Но чем бы ЭТО ни было, оно плыло. Плыло само по себе, достаточно быстро, оставляя хорошо заметную кильватерную струю. Плыло к берегу.
Эфенди понял все. Байки шарлатана и по совместительству садиста-убийцы неожиданно угодили в десятку. Или очень близко к ней…
Он метнулся в палатку. Тут же выскочил обратно с длинным и плоским футляром в руках. Футляр был роскошный, из полированного красного дерева, такого футляра не постыдилась бы и скрипка Страдивари, – Эфенди опустил его на камни без всякой бережливости.
Открывал замки торопливо, ломая ногти, – не упустить момент, не позволить дичи уплыть. Откинул крышку, поднял голову, – и понял, что дичь уплывать не собирается. Скорее наоборот…
Тварь плыла не просто к берегу – прямо к лагерю. И уже преодолела две трети расстояния.
Оружие, хранившееся в достойном Страдивари футляре, не уступало изделиям великого итальянца ни количеством вложенного труда и умения, ни тщательностью отделки, ни стоимостью. Симфонию, конечно, не исполнить, так ведь и скрипка не застрелит даже воробья…
Нарезной двуствольный штуцер калибра.58, работы Шайринга-младшего, сделанный по спецзаказу Эфенди. Прототипом послужил «ройал», знаменитый «африканский» штуцер, пуля из которого опрокидывает навзничь взрослого слона, но калибр был увеличен.
Эфенди собирал штуцер, не отрывая взгляд от зверя. И собрал очень быстро, он мог сделать это в кромешной тьме или с завязанными глазами.
Вынырнувшая из озера тварь оказалась на мелководье и теперь приближалась значительно медленнее. Но все-таки приближалась…
Ничего хорошего в этом не было. Поговорку «на ловца и зверь бежит» в позитивном смысле можно рассматривать только в применении к белкам-зайчикам и тому подобной мелочи. Стрелять «в штык» крупного и опасного зверя, способного покалечить охотника, – самый рискованный вид стрельбы.
Эфенди не колебался. Патроны лежали здесь же, в футляре, в отдельных гнездах. Специально разработанные для оружия, существующего в единственном экземпляре. Эфенди вложил два в стволы, еще два опустил в нагрудный карман. Больше не потребуется. Хватило бы и двух, если зверя не остановят две пятидесятиграммовые пули, то не остановят и четыре…
Неписаный охотничий кодекс запрещал применять для снаряжения пуль любые взрывчатые или отравляющие вещества. Легальный путь для увеличения убойной силы оружия – увеличить калибр, то есть массу пули и навеску пороха. Но до бесконечности его увеличивать нельзя, отдача будет сбивать с ног и ломать кости.
Есть и другой способ – стрелять с минимальных расстояний. Крайне рискованный способ. Эфенди решил рискнуть.
Он медленно шагал к берегу, сокращая дистанцию. Штуцер держал наготове. Пятьдесят метров, сорок пять… Тварь двигалась теперь не быстрее, чем шагал Эфенди. Казалось, что два дуэлянта сходятся по команде «к барьеру!»… Сорок… Тридцать пять…
Тварь остановилась. Замерла. Вернее, замерла та ее часть, что возвышалась над водой. Ниже поверхности происходило какое-то движение, вода была неспокойна, что-то там двигалось у самой поверхности… Понять бы еще, что именно.
Эфенди тоже остановился. Дуэлянтов разделяло тридцать метров или чуть меньше. Он понятия не имел, на что способна тварь. Может ли она двигаться по суше? Если да, то с какой скоростью? Что скрывается под неспокойной водой – лапы, плавники, щупальца, ласты?
Одно он знал точно – ничего подобного он за долгую карьеру охотника не встречал. И другие охотники современности и минувших веков тоже. Ну разве что в совсем незапамятные времена, когда люди не оставляли письменные свидетельства своих охотничьих подвигов, ввиду поголовной неграмотности…
Он принял удобную для стрельбы позу, широко расставил ноги, – отдача у такого штуцера чудовищная, даже сильных и крепких людей сбивает с ног, если они стоят неправильно.
Эфенди прицелился. Промахнуться по такой цели и на такой дистанции трудно, но в зверя огромных размеров мало просто попасть. Надо попасть удачно, зацепить жизненно важный орган.
Где у чудовища находятся таковые, Эфенди не знал. И он прицелился низко. Так, чтобы пуля вошла в тушу чуть выше «ватерлинии». Решил последовать старому правилу стрельбы по водяным и водоплавающим тварям. От добра добра не ищут.
Зверюга никак не реагировала на действия стоявшего на берегу человека. Возможно, она их просто не видела, ничего похожего на глаза Эфенди не разглядел. Хотя они могли таиться в складках кожи – морщинистой, бугристой, покрытой трещинами. Более всего тварь напоминала корягу, или пень, оставшийся от спиленного баобаба, неизвестно каким ветром занесенный на Таймыр и там оживший, – «кора» двигалась, перекатывались под ней легкие судороги.
Эфенди плавно потянул спуск. И едва устоял на ногах от мощнейшего удара в плечо. Без компенсатора отдачи – не устоял бы. Выстрел звуком напоминал пушечный. Бырранга откликнулась громким эхом.
Тварь взметнулась в воздух. Вверх и вперед – на берег, на Эфенди. Он выстрелил из второго ствола.
Казалось, бросок зверя ничто не остановит. И уж тем более кусочек свинца, ничтожный в сравнении с размерами и массой цели. Но так лишь казалось… Как заверяет наука физика, энергия движущихся тел пропорциональна их массе и скорости, но скорость в этой формуле возводится в квадрат… Скорость пули, вылетевшей из штуцера Эфенди, в два с лишним раза превосходила скорость звука.
Тварь рухнула на самой границе воды и суши. Поток взметнувшейся воды окатил Эфенди. Он быстро переломил штуцер, вставил новые патроны.
Однако стрелять не потребовалось… Чудище не билось в агонии, вообще не шевелилось.
Вот и всё… Он нагнулся, уже неторопливо, никуда не спеша. Поднял стреляные гильзы, убрал в карман. Для музея. Эфенди верил, что когда-нибудь появится музей, посвященный его подвигам. Может, не сейчас и не в этом мире, но появится.
Рядом послышались аплодисменты, негромкие, сдержанные. Эфенди повернулся и увидел группу людей, стоявшую невдалеке, на небольшом возвышении берега. Оружия у них не было, но Эфенди сразу понял, кто перед ним.
– Поздравляю, сэр, отличный выстрел, – сказал лорд Демфри, четвертый виконт Спеллоу. – Дорого бы я дал, чтобы увидеть мушку своего «бленда» на фоне этой милашки!
– Неплохо, неплохо… – скупо похвалил маркиз Рипон.
Маркиз был очень похож на свой портрет, висевший в «Шутер-клабе», и говорил именно так, как представлял Эфенди, с легкой французской картавинкой.
Единственная женщина в компании (герцогиня Бедфордская?) восторгов не проявляла. Ни скупых, ни бурных. И не аплодировала. Откинув вуалетку с охотничьей шляпки, что-то негромко втолковывала своему соседу, багроволицему здоровяку с пышными бакенбардами.
Здоровяк, явно не вняв резонам герцогини, широко улыбнулся Эфенди, сделал приглашающий жест и произнес:
– Присоединяйтесь, граф де Луаньян! Мне кажется, нам стоит немного отпраздновать вашу победу!
Да, все правильно, понял Эфенди, его место там, среди Великих Охотников, но сначала… Он шагнул к туше поверженного чудища, выдернув из ножен клинок. Нет, не нож, – хиршфангер, охотничий кортик из своей коллекции, размерами и формой более напоминавший меч средних размеров. Как и когда оружие оказалось на его поясе, Эфенди не понял, но каким-то образом оказалось.
Но что же здесь взять? У волка в такой ситуации отрезают уши, у слона – хвост (бивни – потом, забрать этот трофей не так легко и просто), у кабана-секача выламывают из челюсти клык… Ладно, сойдет и кусочек шкуры, в конце концов это всего лишь символ победы, не более.
Едва сталь кортика коснулась морщинистой и бугристой шкуры, та лопнула. Треснула на всю высоту туши, сверху донизу. Края трещины немедленно разошлись в стороны, и показалось, что за ними ничего нет, черная пустота, бездонный космос без звезд и планет. Затем в пустоте вспыхнули три глаза, огромные и светящиеся, как фары мобиля, расположенные равносторонним треугольником.
Больше Эфенди не видел ничего, не в силах отвести взгляд от неподвижных зрачков чудовища, непропорциональных, до странного крохотных.
Что-то сбило его с ног, удар был страшен, все вокруг быстро потемнело. Но три глаза никуда не делись, по-прежнему маячили перед ним. Как по берегу метнулись чудовищные щупальца, сминая и круша палатки, Эфенди не видел.
Последним его ощущением и последней мыслью стало чувство огромной обиды и несправедливости: таких глаз нет и не может быть ни у одного порожденного эволюцией существа, значит, он все-таки подстрелил мутаборское создание, какой позор, да еще и при Великих…
Потом мыслей и чувств не осталось, Эфенди падал, летел в пропасть бездонных глаз и никак не мог долететь.
Абдулла-хаджи ничего не понимал. Сержант Багиров – тоже. Но оба чувствовали, что немного сошли с ума… И оба умирали.
Мысли того и другого странным образом смешивались в одной и той же черепной коробке. Но однородный коктейль не получался.
