Казалось бы, у меня есть все основания раздуться от гордости. Но становится только тревожно.
— И мне кажется, — задумчиво говорит Урман, — что он был прав. Пловец — работа для вас. Главная работа вашей жизни. И я могу помочь с ней справиться.
Вряд ли он сможет предложить мне Медаль Вседозволенности. Такие вещи всё-таки не покупаются. Но ставка велика, и награда может быть очень, очень большой.
Зачем мне Медаль, если до конца дней своих я могу не заниматься незаконными делами в виртуальности?
— Вы подписали контракт? — спрашивает Урман.
— Нет.
— Устная договорённость?
— Нет.
— Тогда о чём вы беспокоитесь?
Молчу. Я не знаю, почему держусь за предложение Человека Без Лица. Он силой принудил меня к встрече. Отправил в «Лабиринт», не объяснив абсолютно ничего. И обещание, данное им, вполне может быть блефом.
— Мне надо подумать.
— Хорошо, — соглашается Урман. — У нас почти гарантированно есть пять часов… вы, очевидно, нанесёте новый визит в «Лабиринт»?
Неопределённо киваю.
— Я предприму собственные действия, — говорит Урман. — Вы их обязательно заметите, дайвер. И сможете сделать выбор.
— Туманно, Фридрих.
Урман недоумённо хмурится, пока программа-переводчик пытается понять, что я говорю не о погоде.
— Чем, собственно, я для вас ценен?
— Вы поймёте, дорогой Иван-Царевич. Да, кстати, кто Пловец по национальности? Как вы думаете?
— Русский… — машинально отвечаю я.
Урман насмешливо кивает.
— Возможно, возможно… До свидания, дайвер. Подумайте и примите решение.
Одновременно с этими словами двери распахиваются, и появляются стражники. На этот раз они не держат мечи наголо.
— Вас проводят к мосту, — сообщает Урман.
То ли за мной не следят, то ли делают это слишком искусно, чтобы Вика забила тревогу. Я поднимаюсь на стену, провожаемый взглядами охранников, ступаю на мост из волоса.
Интересно, сколько метров я смогу пройти, не выходя из глубины?
Шаг, другой — нить дрожит под ногами, голова кружится. В сотнях метров внизу, в нагромождениях скал, вьются голубые ленточки рек и мерцают оранжевым жаром озера лавы.
— Эй, дайвер, шатаешься! — насмешливо кричат в спину.
А я уже не шатаюсь — падаю.
Наверное, так срываются грешники-мусульмане, пытаясь пройти в свой рай, к ласковым гуриям и горам рахат-лукума…
Ноги соскальзывают, лечу, цепляюсь за нить — и та равнодушно срезает мне пальцы на руках. Воздух ударяет в лицо, холодно и хлёстко, приглашая в короткий путь, скалы кружатся внизу, вырастая и ощетиниваясь иглами вершин. Когда я коснусь камней, сервер «Аль-Кабара» отрапортует, что я подвергся смертельным перегрузкам — и сработает дип-программа выхода.
Но мне совсем неинтересно, какой болью расцветит смерть моё воображение.
Глубина, глубина, я не твой…
На экранах — кровь. Привычная картина.
Я стянул шлем, навалился на стол, дёрнул из разъёма телефонный провод.
— Обрыв связи! — сказала Вика. — Нет тонового сигнала в линии! Проверь разъём!
— Всё в порядке, — втыкая провод на место, пробормотал я. — Перезагрузка.
— Серьёзно?
— Да.
На мониторе голубизна и падающий человечек. На душе гадко.
Я ввязался в очень серьёзную историю. Если «Аль-Кабар», «Лабиринт» и те, кто стоят за Человеком Без Лица, сцепятся из-за Неудачника… Ой-ёй-ёй… Лучше не попадать между таких жерновов. Лучше всего теперь на пару недель забыть про виртуальность. Резаться в обычные игры, пить с Маньяком пиво, апгрейдить компьютер, съездить куда-нибудь в Анталию, где ещё тепло, искупаться в море.
Конечно, придётся забыть о Вике. О настоящей Вике. Надолго.
Навсегда распрощаться с мечтой о Медали Вседозволенности.
И, конечно, вычеркнуть из памяти Неудачника.
А кто он, собственно говоря, такой, чтобы переживать за него? Хомо Компьютерис? Человек компьютерный, способный входить в виртуальное пространство без всяких модемов-телефонов? Ну и что? Не стоит надеяться, что его способность — если она действительно есть — можно легко перенять.
Специалисты всех мастей будут исследовать его, снимать энцефалограммы и замерять мыслимые и немыслимые параметры. Неудачника будут усаживать перед компьютерами разных типов, подключать и отключать модемы, привозить к телефонным линиям и прятать в подземные бункеры. И требовать — войди в глубину… расскажи, что ты чувствуешь… какое ощущение возникает в большом пальце левой ноги при входе в виртуальность и как меняется стул после трёх суток в виртуальном мире. Проведёт он остаток своих дней где-нибудь на охраняемой швейцарской вилле или в пустынях Техаса, в какой-нибудь научном центре ЦРУ. Очень ценная и уважаемая морская свинка.
Впрочем, он русский, наверное — российский гражданин. Если кинуть информацию о Неудачнике в открытую сеть — или соответствующим органам…
Я даже засмеялся от собственной наивности. Ну и что? Пошлёт старушка Россия авианосцы и танковые бригады на охрану Неудачника? Мало ли талантливых программистов было вывезено из страны — четырнадцатилетнего парнишку из Воронежа Сашу Морозова, например, увезли спецрейсом. Никому у нас не нужны мозги. Разве что разведка соберёт остатки былой смелости и перехватит Неудачника. Лишь для того, чтобы замуровать в собственном исследовательском центре, где-нибудь в Сибири или на Урале…
Когда возникала глубина — её знаменем была свобода.
Мы независимы от продажных правительств, обветшалых религий и пуританской морали. Мы свободны во всём — и навсегда. Информация не имеет права быть засекреченной — и мы вправе говорить обо всём. Свободу передвижений нельзя ограничить — и Диптаун не будет знать границ. Мы отстоим своё право иметь все права. Мы изгоним из наших рядов лишь тех, кто восстанет против свободы.
Как наивны и восторженны мы были!
Люди нового, кибернетического мира, свободного и безграничного пространства!
Упивающиеся свободой, играющие ей, словно ребёнок, вставший с постели после долгой болезни, радостные и гордые собой. Интересы глубины — всё для неё, всё во имя её, во веки веков… аминь.
Но почему я всё-таки верю в эти смешные лозунги с той же радостью, как в детстве верил в коммунизм?
Почему мне так хочется верить — вопреки всему?
Преступая законы, громя чужие компьютеры, воруя чужую «интеллектуальную собственность», не платя нищей родине налоги, не доверяя никому, кроме десятка друзей — и верить во что-то тёплое, чистое и вечное? В свободу, доброту и любовь?
Наверное, я просто из той породы, что иначе жить не умеет.
И, в общем, никто мне не мешает верить в свободу и дальше. Отсидевшись в реальности десяток дней, сменив каналы входа в глубину и сетевой адрес.
Верить — очень просто.
Я смотрел на трёхмерную сетку нортоновской таблицы, на ровненькие строчки директорий и поддиректорий. Три гигабайта, и все заполнены под завязку. Служебные программы, вирусы-антивирусы, кусочки Викиного «сознания», музыкальные файлы и игры, ворованная информация и свежие книги, ещё не успевшие выйти из стен типографии. Вон «Сердца и моторы — снова в пути» Васильева, вон свеженький детектив плодовитого как пиранья Льва Курского, вон нашумевший роман Олди. Выйти сейчас, купить много-много пива, распечатать на стареньком «Лазер-джете» пару книжек, завалиться на тахту. Отоспаться — вволю! А господин Урман, которого я никогда не увижу воочию, и господин Без Лица, которого не увижу тем более, могут сражаться с Вилли-Гильермо за Неудачника…
Никогда мне не нравились дураки и камикадзе.
Я взял с корпуса своей «пятёрки» телефонную трубку, набрал номер Маньяка. Мне опять повезло — он не болтался в виртуальности и не спал.
— Алло!
— Шура, это я.
— А… — Маньяк убавил тон.
— Ты не занят?
— Ну… немного.
— Программу пишешь?
— Нет, картошку чищу. Галя ужин готовит.
— Поздравляю.
— С чем? — насторожился Маньяк.
— С примирением!
— А… да, ерунда.
Злоупотреблять его временем, да ещё в условиях недавнего воссоединения с супругой, не стоит.
— Шура, скажи, возможно войти в «Лабиринт Смерти» с оружием?
— С вирусом, что ли? Тебе «BFG» мало? — Маньяк начинает веселиться. — Шутишь. Это пространство в пространстве, созданное с жёстко заданными целями. Проще в Пентагон вирус засунуть, чем через фильтр «Лабиринта» пронести.
— Уж не ты ли им фильтр делал?
— Нет, — с сожалением сознался Маньяк. — Не я. Но я знаю, кто и как его делал.
— И как?
— Во входном портале твой внешний образ копируется. Если при тебе есть программы, любые, то они отсекаются. Через сервер «Лабиринта» проходит твоя точная внешняя копия.
