— Гражданская Армия. Они носят серую униформу, маршируют на парадах и разбрасывают листовки. Кажется, они хотят выгнать из города всех иностранцев. Сам знаешь их лозунги: «Долой язычников!»
— Знаю. Иль-Манхус сказал мне, что ты тоже участвовал в их движении.
Саиду это не понравилось.
— Послушай, Марид… — начал он, но осекся. — Ты что, веришь всему, что тебе говорит Фуад?
Я рассмеялся:
— Как ты думаешь, что он мне рассказал?
— Не знаю. — Он отодвинулся от меня подальше к дверце.
Временами мне даже было жаль его. Больше мы не разговаривали, Саид только показывал дорогу.
Наконец мы туда приехали; я пошарил под сиденьем оружие. Вскоре я выбрал небольшой револьвер, когда-то принадлежавший лейтенанту Оккиигу, и статический пистолет, подаренный мне Шакнахаем. Я задумчиво посмотрел на оружие.
— Это ловушка, Саид? Ты должен был привезти меня сюда, к головорезам Абу Адиля?
Халф-Хадж вздрогнул:
— О чем ты, Марид?
— Объясни, зачем ты велел Фуаду показать мне обойму сорок пятого калибра?
Он так и осел, виновато понурясь, на сиденье. — Я пошел к шейху Реда, потому что другого пути у меня не было. Вот и все, Марид. Наверно, сейчас уже поздно, но знай: я очень сожалею о том, что случилось. Мне не хотелось оставаться в стороне, когда ты стал героем и любимчиком Фридлендер Бея. Ведь про меня все забыли.
Я усмехнулся:
— И ты из зависти решил убрать меня?
— Я ничего не устраивал.
Достав пустую обойму, я сунул ему в лицо.
— Час назад среди бела дня на Четвертой улице Яварски разрядил в меня другую такую же.
Саид потер глаза и едва слышно пробормотал:
— Я не думал, что все так случится.
— А чего же ты ожидал?
— Я думал, что Абу Адиль поступит со мной так же, как с тобой — Папочка.
Я изумленно посмотрел на него:
— Ты что — в самом деле продался Абу Адилю? Я думал, ты только рассказал ему о матери. Так, значит, теперь ты служишь ему?
— Да, и скорбь моя не знает границ, — произнес он сдавленным голосом. — Я искуплю свою вину перед тобой.
— Что ж, попробуй. — Я протянул ему револьвер. — Возьми вот это. Мы войдем и поищем там Яварски.
Халф-Хадж нерешительно взял оружие.
— Если бы у меня был Королевский… — грустно произнес он.
— Нет, с этим модди я тебе не доверяю. Он останется у меня. — Я выбрался из машины и подождал Саида.
— Убери револьвер и не вытаскивай, пока не понадобится. Там есть пароль или что-нибудь в этом роде?
— Нет. Только не забывай, что там не любят иностранцев.
— Хорошо. А теперь — пошли. — И я первым шагнул и помещение. Внутри было шумно и многолюдно. В основном посетителями были мужчины в серой униформе Гражданской Армии, примыкавшие к правым. Все было залито ярким светом; музыка не звучала. Бар Веселого Че не был ординарным баром. Здесь встречались те, кто любил одежду бравых солдат и бодрые марши по улицам, когда на них не стреляли. Подобные шутники напоминали мне гитлеровских эсэсовцев, отличавшихся извращенной и бессмысленной жестокостью.
Мы с Саидом протолкались сквозь толпу к стойке.
— Что будете пить? — спросил угрюмый бармен.
— Два пива! — заорал я, чтобы он расслышал. Здесь было неуместно заказывать что-нибудь необычное.
— Ладно.
— Мы ищем одного парня. Бармен оторвал взгляд от крана.
— Но его здесь не видно.
— Да? — Он поставил перед нами по кружке пива. Я заплатил.
Он американец, и сейчас, наверное, выздоравливает от…
Бармен схватил банкнот в десять киамов, который я положил на стойку. Сдачи он не предложил.
— Послушай, парень, я не справочное бюро, я всего лишь торгую пивом. А если сюда зайдет какой-нибудь американец, эти молодцы разорвут его на части.
Я отхлебнул холодного пива и оглядел помещение. Может быть, Яварски и не приходил сюда. Может, он прятался на чердаке или в соседнем здании.
— Ладно, — сказал я бармену. — Здесь Яварски не было. А ты не видел американцев где-нибудь поблизости?
— Ты что, плохо слышишь? Я не даю интервью. Пришло время действовать более решительно.
Я извлек из кармана сотенный банкнот и помахал им перед носом бармена. Это был красноречивый жест.
Он так и вцепился в него взором. Бармена явно раздирали противоречия. Наконец он выдавил:
— Дай-ка сюда эту бумажку… Я изобразил улыбку:
— Посмотри на нее еще немного. Может, она освежит твою память.
— Перестань размахивать деньгами, парень, не то нам обоим не поздоровится!
Я положил банкнот на стойку и прикрыл его ладонью. Я ждал. Бармен вышел, но тут же вернулся. Он незаметно бросил на стойку передо мной обрывок картона.
Я осмотрел его: на клочке картона был написан адрес. Я показал его Саиду.
— Где это?
— В двух кварталах от поместья Абу Адиля, — невеселым голосом отвечал он.
— Похоже на правду. — Я вручил бармену сотню киамов, которая немедленно исчезла. Затем вынул статический пистолет и показал ему. — Если ты надул меня — вернусь, и тогда тебе несдобровать. Понял?
— Он там, — сказал бармен. — Только убирайтесь отсюда и больше не возвращайтесь.
Я спрятал оружие и протолкался к дверям. Когда мы снова оказались на улице, я взглянул на Халф-Хаджа.
— Ну, как? — спросил я. — Неплохо? Он обреченно посмотрел на меня:
— Ты хочешь, чтобы я отправился с тобой? Я пожал плечами.
— Нет, — сказал я. — Я уже заплатил кое-кому за эту работу. Моя бы воля, я бы и близко не подошел к Яварски.
Саид пришел в ярость:
— Ты хочешь сказать, что угрожал мне, а потом потащил с собой в этот бар — просто так?
Я открыл дверцу машины.
— Нет, не просто так, — улыбаясь, сказал я. — Клянусь Аллахом, я делал это для спасения твоей души.
Из Хамидийи мой вестфальский седан устремился к северу. Включив англоязычный дэдди, я говорил с Морганом по телефону.
— Я нашел его.
— Ну ты даешь, парень, — разочарованно протянул американец. — Значит, я не получу оставшиеся денежки?
— Давай сделаем так: получаешь оставшиеся пять сотен, если несколько часов попасешь Яварски. Оружие у тебя есть?
— Да. Оно мне понадобится? Искушение было велико.
— Нет. Только присмотри, чтобы он не сбежал. — Я зачитал ему адрес, написанный на обрывке картона. — Задержи его до моего приезда.
— Будет сделано, парень, — сказал Морган. — Только двигай поскорее. Мне не улыбается провести весь день с молодцом, пристрелившим двадцать с лишком человек.
— Я верю в тебя. Позвоню еще раз — попозже. — И отключил телефон.
— Что ты задумал? — спросил Саид.
Не хотелось ему ничего рассказывать: несмотря на искреннее раскаяние вероломного друга, я все-таки не доверял ему.
— Я отвезу тебя обратно к Курану. Или, если хочешь, высажу где-нибудь в Будайене.
— А нельзя мне поехать с тобой? Я презрительно усмехнулся:
— Мне предстоит нанести визит твоему благодетелю, Абу Адилю. Ты все еще в хороших отношениях с ним?
— Не знаю, — нервно отвечал Халф-Хадж. — Наверно, я поеду к Курану. Надо поговорить с Жаком и Махмудом.
— Это уж точно.
— К тому же я больше не хочу встречаться с этим ублюдком Химаром. — Саид произнес это имя с придыханием, поменяв гласную. Арабский каламбур: Химар по-арабски «осел», а осла арабы считают самым грязным животным. Подобным каламбуром Халф-Хадж мог смертельно оскорбить Умара, а с Королевским модди он бы высказал это Абдул-Кави в лицо. Наверно, злой язык Саида стал причиной его непопулярности в Хамидийе.
Он помолчал.
— Марид, — сказал наконец он. — Я сказал тебе чистую правду. Я сделал большую ошибку. Но я не совершал никаких сделок с Фридлендер Беем или с кем-то ему подобным. Я не думал, что из-за меня кто-нибудь пострадает.
— Я дважды чуть не погиб, дружище. Сначала пожар, потом этот Яварски.
Я остановил машину рядом с баром Курана. Саид сидел со страдальческим видом.
— Ну, что еще ты хочешь услышать от меня? — взмолился он.
— Тебе нечего больше сказать. Увидимся позже. Он кивнул и вылез из машины. Я посмотрел ему вслед, включил модди Крутого Парня и повел машину на северо-запад, к Папочке. Перед встречей с Абу Адилем мне нужно было уладить еще кое-что.
Кмузу я обнаружил в нашей временной квартире за экраном чиндварского компьютера. Услышав мои шаги, он обернулся ко мне.
— Яа Сиди! — воскликнул он с чрезвычайно довольным видом. — У меня хорошие новости. На организацию благотворительной кухни потребуется гораздо меньше средств, чем я предполагал. Простите меня за самовольную оценку ваших финансовых возможностей, но я узнал, что у вас вдвое больше, чем нам может понадобиться.
— Это намек, Кмузу? Я хочу открыть всего лишь кухню для бедных, — одну, а не две. Ты уже прикинул наши расходы?
