Стилихон с чопорным видом повернулся и пошел прочь. Вергилия задержалась, чтобы сказать:
– Мне жаль, что ваша мать совершила сексуальное преступление и лишила вас права гражданства по рождению. Но это не оправдывает вашу грубость.
И тоже ушла.
Камень холодил спину Ребел и подрагивал от далекого рокота землеройных машин. Ребел подташнивало, голова болела. Воспоминания Эвкрейши завладели ею полностью. В прошлом Эвкрейши были эпизоды, о которых она даже не задумывалась, но они остались в памяти и теперь воскресли.
Но вместе с жутким грузом воспоминаний Эвкрейши пришла неожиданная догадка. Она поняла, почему мать изводила ее неинтересными, нудными рассказами о коридорах Деймоса, о тихих страданиях, унылом однообразии и нескончаемом труде. Чем были вызваны внезапные, необъяснимые вспышки гнева, случайные запреты, необоснованные наказания. Мать робко, неумело пыталась привить Эвкрейше отвращение к Народному Марсу. Воспитать в ней свободолюбие, которое никогда не позволит ей вернуться на родную луну ее матери и подчиниться программе.
И вот она здесь, в тех самых старых тоннелях.
«Это не мое прошлое, – думала Ребел. – Это не моя вина».
И все же, когда она лежала вот так в лишенном дверей закутке и мимо сновали и время от времени поглядывали на нее с холодным любопытством граждане, а по каменным стенам прокатывалось эхо грохочущих вдалеке машин, ей очень хотелось плакать.
И скоро она заплакала.
* * *
Из общественной столовой доносился шум голосов. В высоком, громадном зале стояли сотни столов и скамей, тысячи людей заполняли его лишь частично. Высоко над головой зияло огромное отверстие, откуда изредка капала вода. Ребел невольно поискала глазами далекий выход и подумала, многие ли успеют добраться до предохранительного затвора, если какой-то там оператор сдуру ошибется.
То здесь, то там среди одетых в серое граждан попадались беседующие между собой оранжевые комбины (всего их было несколько сотен, один из них молча взирал на Ребел неподвижным взглядом насекомого) и немногочисленные пестро одетые сотрудники Констанции. Люди весело болтали и ходили между столами. Уайет опустился на сиденье рядом с Ребел.
– Как прошел день? – спросила она.
– Нам все-таки удалось выгнать людей из орхидеи. – Пьеро поставил перед Уайетом поднос, он взял палочки для еды. – Ужасно. Я все время удерживал эту мисс Живоглотку от смертоубийства. Она хотела дать жителям деревень час на сборы, а потом откачать воздух.
– Не может быть!
– А что тут удивительного?
Розовый Бутон поставила на стол поднос и заняла место рядом с Уайетом. Фрибой и какой-то негражданин (Ребел не знала его, он носил накидку в черно-белую полоску и красный жилет с двумя рядами медных пуговиц) сели напротив.
– Поделитесь с нами.
– Это они так шутят, – заметил Уайет. – Привет, Фрибой. Кто это с тобой?
– Меня зовут Борс, сэр. – Ослепительная улыбка. Голову Борса украшали длинные тонкие косички, концы которых были упрятаны в серебряные шарики. Лоб пересекала узкая, непонятного смысла желтая линия.
– Я коммивояжер из Временной республики Амальтеи, с неприсоединившихся спутников Юпитера. Торгую антикварной информацией.
Уайет представился и представил Ребел, а затем произнес:
– Вы проделали долгий путь.
– Это лишь полпути. Через несколько дней мой холодильный корабль отправится на Землю; Деймос для меня только промежуточная станция. Подвернулась возможность выгодно продать горнодобывающую технологию, и я не устоял.
Нетерпеливо слушавший Фрибой резко наклонился вперед и обратился к Ребел:
– В жизни не догадаешься, кто сегодня принял гражданство. Вот попробуй.
Ребел недоуменно покачала головой.
– Твой дружок Максвелл, вот кто.
Фрибой был явно доволен произведенным эффектом.
– Максвелл? – переспросила Ребел. Фрибой кивнул. – Такой стройный, смуглый, легкомысленный, гедонического склада? Мы говорим об одном и том же парне?
– Трудно поверить, – сказал Уайет. – Он что, добровольно?
– Добровольно, не беспокойтесь. Он сказал…
– Все это очень интересно, – заявила Розовый Бутон. – Но теперь позвольте мне кое-что показать.
Она отодвинула поднос и стала выкладывать на стол карточки голограмм. Положила фотографию красного, безжизненного Марса в эпоху до появления человека, затем накрыла ее второй карточкой. Планета вздрогнула и заколебалась от взрывов. Ледяные шапки потемнели от забрасываемой с Фобоса пыли и стали съеживаться. В кратере горы Олимп блеснула зеленая полоска.
– Вы видите наши достижения. Олимпийский рай, микроэкологическая система, показывающая, каким будет в конце концов весь Марс, этот участок еще не готов для колонизации. – Розовый Бутон быстро разложила следующие карточки. – Через пятьдесят лет, через сто, через сто пятьдесят. К этому времени вечная мерзлота растает, и атмосфера станет настолько плотной, что люди смогут дышать через респираторы. Но мы на этом не остановимся. Через двести лет. – Плавающий в пространстве шар усеивали пятнышки зелени. Появились тонкие облака. – Через триста лет. – Планета преобразилась. Все пространство, от одного полюса до другого, покрывала нежная зелень. То там, то здесь сверкали холодной голубизной крошечные озера. – Заметьте, что здесь нет океанов. Окружающая среда Марса будет более хрупкой и в то же время более подходящей для жизни человека, чем земная. На Земле океаны придают экосфере громадную устойчивость, но вместе с тем большая часть ресурсов планеты уходит на поддержание их жизни. Общая площадь пригодной для колонизации суши Марса будет равна площади суши Земли, и вся эта территория будет использована на благо Народа.
– Не понимаю, какая польза делать планету похожей на Землю, – с сомнением в голосе проговорила Ребел. – Затраченных вами усилий хватило бы на то, чтобы построить тысячи контейнерных городов, засеять огромное количество комет.
– Поверхность планеты – лучшее место для развития постиндустриальной культуры. Во-первых, бесплатный воздух. Во-вторых, при такой большой территории нет смысла брать плату за пользование землей. Можно жить где угодно. Пахотные земли в действующей экосфере самоосушаются и самоудобряются. В общем, на поверхности планеты любая деятельность требует гораздо меньше труда. – Розовый Бутон выложила на стол еще несколько карточек. – Вот так будут выглядеть пахотные угодья. А вот леса. Вот одно из крупных озер. Оно такое большое, что противоположный берег еле виден. В озере будет водиться рыба, угри, мидии. По берегам будет расти рис, пшеница, клюква. Вот парки…
– Это крайне примитивная структура, – сказал Фрибой. – Понимаете, вы полностью переносите на другую планету земные экосистемы. Но немного подумав, можно приспособить к местным условиям океанскую рыбу, моллюсков, может быть, вновь превратить в водоросли некоторые наземные растения, соорудить на поверхности мостик из лишайника, и не успеете оглянуться, как у вас возникнет гораздо более интересная и сложная система. Почему бы вашим биологам не создать что-нибудь такое?
– Посмотрите вокруг, – возразила Розовый Бутон. – Вы видите какие-нибудь растения? Мы не можем себе позволить тратить ресурсы на вспомогательные отрасли, без которых невозможно становление биоинженерии. И все же, как вы отметили, потребность в биотехнологиях велика. Вы найдете что делать, когда примете гражданство.
– Нет, нет, чур не я! – Фрибой рассмеялся и поднял руки. – Я возвращаюсь в Гибразиль с жалованьем, полученным за наше турне по Системе, и еще кое с какой мелочью. По правде говоря, я сегодня заработал кучу денег на валютной бирже.
– Неужели вы обменяли валюту на Народные кредитки? – У Борса сделался озабоченный вид.
– А что? – спросил Фрибой, улыбка слетела с его лица.
– Наша общественная система построена так, чтобы прививать идеал самоотверженного гражданина, коллективиста, – разъяснила Розовый Бутон. – Поскольку личное обогащение гибельно для самой личности, мы нашли средства его предотвращать. В частности, мы каждый день переселяемся в другие ниши. Если вам приходится ежедневно переезжать со всем нажитым имуществом, вы оставляете себе только то, что имеет истинную ценность. Таким же образом в нашей экономике установлен темп инфляции десять тысяч процентов в день. Фрибой повернулся к Борсу:
– Что это значит?
– Это значит, что Народные кредитки надо тратить мгновенно. А то они пропадут. Если вы подержите их в течение часа, они уже ничего не будут стоить.
Фрибой поднялся, бледный от возмущения.
– Я… – Он погрозил пальцем Уайету. – Сколько я пережил, работая на вас! И... я… – Он чуть не задохнулся от обиды, повернулся и убежал.
