Увидев со спутников, во что в Атомном краю превращаются люди, животные и растения, те, кому было куда прятаться, покинули города, но за пределами области Фиолетовой грозы ничего подобного не происходило. Все эти трое суток дул западный ветер и большая часть фиолетовой пилы осела в Сибири, но в итоге почти вся Россия, Средняя Азия, северо-западный Китай и Монголия подверглись заражению, которое не было радиоактивным. Теперь то тут, то там регулярно появляются очаги и очажки мутаций, но им подвержен куда больше живой, но не растительный мир. Учёные из числа чистых людей и со временем создали препарат против трансмутации, но его нужно пить регулярно, каждые три дня. Некоторым людям это надоедает и они, махнув рукой на всё, отправляются в Атомный край, чтобы им укололи уже другую вакцину, которая сделает их по выбору либо жесткими, либо мягкими мутами. У нас есть одно неоспоримое преимущество перед ловеками. Хотя прошло восемьдесят семь лет, ещё ни один мут не умер от старости. Не страшны нам также никакие болезни, кроме кумулятивного снаряда большого калибра в грудь.
Профессору, когда он, его дочь и двое внуков стали мутами, жена и зять у него умерли через два месяца, уже было шестьдесят два года, а по нему не скажешь, что ему в будущем году стукнет сто пятьдесят лет. Он парень ещё о-го-го, ни одной юбки не пропустит, вот только дети у мутов рождаются редко. Больше двух мало в какой семье встретишь, а тройня это вообще чуть ли не чудо. Наш друг Профессор ничего страшного в этом не видит, да и я тоже. Мутов вообще мало чем можно испугать. Не испугались же мы тогда, когда спустя полгода с юга прилетели пиндосы, чтобы уничтожить нас. Спрятались под землю, а когда они поняли, что в шевелящихся зарослях никого нет, то стали высаживать десанты. Вот тут-то им всем и настал конец. Здорово тогда зверьё подкормилось, пожирая их трупы, а у первых мутов появилось оружие и боеприпасы.
Через три года пиндосы смекнули, что так никаких солдат не напасёшься и отступили. Россия, за исключением тех районов, которые не подверглись сильному загрязнению, то есть за вычетом Кавказа, областей к западу от Владимира и Тамбова, Колымы, Магаданской области, части Восточной Сибири и Приморья, уже тогда была огорожена по всему периметру стеной двадцатиметровой высоты, но этого пиндосам показалось мало. Хотя за пределами Атомного края никаких трансмутаций не происходило, они решили уничтожит в оставшейся части России всё живое, чтобы мутации не перекинулись на них, будто это заразное заболевание. Захватывая «чистые» земли, они сгоняли с них всех людей вглубь России, а тех, кто пытался сопротивляться или умолял их не делать этого, расстреливали. Привозили в Россию русских и из других «чистых» стран, говоря, что в них уже сидит эта зараза, но не всех, а тех, кто победнее и не имел никаких особых заслуг перед пиндосами и сбежал на Запад, чтобы просто выжить. Так что теперь Москва и Санкт-Петербург давно уже не являются русскими городами, но мне на это плевать, я ведь не русский, я мут.
Всё, что смогли сделать пиндосы за три года войны, это уничтожить в Атомном краю почти всю растительность, включая ожившие деревья, а потому мутам уже через год стала грозить голодная смерть и тогда копателями были прорыты большие транспортные тоннели. Муты обратились к ловекам за помощью и они нам не отказали, а потому, когда на них попёрли китаёсы, то наши прадеды, я ведь мут в четвёртом поколении, врезали им так, что мало никому не покажется. Я не раз слышал, что пиндосы говорят, будто муты людоеды. Брехня это всё. Дохлых китаёсов мы скармливали живым деревьям и прочей живности, так что хоть какая-то польза от них была. Так началась эта бесконечная война, в которой теперь уже евроэсэсовцы, среди которых немало русских с той стороны, пытаются уничтожить чистых людей, ловеков и мутов, но мы все зарылись под землю, накрыли угодья фермеров маскировочными сетями из мутовской паутины, под которыми сверху фиг что увидишь, и помирать не собираемся.
Всё было бы ничего, вот только иной раз чистюли, которые почему-то думают, что на свете нет никого умнее их, донимают. Не было печали, так черти накачали, прислали нам сопляка-комбата, от которого толка, как от козла молока. Последние три года у нас в батальоне вообще не было потерь, но теперь точно будут и для того, чтобы не гибли нормальные парни, кому-то точно придётся грохнуть этого хлюста, который, пройдя десяток шагов, остановился и смотрел на нас с таким презрением, что меня взяла оторопь и сон, как рукой смахнуло. Откуда только берутся такие уроды? Чёрт, откуда бы он не приехал в наш укрепрайон, всё равно его город был построен под землёй мутами и ловеками в надежде на то, что их учёные смогут хоть в чём-то разобраться. Сейчас на это лично у меня нет совершенно никакой надежды, как нет её и на то, что этот сраный чистюля-барчук не погонит нас в лобовую атаку. Точнее не захочет погнать, так как я его тут же пополам разорву и скормлю какой-нибудь зверюге.
Вот интересно, способен этот холёный офицерик понять, что если больше половины ловеков в армию загоняют силком, то все муты идут на войну добровольно, хотя среди нас потери выше, чем среди них и особенно чистюль. Они же в рейды если и идут, то всегда находятся в хвосте из тоннелей носа не высовывают. Зато на наши плечи взваливается самая трудная и тяжелая работа, а нам ведь тоже помирать, ох, как не хочется. Будь моя на то воля, я бы от Фиолетового озера никуда не уезжал. Это для чистюль и ловеков оно ядовитое, а для меня и моих друзей нет лучше места на свете, чем его оплавленные взрывами берега и воды, похожие на аметист. Ладно, приготовимся выслушать всё, чем нас этот тип намерен обрадовать, а потом начнём думать, что делать дальше. В любом случае ничего хорошего наш батальон точно не ждёт и это единственное, в чём я не сомневался ни единой минуты. Муня и Бика тоже.
Глава 2. Сигнал «Алая заря»
Офицеры во главе с нашим новым комбатом остановились на посыпанной щебнем дорожке между нами и плацем, раскисшим от грязи, на отсыпку которого щебня не хватило. К этому я уже давно привык. Всё самое хорошее чистюлям, а нас можно по два с лишним месяца в гарнизонную баню не водить. Вот такая у Новой России армия. Военный городок нашей бригады это так, одно название. Наш бывший комбат, майор Перебор, называл его деревней хоббитов. Кто такие хоббиты он и сам толком не знал, но был почему-то уверен, что они, как и русские, жили в норах. Так оно и есть. Вот уже пятый год мы воюем во втором штурмовом батальоне двадцать седьмого пехотного полка третьего штурмового корпуса. Ещё наш штурмовой корпус называется казанским. Это потому, что наша главная задача прикрывать Новую Казань. Интересно, почему эту небольшую возвышенность в лесу назвали именно так, ведь руины старой Йошкар-Олы находятся ближе, чем разрушенная бомбёжками Казань?
Наш военный городок тоже находится под землёй, точнее внутри большого холма, поросшего лесом, но там живут офицерские семьи и находятся склады и ремонтные мастерские, а мы ютимся в блиндажах, вырытых вокруг него. К тому же нашему батальону отведён самый незавидный участок – лесная поляна, которая лишь наполовину прикрыта маскировочной сетью. Поэтому треть батальона, точнее солдаты его первой роты, постоянно рискуют попасть под огонь беспилотника пиндосов, но она ведь целиком состоит из мутов, а их даже многим ловекам не жалко. Вот нам и приходится, прежде чем выйти из блиндажа до ветра, вглядываться в небо, только что это всё мёртвому припарки и потому самое лучшее – двигаться быстро, зигзагами и не щёлкать клювом. Вообще-то не всё так плохо. Пиндосы так ещё и не смогли вычислить Новую Казань, а потому не выпустили по нам ещё ни одной тяжелой ракеты, способной зарыться в землю метров на двести и взорваться с огромной силой.
Термоядерных боеголовок они больше не применяют, но их новая взрывчатка не намного слабее. Не применяют они и химического оружия. Боятся, что это приведёт к ещё более опасным мутациям в природе, которая и так балансировала на тонком канате, протянутом над глубокой пропастью. Последние пятьдесят лет они только и делали, что наращивали высоту западной, южной и восточной стен, которые мало того, что уже были высотой в полтора километра, так они ещё и установили на них гигантские вентиляторы, но я не думаю, что это их спасало, хотя как знать, ведь с юга мы и так были отгорожены от остального мира горами, а север он и есть север, там одни льды, где хозяйничают громадные хищники. Там и Муня с Бикой не продержались бы больше двух часов. Зато к югу от севера муты, ловеки и чистюли даже и не думали помирать, хотя пиндосы вместе с еэсэсовцами и прилагали к этому множество усилий. Их самой большой мечтой было перебить нас всех до одного.
Они не могли с нами ничего поделать только потому, что мы зарылись под землю на глубину минимум в десять метров. Наши враги только и могли увидеть из космоса, что небольшие общины, живущие среди руин городов, группки «старьёвщиков», да отрядики охотников и собирателей – рыскающие по лесам. Иногда они засекали из космоса выбравшиеся на поверхность армейские части, но обычно не успевали послать туда свою авиацию. Ещё реже им удавалось засечь фермерские хозяйства. Вот тогда бомбёжки были массированными, но они не оставались безнаказанными. Два, три, а то и все пять самолётов наши зенитчики успевали сбить, да и летающие муты, если облачность этому благоприятствовала, тоже наносили по ним удары. Еэсэсовцы очень не любят погибать, а пиндосы ещё меньше. Поэтому их самым главным оружием в борьбе против нас вот уже почти семьдесят лет были сначала сверхтяжелые танки с дистанционным управлением, а потом самые настоящие сухопутные крепости.
