жгущих знаков и выдать пару маловажных сведений. Про дуэль с Каллиником и про древность символов. Вот только проклятого Анастаса это не устраивает. Или ему было просто мало.
— Откуда столько денег?
— Что скрывается в твоей нейре? Что за два зашифрованных файла хранятся в ней?
— Откуда знания оккультных наук?
— Много читаю.
— За чтение отреченных книг полагается сожжение, — торжественно глядит на меня Белькаллин, и я понимаю, что сказал лишнего. — Ты можешь избежать этого. Порайску нужны носители, и ты можешь быть благословенным.
Благословенным? Вечная ссылка в райские кущи? На мгновение задумываюсь, но душка Адриан, совавший нос куда не стоит, помогает в сомнениях.
Запах. Адриан всегда в первую очередь обращал на него внимание — и сначала в нос ударил запах лампад, а уже потом изображение. Сводчатый зал заставлен какими-то стеклянными бутылками в полторы сажени высотой. Паутины в привычном понимании нет, но вокруг очень много труб, кабелей и терминалов Эгрегора. Мой провожатый облачён в хламиду цвета зимней ночи, и несмотря на уважение, в его голосе сквозит предостережение пополам с превосходством эрудиции. Лаодикий — только у них подобное в крови.
— Будьте осторожны, милсдарь. Тут очень много кабелей — и каждый из них критически важен для существования Порайской сети.
Терминалы, кабеля и свисающие гирляндами амулеты меня не интересуют. Я подхожу к одному из стеклянных баков, и свет фонаря выхватывает лишь пыль. Я смахиваю её и едва не отшатываюсь от омерзения. Внутри чана, в желеобразной массе согнувшись младенцем, сидит голый человек. К конечностям и заднице подходит паутина шлангов, трубок и чёрт знает чего ещё. Лицо обхватывает грубая маска, подающая воздух. Глаза — зашиты, но отчего-то не удалены.
— Они когда-то увидят дневной свет?
— Что вы, милорд, — Лаодикий качает головой. И негромко продолжает, словно боится разбудить людей. — Они и лунный свет никогда не увидят. В отличие от обычных людей, попадающих в Порайск после смерти, эти субъекты увидели его спустя несколько недель после созревания. Когда их тело ослабеет — душа перейдёт в сеть, и мы посадим нового носителя.
— Все?
— Некоторые получили этот пост за исключительные заслуги, — протягивает учёный. — Но подобная чистота душ и мощь разума встречается только у одного из сотни тысяч. Остальные никогда не смогут стать с’рверами, носителями Порайской сети.
— Они никогда не увидят света… а почему бы тогда не удалить глаза?
— Милсдарь, вы обладаете отменным чувством юмора — учёный негромко посмеивается. Как будто его ученик только что выдал забавный, но в корне неверный ответ. — Как же тогда они будут наблюдать за состоянием райской сети?
— Не хотелось бы такой милости.
Лаодикий отворачивается.
И когда его взгляд возвращается, я вижу жёсткие зелёные глаза Белькаллина. Я понимаю, что последнюю фразу умудрился произнести вслух. Пургатория пошутила. Не иначе.
— Ты уверен?
— Лаодикии могут держаться за свои секреты сколько угодно. Но слухи-то ходят.
— Слухи. Что ж, попробуем иначе. Гератий.
— Да, мислдарь.
— Подключи его к девятому каналу.
— Но…
— Ненадолго. Ограниченный доступ.
Со тьмы на голову обрушивается ледяной ливень. Он смывает цепи, смывает Белькаллина и стеклянные куски, покрывающие местные земли. Холод воды перехватывает дыхание (хотя казалось бы, какое оно в киберпространстве?), заставляет закрыть глаза. И открываю их я уже в совсем другом мире. В нём больше живости и естественности, чем в сумраке Нижнедонска. Тут много деревьев, а вода настолько прозрачна, что я не могу определить глубину реки. Это напомнило мне… да нет, быть того не может.
— Может, — сухо усмехается Белькаллин где-то рядом, и я резко разворачиваюсь. Кафолик один — и его ладони открыты мне. — Порайск для каждого свой. Я вижу бесконечный сад на терассе Птичьего улья. Гератий, сказать по секрету, видит идеальный вариант Подулья, где нет трущоб и нищих, зато есть карнавальное веселье.
Я не отвечаю и смотрю на неизвестную тут реку. За ней — тополиная роща, и плавный подъём к степи. Где-то там, наверху, будет сарматский курган. Здорово пограбленный ещё в древности, но сохранивший в себе десяток бусин, разбитое зеркальце и ухочистку. Место моих первых раскопок. Правда, некоторые деревья одинаковые, а журчание воды настолько идеальное, что хочется отлить в реку. Излишне идеальное. Никаких тебе мышей, никаких сольпуг обыкновенных. Вряд ли вверх по течению будет размытое казацкое кладбище и зелёные кости.
— Сидящий в глубине сознания идеал?
— Он самый. Мои братья всегда говорят об этом в проповедях, но для веры иногда нужно показать лично.
— И ради этого люди готовы на всё? — и не только люди, если уж о том говорить. Ада бы много чего отдала за это посещение — если бы чип с ней не вытащили перед допросом.
— Готовы. Если ты назовёшь имя и заказчика, то останешься тут. Даже отключать не станем. Альтернатива тебе не понравится, сразу предупреждаю.
Я покачиваю головой. Не то чтоб прям сомневался в выборе — но небольшая передышка не помешает.
— На ад, чистилище и рай уже посмотрел. Теперь, милсдарь Белькаллин, любопытно посмотреть на альтернативу.
— Я этого ожидал. Но всё равно разочарован. Гератий, отключай нас. Пора начинать по старинке.
Тьма накатывает на опушку резко и частями. Словно кто-то отключает свет. Последнее «выключение» — и открываю глаза уже связанным, на кресле Эгрегора. Служаки отводят монитор подальше от моих глаз, и помогают с одеждой кафолику. А кто-то уже тащит нечто бряцающее на
— Халат?
— Несомненно. И беруши, пожалуйста. Кричать будет уже на иглах, но кто знает, сколько продержится наш Адриан.
— Вы думаете, будет и второй этап?
— Не сомневаюсь. Так что тащите напильники, скальпели и остальное дерьмо.
Тащат иглы и молоток, поглядывая на меня. Видимо, будут загонять под ногти. Потом, на всякий случай, остальную радость жизни — клещи и напильники для зубов, кастеты, шокеры, скальпели, зажимы. Что ж, как веревочке не виться, всё равно конец настанет. Холодное касание антисептика, пальцы в тисках. Удар. Белькаллин не врёт — боль настолько острая, что вся решимость уходит куда-то в трубу.
— К какой фамилии ты принадлежишь? Что скрывается в твоей нейре, Адриан? Говори, и это прекратится, ты будешь прощён! Где ты прочитал о невмах, которые начертил себе? Что? Что ты шепчешь?
— …и не введи нас в искушение. Но избавь нас от лукавого.
Старая молитва старого мира. Мира, где нет обезумевших нейросетей и не менее безумной пародии на пастыря. Но она мне неожиданно даёт новые силы — и вместо того, чтобы распластаться пластом, я плюю в лицо Белькаллину. Этот, последний жест окончательно срезает с него маску
