Жара за тридцать, а ей холодно. Черт бы подрал это их полное погружение!
Он достал вторую бутылку йогурта, сунул ей в руки, махнул на храм:
- Под стеной источник. То ли святой, то ли целебный, но вода вкусная. До реки одна не ходи, там болотце. А я скоро приду.
Кивнула, задумчиво пошла по грунтовке к обваленной ограде. Хмыкнув, Ильяс сделал пару десятков снимков - нечто худющее, несчастное, на фоне заброшенного кладбища... концептуально, однако. Если усадить на могилку, сойдет за местное привидение. Неупокой. А что, неплохое названьице!
Отсняв неупокой, он на полчаса о Лиле забыл. Этот храм с просвечивающими насквозь стенами и кружевными от старости куполами он мог снимать бесконечно. Да просто быть тут, сидеть на берегу и смотреть на убегающую в поля извилистую речушку, бродить между замшелых плит, оттирать от столетней пыли кусочки фресок... Изредка он посматривал на Лилю. Похоже, волшебство этого места делало свое дело: дитя Освенцима уже бродило по кладбищу, все с той же бутылкой из-под йогурта в руках. Не бросила под куст, умница. Нельзя здесь мусорить.
Решив, что дал ей достаточно времени, чтобы осознать себя в новом месте и вдохнуть порцию кислорода, Ильяс подошел. Лиля как раз стояла около куста шиповника, мяла в пальцах шелковый лепесток. Вокруг нее с гудением летал шмель. И, о чудо, она улыбалась! Ладно, может быть и не придется пожалеть, что привез ее сюда. Ни одну модель, ни одну подружку, никого не привозил. Не хотел пачкать здешнюю тишину гламурным тусняком. А для старых друзей, которые бы поняли и не испачкали, он давно умер и воскресать не стремился.
Она убрала руку от цветка, подумала, протянула снова. Разгладила лепесток подушечкой пальца. И пошла по тропинке к храму. Не побрела, сутулясь и еле волоча ноги, а именно пошла. Скрылась в проеме двери. Ильяс минуту колебался - пойти за ней или не надо? Решил, что не стоит. Лучше еще побродить вокруг. Успел обойти дважды, а потом внутри запела флейта. Пронзительно, чисто, почти навзрыд и очень, очень светло.
Он замер на полушаге, выдохнул. И, опасаясь спугнуть, прокрался к длинной вертикальной щели в стене. Прижался лбом к холодному камню. Закрыл глаза. Под флейтовую мелодию его отпускало. Он сам не понимал, насколько боялся, что ничего не выйдет, пока вот... Вот чего здесь не хватало, понял он. Флейты. Что-то из Баха, кажется, уж очень знакомое.
Кадры через щель вышли странными, болезненными и надломленными. Острый камень, острые полосы света и угловатая бесполая фигурка с флейтой. Пыль. Полумрак в углах. Под сводом - едва угадываемые лики.
Молясь всем богам и святым, чтобы она продолжала играть, он обошел храм, сел на пороге - и снова снимал. Не столько ее, сколько мелодию теней, брошенную на пол ветку шиповника, росчерки ласточкиных крыльев над крестовиной колокольни, бабочку на треснутом колоколе. А потом опустил "Nikon" и просто слушал ее, привалившись спиной к стене. Флейта пела и пела: светлое, радостное, и надрывное, глухое, словно тянущее к земле. Умолкла, когда тени сдвинулись к ограде. Часа два прошло, не меньше.
Сбоку застучали подошвы. Остановились.
- Я что-то есть хочу, - сказала она негромко и виновато.
Он достал из никоновского футляра красное яблоко, протянул ей, не вставая. Заглянул в глаза. Вот так, снизу, они казались черными и топкими, как смола. И сама она была то ли сошедшим с фресок раненым ангелом, то ли тоскующим от вечности зла бесом. Не дожидаясь, пока она что-то скажет или укусит яблоко, взялся за "Nikon". Она поняла, замерла, отрешенно глядя на яблоко в руке.
Он сделал несколько кадров, опустил камеру, Лиля прицелилась было откусить от яблока, и вдруг опять остановилась.
- Что-то я... - Сделала полшага, вышла из тени в луч и протянула яблоко на открытой ладони, простым детским жестом. - Хочешь?
Ильяс едва не забыл про "Nikon", заглядевшись на пыльно-золотой нимб, - растрепанные волосы, просвеченные солнцем, - и улыбку, чистую и невинную. Машинально потянулся за яблоком, дотронулся до пальцев - и сердце зашлось, подскочило к горлу, от пальцев прокатилась волна мурашек. Показалось, она тоже вздрогнула, и глаза потемнели... Не смея моргнуть, чтобы не спугнуть чудо, смотрел на нее, настоящую. Не бесполого и безгрешного ребенка, а женщину. Еву. Его Еву, прекрасную и желанную до дрожи.
- Стой, не двигайся, пожалуйста...
Ильяс снова снимал ее, совсем иную, незнакомую. "Nikon" касался ее - прохладной кожи с невидимым мягким пушком, пробовал на вкус - словно розовую клубнику, обмытую дождем, раздевал и ласкал. Так, как пока не смел он сам: не здесь, не сейчас, вдруг то волшебное касание не повторится?
Он встал, подал ей руку.
- Идем к источнику. Тебе там понравится.
Коснувшись его руки, она улыбнулась, испуганно и немножко безумно: еще одна маленькая молния ударила обоих.
- Идем, - повторил он и отпустил ее ладонь.
Не здесь.
Не сейчас.
Рано еще.
Она смутилась, молча кивнула. Убрала в футляр свою флейту, спрятала в рюкзачок.
Вытащив из брошенного у порога храма рюкзака белую простыню, Ильяс сломил еще ветку шиповника. Как раз самый свет перед закатом, ее волосы будут казаться золотом.
У самого источника Лиля остановилась, глубоко вдохнула. Посмотрела на солнце.
- Вечереет же. Как обратно поедем?
- Быстро поедем, - кивнул он. - Раздевайся, заворачивайся, распускай волосы и садись на этот камушек. Подглядывать не буду.
Он отвернулся, не дожидаясь ответа, и усмехнулся сам себе. Пока не будет. Если раньше и не хотелось, то теперь... Ничего, он подождет. Но недолго.
За спиной прерывисто вздохнули, зашуршали. Неразборчиво пожаловались на холод.
Потом кашлянули.
- Я... это. Вот.
Вот. Сидела на камне, подобрав ноги, опираясь рукой для равновесия. Смотрела напряженно и любопытно.
- Ага... - протянул он, присматривая ракурс. - Ноги в воду и прекрати меня бояться. Не съем. Даже не покусаю.
Бросил в воду ветку шиповника, показал рукой, мол, волосы вперед, через плечо.
Она кивнула. Перебросила волосы, опустила ноги в воду. Поджала пальчики - ну да, вода холодная. Источник же.
Еще бы расслабилась, вот как с яблоком. Такое было лицо, мадонна и бесовское наваждение!
Лиля подождала-подождала пока начет снимать, потом заинтересовалась чем-то на дне. Наклонилась ниже - волосы почти коснулись поверхности. Всмотрелась в воду. О нем забыла. Наконец!
Затаив дыхание, он снимал, снимал - пока она не вспомнила, что надо бояться и делать умное лицо. Чуть не свалился в овражек, выругался, - молча, только молча! - и напоследок снял сверху, мадонну в омуте. Пришлось залезть на трухлявую оградку, извозить джинсы в ржавчине, но кадры того стоили. Слезать оказалось много сложнее, чем залезать. Хорошо, мадонна замечталась над водой и не видела собаки на заборе. Как ни досадно было это признавать, но его здоровый пофигизм дал трещину.
Ильяс хмыкнул, отряхивая джинсы от ржавчины и мусора, и позвал:
- Лиля?
Она вздрогнула, подняла затуманенный взгляд и выдернула ноги из воды. Покачнулась - он едва успел прыгнуть на ближний камень, поймать за плечо. Очень хотелось прижать сосульку к себе, отогреть, но по взгляду было ясно: не поймет и не одобрит. Трусишка.
- Одевайся, - скомандовал он. - Только пока не обувайся.
Сходил за рюкзаком, вынул фляжку коньяка, вернулся - она как раз завязывала волосы в хвост, дрожа и ругаясь под нос. Уже не обращая внимания на стеснение и прочую дурь, присел рядом на корточки, налил коньяка в ладонь, фляжку сунул ей и принялся растирать сначала одну замерзшую ножку, затем вторую.
Балансировать на одной ноге ей было неудобно - сначала оперлась ему на плечо, потом вцепилась, сжала пальцы. Как только отпустил, кинулась шнуровать кроссовки, а выпрямилась - улыбаясь и блестя глазами.
- Тепло. Спасибо, Илья.
Ну вот, совсем другое дело, подумал Ильяс. И ладно, пусть пока зовет так, потом привыкнет нормально. Уф. Теперь можно надеяться, что будет это самое потом...
- Домой хочу, - проворчала она под нос.
- Выпей чуть, чтоб не простыть. И поехали. Пиццу будешь?
Она сглотнула. Быстро кивнула.
- Буду. Только без осьминогов. А коньяк - не, а то упаду по дороге.
На коньяке он не настаивал. Даже сам не глотнул, хоть и хотелось - рано расслабляться.
Через полчаса они уже спускались в подвальчик: маленькую пиццерию напротив Троице-Сергиевой лавры. От вкусных запахов кружилась голова, и очень хотелось курить. Так что, оставив Лильку делать заказ "тебе что хочешь, а мне слона", он вышел на улицу, закурил сигарету. Глянул на первые звезды, едва видные из-за уличных фонарей, проверил звонки на телефоне и послал одну смску:
