Олег Макушкин - Иллюзион

К сожалению, я ехал прямо в эпицентр охватившей город паники. Полицейские кордоны я проскочил и от бегущих навстречу кричащих людей увернулся, но вот миновать источник хаоса мне не было дано.

Я въехал в парк, по случаю ранней весны заваленный раскисающим снегом, с утонувшими в слежавшемся насте скамеечками и голыми деревьями, стоящими в сугробах. Колеса повело на льдистом дне широкого ручья, в который превратилась пешеходная дорожка, и я слез с велосипеда, чувствуя, как влажный холод пробирается в дырявые ботинки. Людей поблизости не было видно; откуда-то долетали крики и звон стекла — мародеры под шумок громили магазины; в серое небо втыкались закрученные, как свинячьи хвосты, столбы дыма. Но в парке было тихо.

Я сделал сотню шагов по аллее, слушая собственное сбивчивое дыхание, — энергичное кручение педалей и нервное напряжение, передавшееся от бежавших навстречу людей, заставляли легкие спазматически пульсировать. Неожиданно до меня донесся тихий шепот, и я задержал дыхание, чтобы расслышать, откуда он идет.

«Сюда, — шептал женский голос. — Я здесь».

Я обернулся туда-сюда и заметил между деревьями круг метров десяти, не больше, истоптанной земли, в центре которого росло необычное дерево; вокруг дерева ходили по часовой стрелке несколько людей. Двое шли по границе круга — мужичок в пальтишке и треухе вышагивал важно, заложив руки за спину и глядя себе в живот, женщина с авоськами тащилась медленно и понуро, как усталая кляча, безразлично буравя взглядом пространство перед собой. Еще один человек шел по малому кругу, сильно сгорбившись; двое вблизи дерева ползли на коленях, а один мужчина, по виду — мелкий служащий, в замызганном костюме и с распластавшейся по всей голове плешью, лежал у подножия дерева, обнимая грязные корни и что-то беззвучно крича.

«Что это с ними? — подумал я. — Сумасшедшие какие-то». Стоя на границе круга, я посмотрел себе под ноги и вдруг увидел, что земля поросла сочной зеленой травой, изумрудно переливающейся в сиянии, исходящем из центра крута. Я поднял глаза и увидел ЕЁ.

Это было не дерево; посреди зеленой лужайки стояла восхитительной красоты женщина, тело которой светилось теплым ласковым светом небожителя, сошедшего на землю. Сквозь узоры из вьющихся лиан и ажурных листочков, оплетавших тело богини, нежно золотилась кожа обнаженного торса. Ноги дриады уходили в землю древесными корнями, голова поднималась к небу великолепной кроной из сплетенных, словно пряди волос, ветвей. А лицо было прекраснее всего, что я когда-либо видел, — огромные голубые глаза, дугообразные брови, тонкий изящный подбородок — и выражение поистине божественной мудрости и благостности.

Меня захлестнуло желание преклоняться перед этим высшим существом, а заодно я почувствовал непреодолимое влечение к ее женским прелестям, что были несравненно заманчивее того, что могла бы предложить обычная смертная женщина. Если бы сейчас появилась рядом с дриадой какая-нибудь манекенщица, демонстрируя неглиже свои пропорции, я бы, наверное, сморщил пренебрежительную гримасу — кому нужны замарашки, когда есть настоящая богиня красоты, которая шепчет и зовет тебя, и обещает взамен верного служения одарить неземным блаженством — уж я-то могу представить, каково быть обласканным богиней!

О да, она шептала нежные слова и призывала меня не медлить, а поклониться ей. Но едва я сделал шаг к ней, она слегка отвернулась, и я, стремясь заглянуть ей в лицо, это прекрасное лицо, начал двигаться по спирали. Я шел, сужая круг, а она все отворачивалась, не давая насладиться сполна своей красотой; я перешел на бег, горя нетерпением.

В какой-то момент я опередил вращение дриады и увидел ее чувственный профиль; и тут что-то начало застилать мне зрение. Я пару раз моргнул и заметил, что с кроны-головы дриады осыпаются листья. Они падали, кружась и на глазах желтея, и с сухим шелестом проваливались сквозь лужайку, так, будто были нарисованными. Я застыл, не зная, как это воспринимать; и вдруг увидел за пеленой падающих листьев чье-то лицо, закрывшее таинственно-влекущий профиль богини. Это было лицо мужчины, который смотрел на меня спокойными проницательными глазами; казалось, он многое знал и многое видел, казалось, он проник в суть вещей и предсказал будущее, казалось, он стоял за всем, что я делал, или только когда-нибудь сделаю, или вообще могу сделать в своей жизни. Он был похож на меня, как отражение в зеркале, и он был мною.

Видение исчезло, и я снова увидел дерево-женщину и лужайку, но теперь я понимал, что все это лишь иллюзия, такая же, как маска-тень, которой накрылся Шелест, впервые придя в мой Иллюзион. Я брезгливо подхватил цветастое покрывало иллюзии за краешек и усилием воли потащил в сторону, срывая обманчивый налет миража с неказистой реальности. И когда покрывало упало, я остолбенел.

В середине крута из грязи и снега, окруженного голыми черными деревьями, возвышалась каменная тумба, не единожды отмеченная собаками и птицами. А на тумбе стояла девочка-подросток с непокрытой головой, одетая в длинную, до пят, ночную рубаху. Растрепанные волосы обрамляли веснушчатое насупленное личико, на котором выражение брезгливости и недовольства застыло так прочно, будто лицо было выточено из гранита. Пухлые губы бормотали на одной ноте:

— Сюда, иди ко мне, иди быстрее, ко мне сюда, иди, ползи, беги...

При этом она поворачивалась, топчась на тумбе. Мужичок в треухе и женщина с авоськами, обогнав меня, шли по сужающемуся кругу, созерцая невидящими глазами наведенную галлюцинацию. А возле тумбы валялся человек в костюме; елозя коленями в грязи, он слюнявил тумбу и ласкал ее руками. Прядь спутанных волос, когда-то зачесанная поперек лысины, теперь налипла на физиономию; время от времени мужчина поднимал наполненное выражением блаженства лицо к стоящему на тумбе чучелу и выкрикивал что-то нечленораздельное, но восторженное.

Девчонка вдруг наклонила голову к мужчине, перестав бормотать свое зазывающее заклинание. «Надоел, козел!» — сказала она. Из рукавов рубашки скользнули два сизых кольчатых щупальца и обвились вокруг шеи мужчины; его ноги задергались, а руки продолжали ласково водить по стоящим на тумбе сапожкам. Внезапно раздался звучный, как шлепок упавшего помидора, удар; исцарапанный камень, на котором стояла девочка, окрасился темно-вишневым, а мужчина затих и медленно сполз на землю, уткнувшись лицом в грязь.

Я стоял неподвижно, ошеломленный. Девчонка отряхнула щупальца, и они скользнули обратно в рукава. Она снова забормотала что-то и начала поворачиваться дальше по кругу, а люди продолжали идти за ней.

Я побежал прочь.

Angelfire

— Стой! — гаркнул кто-то сверху, когда я выбежал на улицу, застроенную низкими трех- и пятиэтажными домами. Я послушно остановился, озираясь в поисках того, кто отдал команду.

Фонарные столбы вдоль улицы были местами повалены и погнуты; рекламные баннеры, прежде горделиво натянутые над проезжей частью, теперь валялись порванные в грязи, лишь один упрямый тарабаннер еще трепетал на ветру. Старый дом на углу улицы был развален на части и наполовину уже превратился в груду щебня, перемолотого стенобойной машиной, а наполовину еще стоял, демонстрируя пустые арки окон и колодцы лестничных пролетов. В проломе стены на третьем этаже сидел на груде мусора и обломков какой-то старик, по виду — инкарнация протобомжа.

Большую голову, по форме напоминавшую сдувшийся футбольный мяч, покрывали торчащие пучками бесцветные волосы, а на густо поросшем щетиной, словно заброшенная межа кустарником, лице выделялся огромной багровой загогулиной нос-носяра. Щуплое тельце пряталось в полушубке, заношенном до состояния протухшей шкуры гиены-трупожорки. Запах падали я почувствовал на расстоянии тройного плевка верблюда; в метро такие типажи перемещаются в комфортном одиночестве даже в часы пик, когда остальные люди стоят друг у друга на головах.

— Эй ты! Считай до ста! — крикнул дребезжащим голосом старик.

Грязной рукой он запихивал в рот крошащийся хлеб; обгрызенная буханка, судя по полосам плесени на корке, успела побывать в помойном ведре.

— Что? — переспросил я.

— Считай! — крикнул бомж. — Ты умный! Считай!

— Один, два, три, — начал считать я. — Слушай, мне некогда. Пойди в первый класс, поучись арифметике.

Я повернулся, чтобы идти дальше, но старик сорвался на визг:

— Стой! Я сказал, считать! Считаешь до ста, если собьешься, убью!

Я прищурился на неказистую фигуру. Оружия у бомжа не было. Я демонстративно сплюнул и пошел прочь. И уже спиной почувствовал неладное.

Обернувшись, я застыл от ужаса, а волосы на голове поднялись — не иначе, от любопытства. Вскочив со своего места, человечек помчался ко мне огромными прыжками. Его крохотный торс помещался на мощных бедрах гигантского кузнечика, двухметровые голени складывались в трех суставах перед прыжком. Перекошенное зверской гримасой лицо с развевающимися патлами выглядело гротескным наростом на фоне суставчатого тела. Но оно вызывало ужас, особенно когда я заметил, что из-под полушубка вываливаются, распрямляясь, лапы богомола, походящие на огромные зазубренные клешни. И бежать от этого урода было бесполезно.