— Да, — сказал он. — Это точно.
— Ты думал об этом, не так ли, племянник? — спросил Папа.
Я кивнул:
— Да, я кое-кого присмотрел на эту должность.
— Очень хорошо, — сказал Фридландер-Бей и встал. — Вроде бы все в порядке. Я так и ожидал. И все же вы будете вознаграждены.
Юссеф и Тарик поклонились и забормотали слова благодарности. Папа положил левую руку на голову Тарика, правую — на голову Юссефа. Точно святой, благословляющий своих последователей.
— О шейх, — сказал я, — осталось решить еще одну проблему…
— М-м? — Он посмотрел на меня.
— Шейх Махали, — сказал я.
— О да, превосходный. Спасибо, что напомнил. Юссеф, я хочу, чтобы ты устроил нам с внуком встречу с эмиром. Скажи ему, что мы понимаем — мы беглецы, но напомни ему также, что нас лишили законного права апеллировать по поводу нашего вымышленного осуждения. Мы думаем, что сможем уверить его в нашей невиновности и просить всего лишь возможности защищаться.
Да, — сказал Юссеф, — я понял. Сделаем так, как вы желаете.
— Скорее так, как желает Аллах, — сказал Папа.
— Как желает Аллах, — пробормотал Юссеф.
— А бен-Турки? — спросил Тарик. — Мы устроили его в свободных комнатах, и, похоже, он до глубины души потрясен всем тем, что увидел. Он завязал дружбу с Умм Джирджи, вашей женой.
— Прекрасно. — Мой рот дрогнул в улыбке.
— Еще одно, — сказал Фридландер-Бей, правитель половины города. — Я хочу один билет туда и обратно на суборбитальный корабль до Наджрана в княжестве Азир.
Смею вас заверить, тут у меня кровь в жилах застыла.
Мне казалось, что с того времени как я впервые посетил дворец принца, прошел целый год. На самом деле прошло всего несколько недель.
Однако за это время я успел несколько измениться. Я стал более четко все понимать и утратил неприятие прямого действия. Поможет ли это в моей городской жизни или помешает — поживем, увидим.
Дворец эмира при дневном свете был еще прекраснее, чем в тот вечер, когда он устроил прием в честь моей свадьбы. Воздух был чист, ветерок — свеж и прохладен. Журчание воды в фонтанах успокаивало меня, пока я шел по садам шейха Махали. Мы дошли до дворца, и слуга открыл нам двери.
— У нас назначена встреча с эмиром, — сказал Фридландер-Бей.
Слуга внимательно осмотрел нас, решил, что мы не психи и не убийцы-, и кивнул. Мы пошли вслед за ним по длинной галерее, опоясывающей внутренний двор. Он открыл дверь в маленький покой для приемов, мы вошли и сели, дожидаясь прихода шейха. Я чувствовал себя очень неуютно, словно меня поймали на мошенничестве во время тестирования, и теперь оставалось только дождаться начальника, чтобы меня наказали. Различие было только в том, что меня поймали не на мошенничестве — нас обвиняли в убийстве офицера полиции. И грозил нам не десяток ударов розгой, а смерть.
Я решил, что защиту будет вести Папа. У него на полторы сотни лет больше практики, чем у меня.
Мы около четверти часа просидели в тревожном ожидании. Затем, скорее суетливо, чем торжественно, вошел шейх Махали и с ним еще трое. Шейх очень хорошо смотрелся в своей белой джеллабе и кафии, а два его спутника были одеты в европейские тёмно-серые костюмы. Третий носил темный тюрбан человека, изучающего благородный Коран. Очевидно, это был визирь шейха Махали.
Принц сел в роскошное резное кресло и повернулся к нам.
— В чем дело? — спокойно спросил он.
— О принц, — сказал Фридландер-Бей, выступая вперед, — нас несправедливо обвинили в смерти полицейского офицера Халида Максвелла. Потом, без публичного суда лишив возможности предстать перед обвинителями и защищаться, нас похитили — прямо из поместья вашего высочества, после приема по случаю бракосочетания, который вы давали в честь моего правнука. Нас заставили подняться на борт суборбитального корабля и сообщили, что мы уже осуждены. Когда мы сели в Наджране, нас взяли на борт вертолета и затем вышвырнули в Аравийской пустыне, в ее южной, самой опасной части — Руб-аль-Хали. Нам повезло уцелеть, и благодаря великому мужеству и самоотверженности моего любимого правнука мы дожили до того часа, как нас спасло кочевое племя бедуинов, да благословит их Аллах. Мы смогли вернуться в город только сейчас. Мы молим вас обратить внимание на это дело, поскольку верим в та, что у нас есть право на апелляцию и шанс обелить свое имя.
Эмир тихонько посовещался со своим советником. Затем снова повернулся к нам.
— Я ничего об этом не знал, — просто сказал он.
— Я тоже, — сказал визирь, — а ваше дело должно было бы перед судом попасть ко мне на стол. В любом случае такой суд и приговор не могут быть законными без согласия шейха Махали.
Фридландер-Бей вышел вперед и протянул визирю копии нашего обвинения и приговора, полученные от кади.
— Вот все, что нам показали. Здесь подписи кади и доктора Садика Абд ар-Раззака.
Визирь несколько мгновений рассматривал бумагу, затем передал ее принцу. Принц глянул на нее и сказал:
— Тут нет моей подписи или подписи моего визиря. Этот ордер не имеет силы. Вы имеете право апеллировать в течение месяца начиная с сегодняшнего дня. За это время я допрошу лейтенанта Хаджара, доктора Садика Абд ар-Раззака и этого неизвестного мне кади. Между тем я проведу расследование, почему это дело прошло мимо меня.
— Благодарим вас за ваше великодушие, о принц, — скромно сказал Фридландер-Бей.
Эмир отмахнулся:
— Не стоит благодарности, я просто выполняю свой долг. Теперь скажите мне — кто-нибудь из вас хоть как-нибудь причастен к смерти этого полицейского?
Фридландер-Бей приблизился к эмиру еще на шаг и посмотрел ему прямо в глаза:
— Клянусь головой, клянусь жизнью Пророка — да будет с ним мир и благословение Аллаха, — мы никак не причастны к смерти офицера Максвелла. Мы даже не знали этого человека.
Шейх Махали задумчиво погладил свою тщательно ухоженную бороду.
— Увидим. Теперь возвращайтесь домой, потому что ваша отсрочка уже вступила в силу.
Мы низко поклонились и вышли из приемной. Оказавшись снаружи, я с облегчением выдохнул — я так долго сдерживался!
— Мы можем ехать домой! — сказал я.
Папа был чрезвычайно счастлив.
— Да, племянник, — сказал он. — При наших возможностях и при месячной отсрочке Хаджар с имамом вряд ли смогут одолеть нас.
Я не знал в точности, что у него на уме, но мне хотелось как можно скорее окунуться в привычную жизнь. Я изголодался по спокойствию, по маленьким привычным проблемам, и я не хотел опасностей больших, чем представляет собой мышка в женском туалете моего ночного клуба. Однако, как писал один великий поэт из рода феринджи: «Лучшие планы мышей и людей часто летят к чертям».
Это могло случиться и в мое время, я инстинктивно это понимал.
Так бывало всегда. Именно поэтому я старался сейчас не строить никаких планов. Я мог и подождать, пока Аллах в Своем бесконечном милосердии не устремит Своих намерений в нужном мне направлении.
Однако иногда нужно потерпеть несколько дней, чтобы у Владыки Миров дошли до тебя руки. Все это время я отдыхал у Чири, с удобством устроившись на своем привычном месте в углу бара. Четыре-пять ночей спустя, сильно за полночь, я смотрел, как Чирига, моя партнерша и ночная барменша, получала скромные чаевые от клиента. Она оскалила на него свои заостренные зубы и передвинулась к моему краю стойки.
— Дешевый ублюдок, — сказала она, запихивая деньги в карман своих тугих джинсов.
Некоторое время я не говорил ни слова. Я был в меланхолическом настроении. А все потому, что было уже три часа ночи и я много выпил.
— Знаешь, — наконец сказал я, глядя на стоявшую на сцене Ясмин, — когда я был ребенком, я пытался себе представить, что значит быть взрослым. Я все представлял себе не так. Совершенно не так.
Прекрасное черное лицо Чири расплылось в одной из ее редких улыбок:
— Я тоже. Никогда не думала, что зависну в этом городе. В своих мечтах я не хотела оставаться в Будайине. Я целила более высоко.
— И все же мы здесь.
Улыбка на лице Чириги погасла.
— Я здесь, Марид, невозможно, навсегда. У тебя же есть большие надежды.
Она взяла мой пустой стакан, бросила туда несколько кубиков льда и смешала мне новую порцию «Белой смерти». Так Чирига называла мой любимый напиток, смесь джина с горьким апельсиновым соком — бингарой и глотком розового сока лайма. Мне не нужно было больше пить, но я хотел.
Она поставила передо мной старый потрепанный корковый поднос, затем снова пошла в бар в передней части клуба. Вошел посетитель и сел возле двери. Чири пожала плечами и показала ему на меня. Посетитель встал и медленно пошел по узкому проходу между баром и обеденным залом. Когда он подошел чуть поближе, я узнал Жака. Жак очень гордился тем, что он христианин, живущий в мусульманском городе, и кичился тем, что на три четверти европеец, в то время как все вокруг арабы. Из-за этого он совсем отупел и стал мишенью для насмешек. Он был одним из трех моих старых приятелей: Саид Полу-Хадж был мне другом, Махмуда я так не назвал бы, а Жак был как раз посередке. Я ни шиша бы не дал за то, что он делает или говорит, равно как и все, кого я знал.
