Что он сказал дальше, я уже не услышала. Перед глазами снова возник Эден...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДОКТОР СИНКЛЕР
Метод профессора Борисова
Уроки в Эдене были на порядок сложнее, чем в Накатоми. Нейролингву здесь использовали постоянно и почти без ограничений. Формулы, истории опытов, программные коды просто загружали через видеоочки и наушники, когда в этом возникала необходимость.
— Если бы вы тратили время на зубрежку всего, что вам необходимо знать, учеба продолжалась бы лет двадцать, — объяснил вездесущий Квизианс.
Даже при том что администратор частенько представал перед учениками в виде голограммы, его способность немедленно оказываться там, где нужно, и что-то немедленно разъяснять, казалась просто невероятной.
— Постоянно кажется, что он стоит у меня за спиной, — ворчала Дэз. — Или в крайнем случае следит по мониторам.
— Интересно, зачем им столько камер? — Чарли разглядывал стену напротив.
Количество объективов, направленных на каждую точку пространства Эдена, действительно удивляло. Даже в кампусе Накатоми их было гораздо меньше. Черные глазки камер виднелись через каждые два-три метра. Рядом с основной всегда вешали страховочную, а в некоторых лабораториях еще и специальные — на тепло или магнитные волны.
— Когда-то давно я читал, что первую в мире видеозапись привидения сделала камера наблюдения в одном из коридоров Эдена, — добавил Спаркл.
— Думаешь, это достаточный повод, чтобы развешивать гроздья пишущих устройств в туалетах? — зло фыркнула Дэз и мгновенно обернулась.
Сзади, неслышно и необъяснимо быстро, возник администратор Квизианс.
— Увы, — горестно вздохнул он, — ради вашей безопасности мы вынуждены идти на крайние меры.
Квизианс выглядел таким печальным, будто неудобства учеников и в самом деле волнуют его до потери аппетита.
— Только в этом году Джокер предпринял три попытки взлома систем Эдена, — в голосе Квизианса даже рыдания появились. — Поэтому мы вынуждены постоянно иметь в виду, что среди вас могут оказаться его союзники или сочувствующие...
— Предатели, — помогла подобрать нужное слово Дэз.
— Ну, я бы не стал бросаться такими сильными словами, — принялся возражать администратор. — К сожалению, молодым свойственно заблуждаться и ошибаться. Мы следим за учениками, чтобы защитить их от дурного влияния.
— А-а... — протянула Дэз, — хорошо, что вы сказали. А то мы уж подумали...
— Ваш сарказм, ученик Кемпински, неуместен, — тут же сурово отчитал ее Квизианс. — Когда речь идет о безопасности, о жизни людей, никакие меры не могут быть чрезмерными. Надеюсь, вам известно, что человеческая жизнь — высшая ценность хайтек-цивилизации?
— Правда? — пробурчала себе под нос Дэз. — Теперь буду знать.
Администратор посмотрел на нее так, что было ясно — его оскорбили в лучших чувствах. Затем исчез. Он был в голографической форме.
— Зачем ты постоянно на него огрызаешься? — спросил Макс. — Он просто делает свою работу.
Громову Квизианс тоже не нравился, но не до такой степени, чтобы хамить безобидному администратору, тем более голограмме.
— Мне не нравится его работа, — ответила Кемпински, — к нему лично претензий не имею.
— А если бы он был одним из учителей и мог серьезно испортить тебе жизнь? — Макс внимательно посмотрел на Дэз. — Тогда ты бы тоже его постоянно подначивала?
* * *
Эден отличался от обычных хайтек-школ и методами обучения, и его организацией.
К примеру, формировать учеников в классы, оказывается, никто и не собирался. Каждому выдали собственное расписание занятий. Из каких соображений оно было составлено — никто так и не понял. В них не учитывались ни специализация, ни даже год обучения. Когда в классе собирались ученики, среди них оказывались и те, кто только поступил в Эден, и те, кто учился третий, пятый или даже последний год, причем всех факультетов.
Когда друзья обедали, интеллектуальная система Эдена разослала расписание на следующую неделю.
— У меня две киберорганики, четыре квантоники, две теоретических физики, одна высшая теория математики — все остальное софт, — сказал Макс, читая пришедший ему документ. — А на следующей неделе... вообще только софт. Нет, еще одна военная история.
— У меня три недели одной сплошной лингвистики, — покачал головой Чарли.
— А у меня только высшая теория математики и софт, — вторила Дэз.
— Получается, мы на уроках не будем видеться совсем? — Спаркл выглядел обескураженным.
— Угу, — кивнула Дэз. — Хотя, знаешь... Большую часть времени на этих уроках мы или бегаем по их тренировочным Сетевым аренам, или сидим подключенные к нейролингве. Так что большой разницы нет. Все равно общаться получается только за обедом или вечером. Кстати, хотела спросить: мы будем подавать заявку на участие в Кубке Эдена?
— У нас всего три человека, — пожал плечами Макс, — а в команде должно быть четыре.
— Тайни, — предложила Дэз.
— Думаешь, согласится? — засомневался Громов.
— Я с ним поговорю, — деловито обещала Кемпински, приканчивая лазанью.
— Не хочу тебя расстраивать, но заявки принимают только до сегодняшнего вечера, — заметил Чарли.
— Ну и что? — Дэз макнула кусок своей котлеты в его соусницу. — Заявку я отправила еще позавчера.
Громов и Спаркл переглянулись.
— Самоуверенность в лучших традициях Кемпински, — Чарли подмигнул Дэз.
— При чем здесь это? Вы что, отказались бы участвовать в Кубке? Нет. Тайни я уговорю. Против парной игры во «Вторжении» он не устоит. К тому же у меня есть дополнительный уровень для Сетевой арены. Это такой раритет, что Бэнкс на что угодно пойдет, лишь бы его заполучить.
Макс перебил Дэз:
— Ну а если все же чисто гипотетически кто-то из нас не очень хотел бы участвовать в Кубке? — спросил он.
Кемпински проглотила остатки котлеты и посмотрела на Громова так внимательно и серьезно, что тому стало не по себе.
— Если ты о себе, Макс, то на случай твоего отказа я присмотрела другого игрока, — ответила она.
— Да я не собираюсь отказываться! — запротестовал Громов. — Просто не очень люблю, когда кто-то, даже ты, Дэз, принимает решения за меня. Вот и все. Элементарная вежливость, понимаешь? Было бы правильно, если перед тем, как посылать заявку от нашего имени, ты хотя бы поставила нас в известность.
— Будет правильно, Макс, — холодно ответила Дэз, — если ты перестанешь цепляться к ходу процесса и выскажешься только по результату. Он тебя устраивает или нет? Ты хотел принять участие в Кубке?
— Разумеется... — начал было Громов.
— Тогда скажи мне спасибо и заткнись, — отрубила Кемпински.
Макс молча бросил салфетку в тарелку и вылез из-за стола.
— Я наелся, — буркнул он и понес свои тарелки к конвейеру автоматической мойки. За спиной Макс невольно услышал продолжение разговора.
Спаркл тяжело вздохнул:
— Вот и пообщались... — потом добавил как ни в чем не бывало: — Кстати, Дэз, откуда у тебя дополнительный уровень «Вторжения»? Я читал, что там какие-то хитрые коды в игре есть. Из-за них нельзя ее самому даже редактировать, не то что собственные уровни создавать.
— Прости, Чарли, не могу тебе этого сказать, даже если ты на моих глазах начнешь умирать от любопытства. — Дэз допила сок и встала.
* * *
Несмотря на личное распоряжение доктора Синклера зачислить Громова в проектную группу «Моцарта», профессор Борисов не торопился этого делать. Через месяц Макс набрался храбрости обратиться к нему с просьбой о встрече. Пришел короткий ответ: «В 15:00 завтра».
В назначенное время Громов подошел к лаборатории 12/34. Не то с надеждой, не то со страхом, что она не откроется, провел смарт-картой по замку.
Доли секунды, пока интеллектуальная система Эдена соображала, имеет Громов доступ в эту лабораторию или нет, показались ему невыносимо долгими. Он переминался с ноги на ногу, будто не мгновение стоял на этом месте, а уже как минимум полчаса.
Створки из сверхпрочного полупрозрачного графитопластика мягко разошлись в стороны, пропуская Максима внутрь.
Громов вошел. В лаборатории не было никого, кроме профессора Борисова — главы факультета софт-инжиниринга. Он сидел на высоком пластиковом стуле и сосредоточенно разглядывал символы, быстро бегущие по одному из множества мониторов на стене.
Профессор Борисов — руководитель проекта «Моцарт» — был высоким, худым и сутулым, чрезвычайно суровым на вид мужчиной лет шестидесяти. Его черные с проседью волосы сильно поредели на лбу, образовав две глубокие залысины. Длинный острый нос профессора, торчащие скулы и острый, вечно скошенный вправо подбородок придавали его внешности необычность. Впрочем, назвать ее приятной было нельзя.
Черные пронзительные глаза Борисова имели особенность. Когда он говорил — вел урок или объяснял задачи, — его взгляд становился пустым и холодным. Он мог полчаса говорить, уставившись в одну точку. Его можно было принять за робота, у которого работает только нейромодулятор голоса, а все остальное мертво и безжизненно. Но если профессор слышал шорох, чувствовал, что его недостаточно хорошо слушают, или просто обращал на кого-то или что-то внимание, его глаза мгновенно оживали и упирались в нужный объект немигающим взором. В них появлялись цепкий интерес и нездоровый блеск.
