Осознание, израненное и болезненное, словно осыпанная солью улитка, проползло в мою голову. Все, что мне нужно сделать, чтобы изменить положение к лучшему, это воспользоваться йо-йо и перенестись куда-нибудь еще!
Но и это понимание не помогло. Почти мгновенно я отказался от решения воспользоваться йо-йо. Но почему?
Я снова попытался представить, как пользуюсь устройством, чтобы убраться отсюда. И в следующее мгновение – снова однозначное отрицание. Третий круг: робкое предложение и твердое отрицание. На этот раз я попытался сосредоточиться на том, что происходит в моей голове. (Мне не хватало кальвиний и их способности перестраивать мои нейроны. К сожалению, эти два ненадежных первобытных сверхсексуальных создания остались в сверхпространстве, где теперь лепят из пластической материи скабрезные фигуры...)
В результате анализа оказалось, что инстинкт отрицания во мне уподобился безусловному рефлексу. Словно мои мозги замкнуло на этом.
Неужели годы цинизма и горечи в моем родном мире так загадили и засорили мне голову? Или же я оказался там, где тон задавало только одно доминирующее качество сознания?
Может, чтобы рассеять сомнения, стоит спросить Мунчайлд?
Я открыл глаза.
Небо было голубое, солнце – бело-желтое и палящее, трава зеленая, в пятнышках одуванчиков. Мы с Мунчайлд сидели в поле близ обочины совершенно тихого двухполосного шоссе, на котором не было заметно никакого движения. Дорога тянулась вдаль, уходя куда-то в пышные поля. Где-то в самой уже дали, за вершинами деревьев, мне чудились крыши городских домов.
Глядя странным взглядом на гугукающее в пеленке дитя, Мунчайлд, казалось, была совершенно счастлива и очень далека от всех тревожных проблем свойств мышления в этом мире, эдакая идеальная мать-девственница.
– Мун, – спросил я, – тебе не кажется, что мы в заднице?
– Нет, с чего мне бы? Наш сын снова с нами, а этот мир кажется мне прекрасным. Может, стоит прогуляться? Или запустить змея? Или пособирать цветы? Или найти пруд и искупаться? Или просто полежать в траве и посмотреть на облака? Или посмотреть на пчел? Или наловить кузнечиков? Или...
Горячая волна несогласия пронеслась сквозь меня.
– Нет! Не хочу заниматься ничем подобным. Заткнись-ка ты, хорошо?
Мунчайлд замолчала. Но она ничуть не казалась удрученной. Означало ли это, что ее природный наркотический оптимизм взял верх над всем остальным: страхами, сомнениями и неврозами? Или есть какое-то другое объяснение ее и моему новому состоянию?
Пока я тупо об этом размышлял, Мунчайлд опять заговорила.
– Нужно дать имя нашему сыну! Как тебе «Чики»?
Мне было совершенно безразлично, как называть этого ублюдка, но у меня вырвался совершенно определенный и уверенный ответ:
– Нет!
– Йеркли?
– Нет!
– Клюковка?
– Нет!
– Херкенхеймер?
– Нет!
– Пого?
– Нет!
– Шоткейк?
– Нет!
– Адонис?
– Нет!
– Принц?
– Нет!
Мне захотелось прекратить это безумный диалог, но я не мог. У Мунчайлд, похоже, был неистощимый запас имен, а я словно подрядился отвечать отказом на все ее предложения, так же как она, казалось, считала необходимым предлагать новое имя в ответ на каждый очередной мой отказ. Я понял, что мы загнаны в нечто вроде гибельной, неодолимой, безысходной мертвой петли предложений и отказов.
– Вонючка?
– Нет!
– Торопунька?
– Нет!
– Стручок?
– Нет!
– Пипися?
– Нет! Нет! Нет!
Уверен, мы погибли бы от голода и жажды, бормоча слабеющими голосами: Мунчайлд – новые и новые имена, а я – свое «нет», если бы не стороннее вмешательство.
Спасение явилось в виде машины – ярко-розового автомобиля, – катившей по ухабистому загородному шоссе. Машина была довольно странная, вроде минивэна с низкой подвеской, способного везти сразу группу людей. Я заметил машину краем глаза, продолжая беспомощно спорить с Мунчайлд:
– Чинюсик?
– Нет!
– Леннюсик?
– Нет!
– Кричусик?
– Никогда!
Автомобиль остановился. Рифленые двери на стороне, обращенной к нам, скользнули вверх, наподобие шторки, исчезнув в полой крыше машины цвета губной помады. Люди – вполне нормальные мужчины и женщины в разноцветных рубашках и платьях – высыпали на дорогу. Всего их было двенадцать.
– Орленок?
– Нет!
– Драчуля?
– Нет!
– Растяпчик?
– Нет!
Приехавшие в авто начали совещаться. Уголком сознания, не занятым спором с Мунчайлд, я прислушивался к тому, о чем они говорили – по-английски!
– Как странно! Предлагатель и Отвергатель сидят тут, вдали от жилья, и с ними нет никого из их братства.
– Когда, по-вашему, нечто подобное случалось в последний раз?
– Лет пятьсот назад, – мгновенно ответил кто-то. – Во время социального хаоса, последовавшего за Черным Голодом.
– И как долго, по-вашему, они уже тут сидят?
– Судя по тому, что сил у них еще много, не слишком давно.
– Что ж, думаю, нужно их остановить. А потом мы отвезем их в город и доставим к Определяющим Сходство.
– Отличное предложение. Деннис, тебя не затруднит?..
Человек, которого, видимо, звали Деннис, тихий, но уверенный в себе мужчина, мирно поглаживавший до этого бородку, спокойно вышел вперед и встал между мной и Мун.
– Хватит, – сказал он.
И мы умолкли, словно только этого и ждали.
76
Кто ты по знаку сознания, беби?
Внутри большой машины на трех длинных нераздельных диванах можно было усесться по четверо на каждом. Мне, Мунчайлд и ребенку удалось разместиться, немного потеснив остальных. Двери с шелестом затворились, и машина бесшумно покатила дальше.
– Как вы думаете, с ними можно говорить здесь, без их Восстановителя? – спросил один из двенадцати.
– Хороший вопрос, – ответил другой. – И отбившиеся от своей дюжины обычно сохраняют так мало собственных воспоминаний...
– Кстати, как раз двадцать один год назад было проведено исследование несчастных случаев, приведших к повреждению сознания жертв, в результате оказавшихся без группы. Выяснилось, что у исследуемых имеется удивительная особенность вспоминать события не более чем недельной давности.
– Что ж, это достаточный срок, чтобы понять, что с ними случилось и как они потерялись, если они расскажут нам об этом.
Ну хватит!
– Эй, болваны! Мы не ненормальные с мозговыми травмами! Обращайтесь к нам прямо, если хотите о чем-нибудь спросить.
Все двенадцать наших спасителей обменялись понимающими взглядами. У меня появилось ощущение, что эти люди каким-то образом общаются и на подсознательном уровне. Но так это или нет, сказать я, конечно, не мог.
Наконец один из них заговорил, обращаясь ко мне с таким видом, словно я – несносный малыш.
– Что ж, нам следует извинить раздражительность, невоспитанность и грубость этого несчастного потерявшегося дюжника. Ну-с, а теперь разрешите представиться. Меня зовут Фрэнк, и я Заводила в братстве Розового Лангуста. Вы уже познакомились с Деннисом, нашим Стопорителем.
– Да уж, – отозвался Деннис.
Фрэнк представил остальных.
– Хелен, наш Собиратель.
– Рада, что вы с нами.
– Бен, наш Восстановитель.
– Надеюсь, мы встретились не в последний раз.
– Норман, наш Наблюдатель. (Жест в сторону водителя.)
– Отличный наряд, ребята. Странноватый, но приятный.
– Фред, наш Рассудитель.
– Уверен, вы удивлены.
– Мэри, наш Приоритетчик.
– Сначала представимся!
– Стэн, наш Предлагатель.
– Могу я предложить всем прохладительное?
– Гарри, наш Приниматель.
– У меня уже есть напиток, спасибо.
– Этель, наш Отвергатель.
– Мне не нужно.
– Уоллес, наш Объединитель.
– А вы, похоже, парочка.
– И Сандра, наш Разделитель.
– Ей нравится ее ребеночек, а ему, кажется, нет.
Автомобиль добрался до окраин города, когда до меня в самых общих чертах наконец дошло, как устроен мир этой странной разновидности людей.
К счастью, мне не пришлось повторять Мунчайлд ничего из сказанного дюжниками, потому что они пользовались обычным английским, и Мунчайлд их понимала и делала свои выводы. Позже я еще буду удивляться тому, как в таком странном мире, где фундаментальные основы жизни столь отличны от моего родного мира, мог возникнуть и развиться тот же самый английский язык, не говоря уж о том, что тут встречались англосаксонские имена, такие как Гарольд и Бенджамин. Но постепенно я понял, в чем дело: в буквальной бесконечности миров не существует такого единичного события или такой уникальной цепочки событий (какими бы изумительными и невероятными они ни казались), которые бы где-нибудь не повторились. Пусть для этого понадобится триллион триллионов нелогичных искажений или «случайностей» в течение зиллиона зиллионов лет, тем не менее все равно где-то создастся тот особый, «невозможный» конечный результат, на который вы можете рассчитывать в своем поиске затерявшегося где-нибудь мира с безумной историей. Конечно, это не оставляет камня на камне от всей людской болтовни и суеверий на тему судьбы, предначертанности и неизбежности прогресса. Данный конкретный мир, каким бы привычным и естественным ни казался он своим обитателям, был точно так же непохож на все прочие миры.
