— Александр Михайлович, мы знаем, о вашем не желании сотрудничать с нами, но мы вынуждены опять обратиться к вам с предложением о сотрудничестве, — повернулся к Александру Баскилович.
— Да, пошел ты на х… — совершенно спокойно и опять без эмоций и очень тихо ответил Александр.
— Что? То есть, как это?
— Да, ты не ослышался, я предлагаю тебе идти, куда подальше.
— Как тебе не стыдно? Как можно так обращаться с пожилым, да еще и очень заслуженным, уважаемым человеком? Это переходит все границы и просто недопустимо для приличного человека, — возмутился Бугров. Все это время не двигаясь стоявший, почти у самого порога спальни Александра и с отвращением и одновременно с изумлением ее рассматривающий. Определенно не понимая, как можно в таких условиях существовать столь длительное время.
— Молодые люди, между прочим, я вас к себе не приглашал. И вовсе не обязан выслушивать ваши глупые поучения. Вы получаете ровно то обращение, какое заслуживаете в сложившихся обстоятельствах.
— Какие мы тебе молодые люди? Да, ты даже по сравнению со мной — мальчишка, не говоря уж об Исааке Абрамовиче, — уже совсем разозлился Бугров.
— Уже лет двести, как для меня во всем мире больше не существует пожилых людей и появление их уже невозможно. Я самый старый и им и останусь навсегда. А то, что Исаак Абрамович даже в столь юном, по сравнению с моим, возрасте не смог сохранить свое тело в приличном состоянии вовсе не является поводом для того, чтобы к нему относились с каким-то особым уважением, — в свою очередь начал раздражаться Александр.
— Прожить много лет и так и не научиться общаться с приличными людьми то же, знаешь ли, хорошо тебя не характеризует. Ты просто хам, пусть даже и очень старый, — ответил Бугров, подчеркивая обращение на ты и видимо полагая, что подобное обращение должно обидеть и оскорбить Александра.
— А вы всерьез считаете себя приличными людьми? — усмехнулся Александр.
— Ну, ты и урод! Да ты знаешь, что мы тут по указанию самого хозяина. Вот мы ему доложим о твоем отношении к его поручениям и, что тогда с тобой бу-удет…, - при слове "хозяин" Бугров вытянулся по стойке смирно, а при высказывании угрозы заулыбался, видимо представив себе жуткую сцену расправы над Александром.
— Немедленно прекратите! Мы вовсе не ругаться и припираться пришли! — почти заорал Баскилович. — У нас совсем другие цели.
— Конечно, другие. Более привычные. Воровство чужих идей и выдача их за свои, — почти рассмеялся Александр. — Да, похоже, вы господа ученые совсем не изменились и в полной мере унаследовали гадкие повадки своих прадедов.
— Ах, так вот в чем дело. Старая обида непризнанного гения, — ехидно заулыбался Баскилович.
— Зря стараешься. Старый приемчик высмеивания и объявления психически ненормальным в ходе присвоения идеи и выдачи ее в качестве закономерного достижения классической науки всегда успешно срабатывал, но только при одном условии, суть идеи должна быть уже известна, а ты сути идеи не знаешь. К тому же я живу уже очень давно и уже не являюсь наивным молодым человеком и мне все это очень хорошо знакомо, я через это все уже проходил. Короче, я вовсе не собираюсь дважды наступать на одни и те же грабли.
— Да, признаю, проблема есть. И если бы ее не было и все шло, как обычно мы бы, скорее всего, в вашей квартире бы никогда бы не появились, но ведь совместно мы же можем ее решить и надеюсь без ущемления интересов кого-либо. Зачем же вам вот так вот сразу с порога отказываться? — поморщился Баскилович от того, что вынужден был пойти на практически невозможное для себя высказывание.
— Сомневаюсь, у меня много старых претензий к вашему брату. Да и слишком разные мы. Разные у нас взгляды на жизнь, на порядочность. В отличие от вас у меня, например, хозяина нет.
— Славы, значит, хочется, унижения научного сообщества. Так что ли? А ведь во всем, что с вами случилось, никто кроме вас самих не виноват. Так уж заведено в человеческом сообществе. Ну не принято учиться у дилетантов и все. Надо было, как все нормальные люди, хорошо учиться, выбрать одну область знания, стать в ней специалистом, профессионалом, войти в нормальные отношения с коллегами. А вам трудиться, проходить положенные ступени, выказывать уважение уже заслуженным коллегам или, как вы, наверное, считаете — прогибаться, не захотелось, противно все это было. Ну, так чего же вы хотите? Вы вполне закономерно стали изгоем.
— Конечно, сам дурак, сам во всем виноват. Ни все жопы вылизал. Ну, а воровство и не воровство вовсе. Просто у вас так принято. Но вообще-то мне от вас ничего не надо. Это вы ко мне пришли и чего-то хотите получить. Так, как вы думаете, при таких-то обстоятельствах, по чьим правилам мы дальше взаимодействовать должны?
— Мне лично от вас тоже ничего не надо. Если бы ни желание самого…, хрен бы я с вами вообще разговаривать бы стал, — разозлился Баскилович. — Ладно, предлагаю сделать так. Опубликуем мы в средствах массовой информации о вас несколько статей, в которых расскажем, что жил такой своевременно неоцененный гений, перечислим все ваши гениальные изобретения и подтвердим, что их единоличным автором являетесь именно вы.
— Почему же жил? Я пока еще продолжаю жить. И потом, опубликуем мы две или три статьи и что? Обычное копание в никому не интересном старье. Все уже состоялось. Вряд ли вызовет интерес, кто на самом деле двести лет тому назад изобрел давно измененный до неузнаваемости прибор, а за рубежом информация обо мне вообще ничего не изменит. Ведь для них меня никогда не было, по их мнению, они всегда действовали независимо. И в некоторой части случаев это действительно было именно так. Имело место повторное изобретение.
— Вот, вы же сами понимаете всю бессмысленность ваших притязаний. Прошло слишком много времени. Исправить ничего уже нельзя. Можно попытаться лишь переписать историю. Причем, мало кого интересующую, историю развития техники. И вы правы, даже это можно сделать только локально, что лично вам практически ничего не даст. Ну, и зачем все это вам? А вы все же наивный человек. Неужели не понимаете, что факт вашего существования является большим секретом? И в обозримом будущем никто не позволит обнародовать о вас информацию, уж извините, иначе, как о покойнике.
— Выходит, вы фактически признаете, что вам нечего мне предложить. Но тогда вы мне совершенно неинтересны. И я очень хотел бы, чтобы меня оставили в покое.
— Изобрети вы двигатель, ракету или даже колесо никто бы на вас даже внимания никогда не обратил, но вас угораздило изобрести средство вечной молодости, от получения которой никогда никто не откажется. Поэтому вас не оставят в покое до тех пор пока вы не передадите свое изобретение. Если вы не захотите этого сделать добровольно, то вас все равно заставят отдать все, но только силой со всеми, присущими этой неприятной процедуре, последствиями. Лично мне ваш отказ тоже ничего хорошего не принесет. Из меня, скорее всего, сделают козла отпущения. И если вас беспокоит вопрос авторства, то я ни при каких обстоятельствах уже не смогу выдать себя за автора вашего изобретения. Более того, я думаю, что у этого изобретения автора не будет очень долго. Но я могу предложить вам за ваше изобретение очень хорошие деньги.
— Что значит хорошие деньги? — с еле заметной усмешкой спросил Александр.
— Ну, слава Богу, кажется, начинаем договариваться. Я уполномочен выплатить вам за ваше изобретение десять миллионов, — воодушевился, не заметившей усмешки Александра, Исаак Абрамович.
— Всего-то, — придал почти оскорбленное выражение своему лицу Александр.
— Ну, хорошо, одиннадцать.
— Это просто несерьезно, — рассержено произнес Александр с лукавыми искорками в глазах. Но Баскилович не заметил появления этих лукавых огоньков, и уже поглощенный процессом торга, выдавил из себя:
— Двадцать!
— Нет, это уже становится просто смешным. Исаак Абрамович, ну подумайте сами вы пришли покупать товар многомиллиардной стоимости, а торговаться начинаете с миллионов. Этак мы с вами и за год торговаться не закончим.
— Неужели вы хотите миллиард? — с округлившимися от изумления глазами толи прохрипел, толи прошептал Баскилович.
— Нет, не хочу, — с жалостью посмотрел на Баскиловича Александр, как обычно смотрят на умственно неполноценных.
— Да, что вы, Александр Михайлович мне голову морочите. Скажите мне прямо, наконец, свою цену. Чтобы мы могли дальше обсуждать детали сделки, — в раздражении сказал Баскилович, усаживаясь на край кровати с грудой одежды. От долгого стояния у него жутко ломило поясницу, и тряслись ноги.
— Раз вы настаиваете, хорошо давайте посчитаем, во что должно обойтись покупателям мое изобретение.
— Давайте!
— Исаак Абрамович, вы сказали, что мое изобретение особенное, а из этого следует, что и цена за него тоже должна быть особенной. Исаак Абрамович, вы согласны с этим утверждением?
