Вскоре мы подобрались к огромной усадьбе с идиотской надписью на фронтоне: «Обитель заблудших Божьих тварей». По обе стороны массивных чугунных ворот, как часовые на посту, стояли литые чугунные фонари с круглыми светящимися головами-шарами. В одной из комнат на первом этаже тускло мерцал свет. Все окна были забраны витыми чугунными решетками. Осторожно приблизившись к одному из них, я заглянул, что там делается внутри. И вот что увидел: древняя старуха, лет под девяносто, с крючковатым носом, костлявыми руками и иссиня-белыми космами разливала молоко из литровой бутылки по блюдцам, возле которых, раздув трубой хвосты, разевали пасти разнокалиберные и разномастные кошки. Старуха выговаривала что-то двум вконец обнаглевшим жирным скотинам, взобравшимся прямо на обеденный стол. В комнате было, как в музее (хотя я ни в одном никогда не был и мог только представлять, что там должно быть именно так). По стенам были развешаны старые картины в золоченых рамах, в углах стояли старинные замысловатые часы в стиле вампир, и везде, где только возможно, можно было увидеть различные скульптуры, статуэтки и миниатюры из потемневших от времени меди, бронзы, серебра, слоновой кости, фарфора, гипса и Бог знает чего еще. Эта страхоблюдина, несомненно, была богата. Джоша возбужденно зашептал:
— Уилл-англичанин нас не лажанул. За все это антиквары отвалят кучу бабок.
Мне надо было принять скорое решение, чтобы Джоша не перехватил инициативу.
— Сначала испробуем наш старый, испытанный способ — через парадную дверь, — быстро сказал я. — Я попрошу разрешения позвонить в «Скорую» или принести стакан воды.
— Да, так она тебе и открыла, — противно усмехнулся Джоша.
— Во всяком случае, можно попробовать, — без особой уверенности ответил я. — Не боись, что-нибудь придумаю.
Я подошел к двери и неназойливо позвонил. Никакой реакции. Позвонил настойчивее и, наклонившись к замочной скважине, жалобно проскулил:
— Помогите! Ради Бога помогите, мадам. Моего друга сбила машина. Он истекает кровью. Нужно срочно позвонить в «Скорую помощь».
В холле зажегся свет, и раздались шаркающие шаги. Я представил, как она подходит к двери, держа под каждой подмышкой по жирному котяре. Из-за двери раздался глухой бас:
— Пошел вон, мерзавец, или я буду стрелять.
Услышав это, Джоша прыснул в кулак. Я же продолжал умоляющим, полным тревоги и страдания голосом:
— О мадам, не будьте такой жестокосердной. Мой друг может умереть.
— Я сказала, убирайся, паршивец! Знаю я ваши грязные уловки! Вам только открой. Будете мне потом всучивать всякий ненужный мне хлам. Я ничего не покупаю.
Мой авторитет стремительно падал. Взглянув вверх, я увидел над парадной дверью откидное окно-форточку, через которую мог спокойно пролезть человек. К счастью, оно было приоткрыто.
Я сделал вид, что ухожу, а сам шепнул, на цыпочках возвращаясь к двери:
— Кир, я встану тебе на плечи и залезу внутрь через форточку. Потом успокою эту ведьму и открою вам.
Мы с Киром проделали эту несложную операцию под одобрительными взглядами Пита и Джоши. Через какие-то секунды я оказался в темной, захламленной прихожей. Прошел в длинный коридор со множеством дверей по обе стороны. В доме было не менее дюжины пустовавших спален. А может быть, каждая из них предназначалась для этих отвратительных облезлых скотин, жировавших на сливках и свежей лососине? Ну где, скажите, пожалуйста, справедливость? И это в то время, когда сотни подобных ей старых перечниц прозябают в стинкинг ночлежках!
Из-под одной двери пробивалась полоска света. Прислушавшись, я различил бормотание полоумной хозяйки, разговаривавшей со своими питомцами, которые отвечали ей громким «мяу-мяу», требуя еще молока. Ожесточившись, я решил показать моим друганам, что один стою их троих. Я сделаю все сам. Если понадобится, успокою бабульку, потешусь над ее тварями, чтобы не чувствовали себя принцами и принцессами, заберу все самое ценное… и выйду через парадную дверь. Представляю, как отвиснут челюсти у этих возомнивших себя людьми уродов. С особым удовольствием утру нос этому выскочке Джоше.
Я бесшумно приоткрыл дверь и оглядел просторный холл. Со стен на меня укоризненно смотрели прекрасные нимфы с длинными золотистыми волосами, толстомясые девы с упитанными младенцами на руках, тощие святые, не сводящие с них плотоядных глаз, и сам изможденный бородатый Иисус Христос, истекающий кровью на кресте. В нос мне ударила застоялая кошачья вонь. Источавшие ее скотины терлись боками о сотканные из синих жил костлявые белые ноги старухи. Она стояла ко мне спиной и не замечала меня. На столетнем дубовом буфете я увидел массивную серебряную статуэтку — красивая, стройная герла в воздушных одеждах как бы парила над землей, отталкиваясь от нее изящной ножкой. Эту вещь я облюбовал для себя.
Распахнув дверь, я вошел в холл и насмешливо произнес:
— Привет, красотка! Наконец-то мы встретились. Меня как-то не удовлетворил разговор через замочную скважину, а тебя? Думаю, что и тебя тоже, старая образина.
«Образина» медленно повернулась ко мне и гневно, но без должного удивления спросила:
— Как ты сюда попал, выродок? Не приближайся ко мне, а то я трахну тебя вот этой бутылкой.
Меня очень насмешило прозвучавшее в ее устах наше надсадское словечко «трахну». Я осклабился и стал не спеша подходить к буфету, с которого мне призывно улыбалась прекрасная танцовщица. Старуха поставила бутылку на стол и взялась за свой костыль. Я любовно погладил прохладный металл и вдруг в глубине буфета заметил бронзовый бюст какого-то отдаленно знакомого мне мэна с длинными всклоченными волосами, пустыми глазами навыкате и в старомодном галстуке. И тут я понял, что передо мной мой идол — Людвиг Иван Бетховен.
— Какие прекрасные вещи, и, что самое интересное, сейчас они будут моими…
Завороженный, я сделал еще шаг и… растянулся на полу, попав ногой в одно из блюдец.
— Мать твою!.. — выругался я, пытаясь подняться.
Но старуха с непостижимой для своего возраста скоростью подскочила ко мне сзади и принялась колотить меня палкой по голове, злорадно приговаривая:
«Вот тебе, вот тебе, сукин сын!»
Ее удары были несильные, но все равно неприятные.
— Нас бьют, а мы крепчаем. Бьют — крепчаем, бьют — крепчаем, — шутовски повторял я при каждом ударе.
Она же явно вошла во вкус и прошипела:
— Я покажу тебе, задница ты эдакая, как врываться в дом к порядочным людям.
И больно треснула меня костылем по лбу. Мне стало не до смеха, и при следующем ударе я схватился за костыль и сильно дернул его на себя. Старуха потеряла равновесие и, чтобы не упасть, ухватилась рукой за скатерть. Не удержалась и грохнулась на пол, вместе со скатерью стащив со стола все, что на нем стояло. Бутылки с молоком разлетелись вдребезги, а ведьма плавала в луже, как вобла под белым соусом.
— Чтоб тебя черти забрали, выродок рода человеческого, — мужским басом выругалась она, пытаясь подняться на ноги, но поднимая только сотни молочных брызг.
— Взять его, мои кошечки! Ату его! Ату! — визжала старуха, в кровь раздирая мое лицо своими когтями.
Будто поняв ее команду, несколько жирных скотин с истошным мяуканьем набросились на меня. Я бешено махал кулаками, отбиваясь от осатаневших тварей.
— Не смей трогать животных, — строго проговорила старуха, когда я удачно задел одну из ее кошек и та отлетела к стене.
— Ах ты, старая, дырявая кошелка, — рассвирепел я и сильно вмазал ей Иваном по безмозглому хэду.
Она слабо охнула, обмякла и затихла. Я выпрямился, стряхнул с себя котов, раскрутив одного за хвост и шмякнув головой об угол буфета, и… услышал приближающийся вой полицейских сирен.
Вляпался!
И тут до меня дошло, что в тот момент, когда я подслушивал у дверей, старуха разговаривала не со своими тварями, а звонила в полицию. Я рванулся к парадной двери и принялся лихорадочно открывать миллион замков и запоров. Распахнув наконец дверь, я увидел, как улепетывают мои фрэнды. Хотел последовать их примеру, но тут передо мной вырос Дебила со своей страшной цепью в руках.
— Отрывайся! — крикнул я. — Через минуту здесь будут забралы!
— Вот ты их и встретишь, — злобно процедил Кир и хлестнул меня цепью по глазам.
Я едва успел их закрыть. Жгучая боль взорвала мою голову изнутри. Я схватился за лицо и упал на колени.
— Мне не нравится, когда меня ни за что бьют по морде, Алекс-бой. Прощай, мой друг, товарищ и брат.
В качестве заключительного аккорда он саданул меня пудовым ботинком поддых, и я скатился с крыльца. Через несколько секунд взвизгнули тормоза остановившейся патрульной машины. Мне было на все наплевать. Из глаз катились слезы вперемешку с кровью. Это вытекали глаза. Мои глаза! Я был одной сплошной болью. Кто-то грубо поставил меня на ноги. Щелкнули наручники. Сквозь густую кровавую пелену, окутавшую мое сознание, проникли произнесенные кем-то слова:
