Плотто был слегка в возбужденном состоянии, предвкушая что‑то необычное.
И только Вахрумка выглядел недовольным тем обстоятельством, что и этот проект также посчитали особым и… повесили на него. А кто виноват? Один неугомонный фельдфебель.
Огромный ангар размещался на самой окраине города, за заводским поясом впритык к окружной железной дороге.
Наша коляска остановилась перед закрытыми воротами эллинга, и ефрейтор борзо побежал разыскивать хозяев.
Каплей, пользуясь паузой, набил свою трубку крепким морским табаком, на что некурящий Вахрумка поморщился, но ничего тому не сказал.
Вплотную к высокому ангару примыкало большое поле как два футбольных примерно. В его центре торчала ажурная деревянная вышка с площадкой и мачтой. С мачты свешивался красный вымпел, показывая безветренную погоду. Я подумал: стоит ли подсказывать применение аэродромного 'колдуна' для точного показателя направления ветра или путь и дальше так живут как жили? Вон Вахрумка мной недоволен, что я его законного отдыха лишил. Или планы я ему какие обломал, что он строил после издания 'Наставления'?
Ожидание затянулось потому, как ефрейтор нашел у ангара только сторожа — седого старого дядьку с одноствольным дробовиком в руках.
Мы слезли с коляски. Вахрумка набросал записку на листке из блокнота. И отправили на экипаже ефрейтора по указанному сторожем адресу с приказом доставить этого чертова изобретателя на место, буде он даже с бабой спит.
— А для чего эта вышка посередине поля, господин капитан — лейтенант? — решил я скрасить ожидание беседой, а заодно хоть как‑то залегендировать мои послезнания о дирижаблях.
— Понимаешь, Савва, — с удовольствием начал свои пояснения моряк, выпустив клубы сладковатого дыма ароматизированного медом табака, — воздухоплавательные аппараты легче воздуха легко мотает сильным ветром, когда они на привязи. Так что приходится ставить такие мачты для их причаливания, вокруг которых они могут свободно вращаться как флюгер…
Импровизированная лекция продолжалась больше получаса, и я почерпнул из нее много чего для себя нового, такого чего не было в тех книгах, которые я читал 'в прошлой жизни'. Видимо авторы этих книг посчитали такие сведения излишней 'полировкой заклепок', не интересной массовому читателю. Да и рассказчик каплей был очень хорошим. И я с сожалением встретил глазами коляску, которая привезла к ангару ожидаемого изобретателя — всклоченного язвительного человека среднего возраста по фамилии Гурвинек.
Ангар был огромным, но скелет дирижабля стоящий в нем казался еще больше. Он очень похож был на скелет кита, выброшенного на сушу.
— Сами видите… — довольно злобно проводил для нас изобретатель экскурсию по останкам своего детища. — Аппарат в семидесяти пяти процентной готовности. Осталось только сделать раздельные баллонеты для газа и оболочку. И можно взлетать. Хотя я бы предпочел еще новую компактную паровую машину. Она на треть меньше весит и мощность ее больше. Машину Айбаха, к примеру, которую он показывал в прошлом году на имперской сельскохозяйственной выставке.
— Машину для парового трактора? — уточнил Вахрумка.
— Да… ее. Это же не дефицит. А облетать готовый аппарат можно и на той машине, что стоит у меня.
Я постучал ногтем по кольцевой ферме.
— Алюминий?
— Нет. Алюминиевая бронза, — ответил мне создатель этого монстра. — Алюминий слишком мягок чтобы держать такую конструкцию без деформации. Но алюминиевая бронза также не без недостатков. В отличие от чистого алюминия она коррозирует и требуется анодировка всех деталей. Любое другое покрытие, к примеру, пропитанная лаком перкаль, ведет к увеличению веса аппарата.
Вообще вид у мастера Гурвинека какой‑то всклоченный. Он весь как дикобраз ощетинившийся иголками.
— Анодировка это что‑то типа воронения в оружии? — задал я вопрос на публику, типа, не знаю я, что такое анодирование.
— Примерно так, если на пальцах объяснять, — отмахнулся от меня изобретатель.
Что ему какой‑то фельдфебель. Пусть даже и старший.
— Каков будет подъемный вес вашего аппарата? — заинтересованно спросил каплей.
— Как всегда половина веса самого аппарата, — тут же ответил Гурвинек. — Это закон воздухоплавания. Объем газа в баллонах расчетный тридцать две тысячи кубических метров. Такой большой дирижабль еще никто не строил, — гордо добавил он.
— Простите, мастер, — вмешался я. — господина капитан — лейтенанта интересует полезная нагрузка, за вычетом необходимых грузов.
— Две тонны в гондолах. Максимум.
— А если использовать пространство под оболочкой между гондолами? — спросил я, припоминая историю цеппелинов в моем мире.
— Так никто еще не делал, — резко ответил мастер, как бы обрезая тему.
— Но у вас конструктивно предусмотрен переход между гондолами внутри оболочки? — не отставал я.
— Предусмотрен. В войлочной обуви.
— Почему же нельзя сделать там грузовой отсек?
— Потому что когда будет натянута оболочка на каркас, то не будет никакой возможности для погрузки — разгрузки в этом объеме. Только в гондолах. Можно конечно прицепить и третью гондолу, но ее вес почти весь дополнительный груз съест сам. Так что смысла не вижу.
— А если нужно будет только подвесить груз небольших габаритов? Но много. Снизу. Разгружать не потребуется. Он сам упадет с высоты.
— Бред, — сказал, как слово выплюнул Гурвинек.
— А я бы посоветовал вам, мастер, все же прислушаться к фельдфебелю и изыскать такую возможность. Ибо только от нее зависит, будет у вас дальнейшее финансирование от армии, или нет, — веско сказал Вахрумка, давя на самое больное яйцо изобретателя.
— А где я теперь достану кишки с сорока тысяч коров для оболочки баллонетов? Чтобы они газ не стравливали. Армия обеспечит?
— Судя по тому, как в последнее время в империи развивается консервная промышленность, — ответил ему капитан — лейтенант, — армия вполне в силах такое количество обеспечить. Не за один подход, но в течение какого‑то времени точно.
— Где мне расписаться кровью? — устало сказал мастер Гурвинек.
— Вот здесь, — спокойно ответил Вахрумка, доставая бумагу из планшета. — В подписке о неразглашении военной тайны.
Курировать это проект с удовольствием взялся каплей.
Через две недели прекрасным погожим днем под первые красивые редкие и пушистые снежинки состоялся на вокзале пафосный митинг и манифестация.
Король на фоне длинных орудийных жерл раздавал на перроне гвардейские знамена железнодорожным артиллеристам и принимал их торжественные клятвы.
Пушечные дивизионы также стали лейб — гвардией, как и мортирные полки. И также с эпитетом 'особого могущества'.
Как я и подозревал, когда склепали вторую восьмидюймовую мортиру, она тоже стала отдельным полком. Шушукались меж собой заводские, что им привезли в депо ствол аж десятидюймовой короткой пушки, снятой со старого, списанного уже броненосца. Спецом для переделки его в гаубицу на железном ходу.
Король развлекается или реально к наступлению готовятся?
Шеренги пушкарей в черной коже и красных штанах коленопреклоненные перед склоненными к королю знаменами со слезой на глазах клялись биться с врагом до последней капли крови. Свои кожаные шлемы, так похожие на советские танкистские середины тридцатых годов они повесили на сгиб левого локтя. На шее у каждого очки — консервы. Из холодного оружия у всех короткие морские кортики.
