Барон фон Шмелинг не видел ничего этого, он метался в бреду, то покрываясь потом, то изнемогая в ознобе. Денщик всю ночь просидел у постели раненого, меняя сырые тряпицы на лбу Макса. К утру, барон забылся в полудрёме, температура спала, денщик смог уснуть, прижавшись спиной к одеялу хозяина. Разбудила обоих далёкая канонада пушечной стрельбы, пересыпанная частым горохом оружейного огня. Генрих, испугавшись возможного обстрела, выглянул из шатра, но, не увидев смертельных разрывов белых облачков на небе, успокоился и вернулся к господину. Пока денщик готовил немудрёный походный завтрак, оба прислушивались к далёким раскатам выстрелов.
— Господин, это не наши ружья стреляют, звук другой, — не выдержал напряжённого молчания Генрих.
— Да, мне тоже так кажется, — рассеянно ответил Макс. — Наши ружья сначала были слышны, а теперь и не стреляют. Боюсь, что….
— Нет, господь не оставит нас, — денщик испуганно перекрестился, поняв, о чём не договорил хозяин. — Не допустит Христос, чтобы честные католики…
Далёкая канонада, тем временем, стихла, а за рекой вновь стал подниматься белый воздушный шар, издеваясь над германской армией. Генералы ещё посылали разведку, чтобы узнать о результатах сражения, а рядовые солдаты стали расходиться с места бивуака, не сомневаясь в предстоящем обстреле. То, что магаданцы отбили атаку конницы, поняли все, включая командующего графа Меттерниха. Настроение армии вторжения, такое бодрое с утра, к вечеру стало стремительно падать. Появились первые дезертиры, в сумерках спешившие убраться обратно за Вислу, пока их было немного, не больше сотни, как докладывали капралы. Но, сам факт дезертирства говорил опытным командирам о многом. Да и вернувшиеся разведчики не добавили оптимизма.
С собой разведчики привели двух пехотных офицеров, чудом уцелевших после атаки на магаданскую артиллерийскую батарею. Обоих срочно доставили в шатёр командующего, дали выпить по стакану горячего глинтвейна. Немного отогревшись и придя в себя, офицеры сообщили подробности сражения с магаданцами. Перед собравшимися в шатре генералами и офицерами открылась невесёлая картина разгрома германской конницы и двух полков пехоты. Гюнтер фон Белоф, старший из выживших офицеров, рассказал следующее:
— Ночью мы укрылись в подлеске возле реки, а утром начали выдвижение в сторону магаданских позиций. Когда пушки магаданцев уже стали видны, дальнейшее продвижение оказалось невозможным, мы вынуждены были остановиться.
— Почему? — Генерал-фельдмаршал нервничал, не скрывая этого.
— Вокруг этой проклятой батареи выстроены три ряда столбов, между которыми натянута колючая проволока, железная проволока, на высоту выше человеческого роста. Когда мы попытались разрушить или уронить ближайшие столбы, охрана батареи открыла по солдатам стрельбу из ружей. Ружья у магаданцев новые, бьют за полверсты, патронов они не жалели. Первое время мы пытались отвечать, но пули из наших ружей не долетали до магаданских позиций. Нас просто расстреливали, не оставляя никакой возможности добраться до врага, попытки обойти укрепления ни к чему не привели. Укрепления из колючей проволоки окружают магаданскую батарею, даже узкий проход между ними оказался перекрыт.
— Что с нашей конницей?
— Она была расстреляна на подходе к укреплениям, магаданцы повторили ту же стрельбу с закрытых позиций, что вчера. Мы ничего не смогли сделать, даже предупредить барона Розенштейна о грозящей опасности. Экселенц, кроме пушек, по коннице открыли огонь два дьявольских магаданских поезда, подошедших по железной дороге. Они специально ждали, когда конница подойдёт с севера к батарее, пересечёт железную дорогу, и, окажется между двумя огнями. Поезда, подошедшие с востока по железной дороге, были обшиты стальными листами. Из множества вагонов стреляли пушки и ружья магаданцев, а наши редкие выстрелы не причиняли никакого вреда стальным вагонам, разве краску отбили кое-где.
— Что с нашей конницей?!!!
— Потеряв от огня магаданских пушек и ружей половину всадников, кавалерия сложила оружие. Вместе с ними попали в плен оба наших полка, вернее, оставшиеся в живых солдаты и офицеры. Нам двоим удалось бежать вместе с десятком верных солдат. Это всё, экселенц. Я понимаю, что бросил своих солдат, но, доклад об истинном положении дел, считаю, более важным для спасения армии и нашей победы.
— Ты поступил правильно, барон, — от волнения генерал-фельдмаршал перешёл на «ты». Осознав это, граф отправил обоих офицеров отдыхать, занявшись любимым делом — планированием дальнейших военных действий. В этом планировании генерал-фельдмаршалу усиленно помогали офицеры и генералы имперской армии. Совершенно привычно составление планов затянулось до вечера, решать с кондачка важнейшие вопросы полководцы священной римской империи не привыкли. Вопрос был именно важнейшим — продолжать наступление или нет, если продолжать, то как?
Отступать Меттерних не собирался, понимая, что его возвращение в Вену будет выглядеть признанием поражения. Потеряв всю конницу и четверть пехоты, командующий отчаянно нуждался в победе, пусть кровавой, пусть небольшой, но, победе. Аналогично рассуждали и его подчинённые, офицеры и генералы после проигранных шесть лет назад сражений с турками жаждали только победы, возвращаться с поражением не хотел никто. Потому и вопрос о дальнейших действиях армии ни у кого не вызвал сомнений. После долгих обсуждений все поддержали идею обойти магаданскую батарею и продолжить путь на восток, на магаданскую столицу. Принимая во внимание короткий зимний день, выступление назначили на утро следующего дня. Такой приказ и озвучил командующий уже в сумерках, собрав всех офицеров возле своего шатра.
Утром, после краткого молебна, отряды имперских войск выстроились в походном порядке, передовые колонны подошли к переправе. Именно в это время сзади, спереди и с флангов показались передовые части магаданцев. И не просто показались, проклятые схизматики демонстративно катили с собой орудия, готовые за пару минут приготовить их к стрельбе.
— Пятнадцать, семнадцать, двадцать две, двадцать восемь, тридцать две, тридцать шесть, сорок! — Закончил подсчёт вражеских пушек Генрих, придерживая полусидящего хозяина. — Господин барон, у нас тоже сорок пушек.
— Это ничего не значит, мы окружены и не успеем развернуть свои орудия. Да и куда стрелять, в какую сторону?
Впереди, на востоке, снова поднялся к небу белый воздушный шар. Только молодые солдаты-новобранцы не поняли молчаливой угрозы магаданцев. А, вскоре и молчание врагов прервалось громким криком на немецком языке. Невидимый парламентёр предлагал всем сдаться, обещая жизнь и отсутствие пыток. Офицерам магаданцы разрешали сохранить оружие и получить возможность выкупа из плена за приемлемую цену. Рядовым и капралам предлагалась работа на строительстве или служба в армии на три года, не меньше. Раз за разом невидимый парламентёр повторял условия сдачи в плен на классическом венском диалекте. Пусть многие солдаты, набранные из провинций, плохо понимали сказанное по-венски, несколько повторений сделали своё дело.
Спустя полчаса все, до последнего солдата, окружённой германской армии поняли смысл сделанного магаданцами предложения. Стоявшие в оцепенении войска пришли в броуновское движение, солдаты разговаривали между собой, обсуждали предложение врага. Попытки младших командиров успокоить рядовых быстро сошли на нет, на крики и угрозы капралов просто не обращали внимания. Пускать же в ход ружья в окружённой армии никто не рисковал. Невидимый парламентёр ненадолго замолчал, затем вновь зазвучал необычайно громкий голос с предложением солдатам бросать оружие и садиться на землю в знак мирных намерений. Примерно через полчаса, когда часть германской армии уже сидела на снегу или вещмешках и ранцах, с запада появились три парламентёра с белым флагом.
Офицеры-магаданцы шли без оружия, направляясь к шатру командующего. Генерал-фельдмаршал нашёл в себе силы встретить парламентёров на полпути.
— Капитан Шубин, — отдал честь глава парламентёров, продолжив на немецком языке, — во избежание ненужного кровопролития, ваше сиятельство, предлагаю прекратить боевые действия. Где мы можем подробно обсудить наши условия?
— Пожалуйста, пройдите в шатёр, — адъютант командующего показал направление, повинуясь кивку своего командира. Дальнейшие переговоры происходили за полотняными стенами шатра.
Солдаты и офицеры, оставшиеся за стенами переговоров, первое время напряжённо ждали результатов. Но, нервное напряжение и зимний холод не располагали к спокойствию. Уже через полчаса, сидевшие на снегу солдаты, начали нервничать, замерзая. Затем кто-то пустил слух, что генералы хотят отклонить предложения парламентёров и атаковать магаданцев, а тех солдат, кто бросил оружие, подвергнут наказанию, как дезертиров. Прозвучавшее обвинение в дезертирстве привело к неожиданному результату, волнения перекинулись на солдат, сохранявших строй и не бросивших оружие. Наёмники и рекруты, за три дня так и встретившие врага, но, успевшие потерять убитыми и ранеными многих своих товарищей, не собирались бездарно гибнуть под артиллерийским обстрелом. Пользуясь скученностью отрядов, самые шустрые ветераны стали перебираться ближе к цепи окружения.
