— Они вас очень обидели, не так ли?
— Да, они нанесли нам самый настоящий ущерб.
— Я рада, что они это сделали.
— А я рада, что вы об этом сказали, — без раздражения ответила Элен. — Я думала, что у вас минимум моральной ответственности. А теперь вижу, что вы действительно злая и коварная.
— Что вы намерены со мной сделать? Вы же не можете превратить меня в Миа?
— Конечно, я этого не могу. Я бы хотела, но время уже упущено. Слишком поздно. Мы ничего не сможем поделать с провалившимся экспериментом. Эксперименты проваливаются, такое случается, на то они и эксперименты. Но мы можем приостановить подобные неудачи и попытаемся достичь каких-то результатов.
— Вот как!
— Вы медицинский экономист. Вы сами привыкли судить об этих процессах. Не так ли? И как же вы оцениваете лечебные методики, обманывающие людей и плодящие сумасшедших?
— Элен, вы хотите сказать, что другие пациенты NTDCD ведут себя так же странно, как я?
— Нет, я вовсе не это имела в виду. Большинство из них оказались образцовыми пациентами. И таких людей мне искренне жаль. Они прошли курс лечения, поверив в успех и исполнив свой долг перед обществом. А теперь они станут совершенно беспомощными, обреченными на долгие страдания. Из-за безрассудных бунтарей вроде вас.
— Это замечательные новости, — засмеялась Майа. — От них я чувствую себя такой счастливой! Как приятно узнать, что у меня есть единомышленники… И снимки вы вернули мне! Это плохие снимки, но, по крайней мере, они наглядно доказывают, что я — не Миа.
— Они ничего не доказывают.
— Нет, доказывают. Могут. А я могу доказать, что мне теперь стало лучше. Я докажу, что я лучше, чем Миа. Ну, давайте, действуйте. Отключите меня от этих медицинских мониторов. Я докажу свою состоятельность и заставлю всех ее признать. Я стою в этом мире гораздо больше ста тысяч жалких марок.
— Вы ничего мне не докажете.
— Посмотрим. Это мы еще посмотрим. Откуда вы знаете? Вы богаты и знамениты, вас обожают мужчины, у вас одна из лучших коллекций искусства двадцать первого века. Много работы и так далее, но что это, по сути, доказывает? Скажите мне, кто ваш любимый фотограф?
— Мне надо подумать, — немного помедлила Элен. — Хельмут Вайсгербер.
— Что, этот тип, снимавший арктические пейзажи? Альпинист? И вам действительно нравится Вайсгербер?
— Настолько, что я вышла за него замуж.
— Вы и правда считаете, что Вайсгербер лучше Капассо? Но Эрик Капассо был таким чувственным и живым. Должно быть, Капассо умел хорошо веселиться.
— Капассо при всем его огромном таланте не смог избавиться от сентиментальности. В душе он чувствовал себя художником театра. Настоящим оформителем. Но Вайсгербер… Никто не способен сравниться с классическим Вайсгербером. Готова признаться, что мне нравится его серия «Мертвые листья».
— Это я заказала ее.
— Неужели, Элен? Фантастика…
Раздался робкий, тихий стук в дверь.
— Я просила принести нам минералку, — объяснила Элен. — Они здесь все так медленно делают. — Она повысила голос: — Entrez.
Дверь открылась. Это была Бретт.
— Входи, Бретт. — сказала Майа. — А у нас тут возник небольшой спор об искусстве.
Бретт положила на пол свой рюкзак.
— Бретт, это Элен. Я хочу сказать, Натали. Извини меня.
— Здесь нельзя находиться, — проговорила Элен, поднявшись со стула. — Боюсь, что мне придется попросить вас выйти.
— Я помешала, — сказала Бретт, поправив свои наглазники. — А я-то думала, что вы бьете ее резиновой палкой или что-то в этом роде, и пришла это засвидетельствовать.
— Мы разговаривали о фотографии, — сказала Майа.
— Она хочет научить вас особой манере поведения?
— Нет, думаю, что смысл — в уничтожении медицинской поддержки продления жизни. Очевидно, это доставляет обществу массу хлопот.
—Да. Это действительно важно. Кучка богатых геронтократов и какие-то поддельные медицинские средства. Должно быть, это потрясающе. — Бретт приблизилась к окну и поглядела вниз. — Хороший вид, если вам нравятся большие растения.
Элен изумленно уставилась на нее.
— Мисс, это полицейский допрос. Он строго секретен. У вас здесь нет никаких дел.
— Что вы собираетесь делать с этими ребятками из виртуальных миров?
— Эту тему мы еще не затрагивали, — ответила Майа.
— Вы имеете в виду, что они раскачивают Вселенную, в то время как вы, две старые коровы, сидите здесь и рассуждаете о фотографии. — Бретт взялась указательным пальцем за оконную задвижку. — Типично.
— Я убедительно прошу вас выйти отсюда, — сказала Элен. — Вы не просто ведете себя недопустимо грубо, вы нарушаете закон.
— Эх, было бы у меня оружие, — мечтательно проговорила Бретт, — я бы вас обеих пристрелила. — Она открыла окно.
— Бретт, что ты делаешь?
Бретт пролезла сквозь распахнутую оконную раму и ступила на карниз.
— Остановите ее! — торопливо попросила Майа. — Арестуйте ее!
— Остановить ее сейчас? У меня нет оружия.
— Боже мой, почему у вас нет оружия?
— Неужели я похожа на человека, который носит оружие? — Элен подошла к окну. — Мэм, пожалуйста, вернитесь.
— Я хочу спрыгнуть, — невнятно пробормотала Бретт.
Майа подскочила к окну. Бретт стремительно отодвинулась за выступ.
— Бретт, это глупо. Пожалуйста, не делай этого! Ты не должна этого делать. Поговори с нами, Бретт. Вернись сюда.
— Вы не желаете со мной разговаривать. А я не могу сказать ничего для вас полезного. Вы просто не хотите, чтобы вас расстраивали, вот и все.
— Вернись, пожалуйста, — принялась умолять ее Майа. — Я знаю, что ты храбрая. Тебе незачем это мне доказывать.
Бретт закрыла лицо руками. Ветер трепал ее волосы. — Эй, кто-нибудь! — выкрикнула она, обращаясь к прохожим внизу. — Я сейчас спрыгну вниз.
Майа и Элен толкались у окна.
— Я должна спасти ее, — заявила Майа, забравшись на подоконник.
— Нет, вы этого не сделаете. Вы арестованы полицией и находитесь под стражей. Садитесь.
— Я не сяду!
Элен повернулась и что-то сказала собакам по-французски. Белая собака подбежала к открытой двери. Платон поднялся, молча уставился на Майю и глухо зарычал. Майа села. Элен высунулась из окна.
— Перестань пялиться на меня, ищейка! — вскрикнула Бретт. — У меня есть полное право покончить с собой. И ты его у меня не отнимешь.
— Я согласна, что это ваше неотъемлемое право, — проговорила Элен. — И никто не намерен лишать вас ваших прав. Но вы не успели все как следует обдумать. Вы очень расстроены и, совершенно очевидно, напринимались наркотиков. Ваше самоубийство ничего не изменит.
— Конечно, изменит, — возразила Бретт. — Для меня оно изменит все — окончательно и бесповоротно.
— Вы глубокого ошибаетесь, — старалась убедить ее Элен. Она всеми силами пыталась утешить девушку. — Это глубоко заденет всех, любивших вас. И если вы сделаете это сознательно, то лишь разочаруете всех здравомыслящих людей. — Элен повернулась и быстро глянула на Майю. — Это одна из подружек Поля, не так ли? — прошептала она. — Я ее никогда не видела.
— Она еще просто ребенок, — сказала Майа.
— Напомните, как ее зовут?
— Натали.
Элен снова высунула голову:
— Натали, посмотрите сюда! Натали, остановитесь! Натали, поговорите со мной!
— Вы думаете, мне хочется жить вечно? — сказала Натали. И прыгнула.
Майа бросилась к окну. Натали лежала на мостовой, около нее столпились несколько прохожих. Люди звонили по нетлинкам, пытаясь вызвать скорую помощь, наперебой давали советы.
— Я не в силах на это смотреть, — призналась Элен и вздрогнула. Она отодвинулась от окна, вернулась в комнату и взяла Майю за руку.
Майа высвободила руку.
— Я столько раз это видела, — устало произнесла Элен. — Они делают это просто. Сосредоточиваются, отбрасывают сомнения, берут себя в руки и кончают счеты с жизнью. Это волевой поступок. Поступок очень сильного человека.
— Вы могли бы позволить мне последовать ее примеру.
Элен решительным жестом захлопнула окно.
— Вы в моей власти, я отвечаю за вас, и вы арестованы. Да вы бы все равно не последовали за ней. Садитесь.
Платон встал и залаял. Элен схватила его за ошейник.
— Бедняги, — сказала она и вытерла слезу. — Мы разрешили им уйти. У нас не осталось иного выхода… Бедняжки, они всего лишь живые существа.
Майа ударила ее по лицу.
Элен с изумлением посмотрела на нее, а затем неторопливо подставила другую щеку:
— Теперь вы себя лучше чувствуете, дорогая? Попробуйте еще.
В Америке поезда никогда не были в чести, их не любили. Американцы с давних пор привыкли к своим машинам и были просто одержимы ими. Майа не могла позволить себе купить машину. Если была нужда, она иногда путешествовала автостопом. Но главным образом ходила пешком.
Так она сумела обойти почти всю Пенсильванию. Ей нравился незамысловатый процесс ходьбы, нравилось просто переставлять ноги. Нравилась и простота путешествия — не требовалось соблюдения правил реального, зримого мира. Когда человек идет пешком, в этом нет ничего незаконного. Ходьба ничего не стоит, ты не оставляешь следов. Принятый и спокойный способ игнорировать дурацкие официальные карты.
