— Развяжи, гнида очкастая, — зарычал Лбов, плача кипятком. Я проворчал, ныряя в коридор:
— Грубый ты, как Витька Корнеев.
— Какой Корнеев?! — достал меня истерический всплеск эмоций.
— Классику надо читать. А еще инженер.
— Зараза! — выкрикнул бывший спортсмен, очевидно, имея в виду общее состояние своих дел.
Он встретил ее в коридоре. Он представил себе, злорадствуя, как она брела во мраке — шарахаясь от стен, поминутно оглядываясь, изо всех девичьих сил стараясь не цокать каблучками — и неожиданно успокоился.
Она подбежала, виляя хвостом:
— Я не нашла! Там темно, ничего не видно.
— Извини, что так получилось, — заулыбался дежурный. — Оказывается, ключ от «Жука» лежал у меня в кармане. Я перепутал, случайно выбросил ключ от почтового ящика.
Он достал из кармана искомый предмет, продемонстрировал обществу. Студентка вытаращилась.
— Крикнуть не могли, что ли! Я целый час под вашими окнами болталась!
Дежурный взглянул на часы и восстановил справедливость:
— Шестнадцать минут.
— Какая разница?
Она вдруг замолчала, словно что-то вспомнив. Напряглась. Даже дыхание затаила.
— А где Саша?
Дежурный тоже кое-что вспомнил.
— Саша? — спросил он после зловещей паузы и взял гостью за предплечье. Ладонь его наполнилась мягким — непередаваемое ощущение. — Вот что, Лариса, пойдем-ка в лабораторию.
— Он там? — испугалась студентка.
— Лбов в помещении отдела. Не волнуйся, он теперь работает над собой.
Дежурный распахнул дверь лаборатории, загородив дальнейший путь. Ничего не оставалось, кроме как принять приглашение, и студентка вошла, снова став послушной, оглянулась, кротко мяукнула:
— Ну?
— Признавайся, — предложил дежурный, закрывая дверь. — Зачем ты наврала про общежитие и коменданта?
— Я? — воскликнула отличница. — А откуда ты…
— Оттуда, — прозвучал веский ответ. — Знаю.
Отличница помялась, попереминалась, потупилась.
— Понимаешь, я хотела, чтобы Саша меня сюда привел.
— Так, — удовлетворился дежурный. — Хорошо, продолжим. Почему вдруг тебе захотелось, чтобы Саша привел тебя в режимное учреждение ночью?
— Я… — пискнула подозреваемая.
— Только не ври, что ты влюблена в Лбова!
— «Жук»… — сказала тогда студентка потерянно. Дежурный обрадовался.
— А зачем тебе микросерф?! В отделе ГАСов полно персоналок, тоже, кстати, не каких-нибудь там русских.
Вопрос был поставлен верно. Студентка еще немного пострадала, вздыхая и потея, а затем, не придумав ничего толкового, начала давать правдивые показания.
— Статья, — сообщила она.
— Что — статья?
— Да ну… Ты все равно не поверишь. Мой очень хороший знакомый… хотя, это не важно… короче, один парень работает переводчиком, регулярно читает французские журналы и недавно нашел интересную статью…
Она сунула носик в сумочку, достала несколько вырванных журнальных страниц. Текст был импортный.
— …он же и перевел. На, посмотри. Здесь говорится про фирму, которая изготавливает компьютеры торговой марки «Жук». Какой-то сотрудник сбежал из этой фирмы, встретился с журналистом, потом его упрятали в сумасшедший дом… В общем, не суть. Здесь приведены разные слухи. Будто бы в рамках информационной войны фирмой создана системная оболочка, имитирующая процесс работы. Будто бы даже есть опытные образцы машин, которые имеют в операционной системе такую программу.
— Не понял, — честно признался дежурный. — Какую программу?
— Ну, понимаешь… Имитирующую работу. Примерно по такой схеме: входишь в нее, она выдает текст ее же самой на каком-нибудь языке, потом транслируешь, строишь образ задачи, отправляешь задачу на решение, а решение заключается в том, что опять вызывается она же сама. Замкнутый круг. Системная программа позволяет работать со своим файлом, примерно так. Я тоже ничего не поняла, потому что тот парень, который переводил, он ведь не инженер… Там написано, что в результате получилась супер-игрушка для программистов. Программист думает, что работает, а на самом деле все это имитация. Обычные компьютерные игры — чепуха, трудолюбивому человеку на них наплевать, правильно? А тут бесконечная иллюзия работы. Чем программист терпеливее, тем легче он попадает во власть иллюзии, парадокс. Там так написано, честное слово.
Дежурный не выдержал, засмеялся.
— А причем здесь наш отдел?
— Я сначала прочитала статью… то есть мне ее прочитали… потом случайно узнала, что у вас есть «Жук», ну и заинтересовалась. От Саши, кстати, узнала.
— Ясно, — сказал дежурный. — Чисто женская логика поступков. Во-первых, зачем солидной фирме разрабатывать такую странную систему, пусть даже для пресловутой «информационной войны»? Полная бессмыслица. Во-вторых, машина, которая стоит перед тобой, куплена через Академию наук в рамках каких-то международных договоров. Как к нам мог попасть опытный образец? В третьих, при чем тут французский журнал? Фирма-то американская. По-моему, твой «хороший знакомый» тебя разыграл.
— Нет, не разыграл, — капризно скривилась отличница. — В Париже есть филиал фирмы, а тот программист, который сбежал, он француз…
— Хорошо, хорошо, пусть не разыграл. Тогда пошутила редакция журнала. Никогда не поверю, что человека можно убедить, что он напряженно трудится, если он ни фига не делает.
Дежурный снова бодро засмеялся. Студентка с надеждой посмотрела ему в рот и спросила:
— А чего ж тогда Лбов-то…
Дежурный расхохотался просто неприлично. Поигрывая серебристым ключом на ладони, он подошел к компьютеру торговой марки «Жук», начал неспешно включать аппаратуру — блочок питания, телевизор, дисководы, процессор. Он приговаривал: «А вообще-то жалко, что твоя статейка не на английском. Я его хорошо знаю. Кто лучше всех знает английский? Программисты и фаны рок-музыки. Я и тот и другой, между прочим. Что мне всякие переводчики? Я крут в английском, даже круче, чем фарцовщики…»
Аппаратура с готовностью оживала. Запела тихонько, заморгала. Дежурный порадовался собственной предусмотрительности: перед тем как встретить возвращающуюся со двора студентку, он наведался в агрегатную и поставил переключатель в исходное положение.
— Что ты делаешь? — нервно удивилась студентка.
— Хочу проверить твои страхи. Иди сюда, не бойся.
Он легким движением руки залез в стол завлаба, вытащил броско раскрашенную книжицу и пояснил:
— Инструкция по программированию. Это только Лбов, анархист, работает без инструкций. Садись, смотри, — сел сам и нежно возложил пальцы на панель. — Вот, вошли в операционную систему… Смотри, откликается, видишь подсказку? Забавная подсказка… Вошли в редактор, здесь, кстати, забавный редактор…
Как я люблю работать, подумал дежурный, устраивая поудобнее ноги. Невозможно описать. А если опишешь, не поверят, — продолжил он мысль, осторожно укладывая локти на стол. Отговаривали меня, советовали — иди в музыканты ты же талант. Восклицали — иди в поэты, ты же талант. Убеждали — иди в шахматисты. А я выбрал работу. И не ошибся. Когда сидишь перед дисплеем, ненавидя машину, когда ползаешь по распечатке, ненавидя себя, когда точно знаешь что все должно быть правильно, а ОНА выдает туфту, ты человек… Нет, нет, невозможно описать! Когда вдруг понимаешь, какую смехотворную мелочь ты упустил, когда исправляешь эту микроскопическую ошибку, и программа успешно проходит заколдованное место, но тут же утыкается в новое, куда более нелепое, и отчаяние туманит мозг, ты как никто другой — человек. Зато когда выдано решение, соответствующее контрольному примеру, когда перед глазами светятся вожделенные цифры, означающие ЕЕ покорность, ты перестаешь им быть, становишься сгустком счастья… Ненавижу прозу: проза всегда тосклива. Если уж ты сел за дисплей, изволь заниматься поэзией. Я люблю поэзию, я вообще романтик, а строфы алгоритмических стихов и вовсе вызывают во мне удивительные приливы чувства. Приливы, потом отливы, приливы, отливы. В точности, как сейчас. Так и живем — работаем, мучаемся, творим. Программисты-человеки. Я люблю работать, люблю творить, это ведь легко и приятно, легко и приятно, в точности, как сейчас…
Что-то случилось. Лора сидела рядом, восхитительно растекаясь бедрами по стулу, смотрела на меня и часто моргала. Было тихо. Ее профиль отражался в матовой поверхности экрана, и я сообразил, что же именно случилось.
— Зачем ты это сделала? — спросил я.
На пару секунд она прервала процесс моргания. Встала, потешно теребя сумочку, затем возобновила пульсацию крашеных ресниц. Моргала она мелко и пугающе неритмично. Во мне привычно закипело раздражение — пошло, пошло через край, шипя, мгновенно испаряясь, — и я не стал удерживать это святое чувство:
