Тот, что был со сканером, посоветовал ему не выделываться и ушел.
Стас просидел за столом минут пятнадцать.
В полной тишине, под неусыпным наблюдением двух охранников.
Потом дверь открылась. Стас повернулся.
На пороге стояли три священника. По крайней мере, судя по одежде. Охранники при виде их склонили головы. На что гости не обратили никакого внимания.
Все трое посмотрели на Стаса, один перекрестил его и достал инъектор.
– Это что? – непонимающе прищурился Стас.
– «И сказал он, пойдешь со мной, человече, ибо Отец мой говорить с тобой хочет», – нараспев процитировал священник, подходя ближе и щелкая предохранителем инъектора.
Изловчившись, Стас выбил его из руки противника, и инъектор, пролетев несколько метров, с глухим стуком упал на пол. В ту же секунду у него самого в голове от затылка до кончика носа будто жахнуло осколочной гранатой.
Стас врезался в стол, а охранник, стоящий сзади, поправил синтетическую кожу на вживленном в костяшки кастете, схватил парня за волосы и притянул к себе удушающим приемом.
– Вот так мои усилители е**т твои мышцы, – громко прошипел ему в ухо, сдавливая горло.
– «Будут противиться грешники, ибо не ведают, что творят», – продолжая напевать, священник подобрал инъектор.
Игла уже находилась в нескольких сантиметрах от шеи. Скосив глаза, Стас видел, как вращаются мельчайшие валики, перемещая по кругу едва заметную иглу, видел палец, уже почти надавивший на спусковую кнопку.
Дверь открылась, и рука с инъектором замерла.
Стас бросил затравленный взгляд на вход.
Ти-Бон. В очках. С новой прической. Все та же безукоризненная симметрия в одежде. И улыбка на лице.
– «И тогда девочка попросила сказочника не убивать главного героя, – процитировал он, заходя в комнату и закрывая за собой дверь. – А сказочник не мог ей отказать, потому что это было третье и последнее желание девочки».
– Ты кто такой? – спросил охранник и, отпустив Стаса, шагнул к нему. Сбоку придвинулся его напарник.
– Обычно при таких вопросах я отвечаю словами Гёте, но, боюсь, ты не поймешь тот глубокий смысл, который в них вложен. Стас, поднимайся и уходи.
– Он отправляется с нами, – произнес священник с инъектором. – А ты лучше уходи, странник.
– Отец Захарий, если не ошибаюсь? Макс Давидян, Зурик Карапетов, как там тебя еще? Вашего верховного клоуна уже предупредили о том, что вы часто стали совать нос не в свои дела. Стас?
Парень стал приподниматься. Священник двинул рукой.
Реакции Стаса и его силы не хватило, чтобы уйти от инъектора во второй раз. Реакции и силы Ти-Бона – да, но он не шевельнулся.
Игла ткнулась в шею, пульсаторы определили угол наклона иглы, и Стас почувствовал укол, сопровождавшийся мягким шипением.
Синтетическая дрянь, которую ему вкололи, стала действовать почти мгновенно. Ноги подкосились – успел подумать, мол, хорошо, что сзади есть стул, на который можно присесть. Голова закружилась, Ти-Бон превратился в сумрачное пятно, медленно двинувшееся в сторону охранника… потом его напарника… священники… потолок ярко-коричневый и становится грязно-синим… хотя не «хамелеон»… Белая спортивная машина… именнуха… потолок из натуральной кожи, обшитой бриллиантами… храм Аграбы, Марианская впадина, космическая станция, арена Колизея… До боли знакомый Костин голос напевает:
– «…Спи, я завтра зайду за тобою первым лучом…»
Не может быть такого. Костя мертв. Может быть потолок-хамелеон, могут быть бриллианты на потолке и львы Колизея, но Кости уже нет.
– «…уже никогда, никогда не увижу…»
Куда его везут? Зачем? Что он хочет, этот чертов кореец? Еще одно тест-сканирование мозга? Или корректировка?
Плывет все. Слезы на глазах, а зрачки сухие и горят огнем.
– «…такая любовь убьет мир…»
Знакомое место. Это не Гарлем и не Маленький Китай, это что-то, где он часто бывал когда-то. Но где это? Что это за небоскреб с вогнутыми стенами?
И почему здание шатается на ветру?
Лифт. Он поднимался на нем когда-то.
Этаж. Двери. Здесь живет кто-то, кого он хорошо знает.
Дверь открывается. На пороге Дашка. Смотрит на Ти-Бона, на висящее у него на руке тело Стаса, потом молча делает шаг назад, освободив проход.
Коридор как пропасть. Кто-то невидимый щелкает выключателем – и все проваливается в пустоту.
* * *
– «Дай зрячему прозреть и слух глухому. Ну и меня, конечно, не забудь…» В восемнадцатом веке поэты не очень жаловали скромность и смирение.
Смутно знакомый голос доносился сквозь вязкую пелену, но его хотя бы было слышно. Ощущение – словно вечность провел в вакууме и еще не полностью из него выбрался. Сильнодействующий релаксант с целым букетом побочных явлений либо психотроп с вирусными генами.
Прийти в себя, оценить обстановку, потом действовать.
А голос определенно знаком.
Ти-Бон.
Но есть кто-то еще.
Глаза Стас не открывал. Постарался, чтобы дыхание не сбилось, лежал в буквальном смысле неподвижной статуей.
– Почему ты не хочешь рассказать, что происходит на самом деле?
Дашка. Сидит справа, метрах в трех. Голос отражается от стены, значит, сидит спиной к нему.
Смотрит на Ти-Бона.
– Потому что я не знаю. Что происходит, и происходит ли это вообще… и важно ли это на самом деле?
– Когда Стас очнется…
– Он уйдет. И не станет ничего рассказывать. Не потому, что он тебе не доверяет, а потому, что знает правила.
– Что значит – уйдет? – Дашкин голос меняется, в нем неуверенность и подозрение. – Навсегда?
– Не совсем. Думаю, он вернется через два-три года. Он сам принял такое решение, – торопливо добавил Ти-Бон, видимо посмотрев на Дашку.
– И ты тоже ничего мне не расскажешь?
– Расскажу. Когда-нибудь, но только не сейчас.
Чиркнула зажигалка, почти сразу же Стас почувствовал запах легкого ароматизированного табака. Дашка.
– Ты точно уверен, что врач не нужен?
– Уверен. Он уже давно очнулся и слушает нас. Тасик! Ты с нами?
Дальше притворяться смысла нет. Стас открыл глаза, присел на кровати, подтянув ноги. Посмотрел на Ти-Бона, потом на Дашку; та кивнула ему и затянулась.
– У меня тоже есть пара вопросов, – буркнул Стас, пристально глядя в глаза корейцу-«брату». – Точнее – один: какого хера?
– Даш, дашь поговорить? – Ти-Бон не отвел взгляда, смотрел ровно, демонстрируя великолепную выдержку ИскИна.
Дашка несколько секунд колебалась, потом поднялась и молча спокойно вышла из комнаты.
– Ну и? – спросил Стас. – Кто эти монахи?
– Ты связан со смертью сына их предводителя. Боюсь, они хотят устроить тебе неприятности.
– Эрик?
– Его собирались представлять как нового мессию, и для верующих будет плохим примером то, что Господь не покарал убийц своего сына.
– А ты там оказался случайно, да? – с сарказмом произнес Стас.
– Не случайно, – ничуть не смутившись, признался Ти-Бон. – Я ждал этого.
– Зачем?
– Хотел кое-что проверить.
– Что именно?
Улыбнувшись, Ти-Бон постучал себя по голове, ответив:
– Не осталось ли у тебя там чего-нибудь противозаконного. Я не силен в брейн-программинге, но прекрасно знаком с жаждой любого ИскИна к самокопированию личности.
Понятно. Проверку устроил – как будет вести себя Стас в условиях, угрожающих жизни. Чье будет выявлено поведение – беспомощного человека или боевого ИскИна.
Интересно, как повел бы себя Ти-Бон, окажись Стас под воздействием своей бывшей закладки? Попытался бы захватить его и отправить спецам? Ликвидировал бы? Или отпустил?
– Убедился?
– Вполне. Ты даже пульс свой разучился контролировать. Тебе надо срочно поставить «Девелопер» или другой развивающий софт, если не хочешь раньше времени умереть от сердечной недостаточности.
– При чем здесь Дашка? Зачем ты притащил меня сюда? Какого черта?! – Стас вскочил с кровати. – В какую игру ты опять играешь? Снова решил отомстить за «Катрин»? За стертую какойто программой твою любимую игрушку? Но я не программа, а она не игрушка! Не трогай ее! Слышишь?!
Он негодовал громким шепотом, размахивая руками и стоя перед корейцем. Тот смотрел в сторону, а когда Стас закончил, тяжело вздохнул:
– Жалко, что ты не Рип. Действительно жалко. Ты ничего не понял и вряд ли уже поймешь.
– Дашка…
– Она не Катрин, и я это понимаю. Я могу пообещать тебе, что ей ничто не угрожает. Успокойся.
Стас внезапно успокоился, присел на краешек стола.
– Я стер твою инфу из базы, – произнес кореец, присаживаясь рядом. – В любой миграционной службе Европы зарегистрируешься заново, потом поменяешь статус. Тебе это обойдется тысяч в пятнадцать–двадцать, как договоришься. Постарайся, пока не пройдешь регистрацию, не светиться.
