— Кого черти носят? — проворчала она, как только установился контакт.
— Меня, — ответил медвежонок спокойно.
— О как…, — женщина мгновенно проснулась. Секунд пять она разглядывала мордочку плюшевого медвежонка, а потом сказала:
— Kombanwa Saruwa-tyan.
— Kombanwa Katya-sempai.
— Чего звонишь? — вздохнула женщина.
— Так, соскучился, — пожал плечиками медвежонок.
— Врёшь ведь, — улыбнулась она.
— Вру, — согласился Слава.
— Серьёзно: чего надо? Сбежал, а теперь звонишь, помощи просишь?
— Я про помощь ничего не говорил!
— Зачем бы ты ещё звонил-то?
— Сказать, что с девочкой всё в порядке… в разумных пределах. Руки-ноги целы, жива, не болеет.
— А в остальном? — напряглась женщина.
— А в остальном наш мир очень жесток. Тут чисток не проводили и отребья полно. Каждый норовит обидеть.
— Тут это где? Насте там плохо, а ты философствуешь?
— Ей тут хорошо. По крайней мере, она чувствует себя лучше, чем дома, — возразил Слава.
— Лучше чувствует? Да что она понимает? Дома её и холят и лелеют, всё для неё и всё ради неё! У неё есть всё, чего она ни пожелает! — разозлилась женщина, садясь в кресло в своей комнате. Её голографический дисплей послушно подплыл к ней, вновь приблизив её лицо к медвежонку.
— Тепло дома чувствуют не жопой, а сердцем, — ответил Слава.
— Фу… Где ты нахватался таких словечек?
— В окопах в Северной Африке, Индокитае и Монгольских степях.
— Можешь не продолжать свой боевой и славный послужной список, — отмахнулась она, скривившись.
— Завидуешь, Катерина, что у тебя такого боевого списка нет?
— У меня есть другой список. Он не менее доблестный, чем твой! Хотя Диктатора я лично и не спасала.
— А в награду за спасение его шкуры мне выдали отпуск в шкурке плюшевого медвежонка? Вместо того чтобы починить мой бронированный пятиметровый экзоскелет?
— Слава…
— И подарили маленькой девочке? У которой в действительности нет ничего: ни матери, ни отца?
— У неё есть отец!
— Который занят только тем, что играет в глобальные войны и управление земным шаром? Наплевать ему на дочь.
— Неправда! Он ради неё к вам искать её едет! Ой! — Катерина зажала себе рот обоими ладонями.
— Будем считать, что я этого не слышал, — кивнул медвежонок. — Я и так знаю, что Прохор Пантелеевич едет сюда по подложным документам и стёртой памятью…
— Откуда ты…
— Я хотел просто узнать: какая у него программа? Чем вы думали, когда послали сюда военного узурпаткомиссара? Это же ключевая мировая фигура.
— Ты же только что говорил, что он просто играется миром? — пробубнила Катерина из под приоткрытых ладоней, которые она по-прежнему держала у лица.
— Это я говорил правду его дочери, как она видит мир — это ведь её правда, субъективная, но правда? А вот его должность и его ум стратега и тактика я уважаю до последней кремниевой пылинки в своей теперь уже плюшевой башке. Считай что сейчас во мне говорит патриот своей страны.
— Хорошо я тебя запрограммировала…, — улыбнулась Катерина.
— Ещё бы. Ты ведь ведущий кибернетик Находки. Думаю, и всей страны так же.
— Ты мне льстишь…, — засмущалась она.
— Нет, не льстю. Мне это незачем. А вот хакер из тебя плоховат…
— Это почему же? — удивилась женщина.
— Потому что ты до сих пор не отловила меня по сигналу и не отловишь, — Слава повернулся к правому экранчику и ткнул в него лапой:
— Видишь, ты до сих пор смогла отследить лишь пятнадцать спутников-ретрансляторов из всех…
— А сколько их осталось? — Катерина подалась вперёд, чтобы получше разглядеть перебиваемую статикой картинку, но медвежонок вновь сдвинулся, и картинка изменилась, экран с сетью спутников пропал из зоны видимости.
— Много. Мы можем ещё час уверено болтать ни о чём.
— Вот зараза! — выругалась Катерина.
— Не переживай, — посочувствовал Слава. — Когда-нибудь я тебя научу этому колдунству.
— Угу. Буду премного благодарна. Кстати, как я поняла со слов Коммунистова, Диктатор ему сказал примерно тоже самое, что и ты про родной дом, правда… несколько другими словами.
— Не сомневаюсь, что слова «жопа» нет в его лексиконе, — развеселился плюшевый медвежонок.
— Почему же, есть. Думаю, он просто из уважения к окружающим его не использует. Тем более при разговоре с дамой.
— Ой, нижайше прошу меня простить, — поклонился медвежонок. — Я больше так не буду.
— Да ладно уж. Для прожжённого солдафона ты очень даже галантен.
— Это потому что меня сделала женщина. И запрограммировала женщина.
— Да уж…
— Спасибо тебе за это. Как ни странно, роботу Славе даже в тушке плюшевого медвежонка нравится жить.
— Я рада. — кивнула Катерина. — Может ты сдашься, плюшевый? Да девочку выдашь Диктату?
— Не могу, ты же меня знаешь.
— Понимаю.
— Эх…
— Тебя ищут из-за кодов запусков. И карт Генштаба.
— Понимаю, что не только из-за девочки, — вздохнул Слава. — Врагам их не отдам. Я Родину не предам, ты-то лучше всех это понимаешь, Катерина?
— Я знаю. Но в таких вопросах Диктатор никому не доверяет. Сам знаешь, меня он и слушать не станет…
— Все всё знают и понимают, — улыбнулся плюшевый медвежонок. — Зачем мы тогда вообще говорим, если всё без слов понимаем?
— Ты меня спрашиваешь? Сам позвонил и вопрос такой задаёшь?
— Ты не рада меня слышать?
— Очень рада, поверь.
— Верю. Ладно, пойду я, мой Создатель.
— Давай, иди. Береги себя и девочку.
— Ты мне так и не сказала, бояться товарища Коммунистова или нет?
— А что он сделает собственной дочери?
— Дочери-то может и ничего… А вот своему солдату, нарушившему приказ?
— А вот это решать не нам, а военному трибуналу, так ведь?
— Угу, — погрустнел Слава. — Ты придёшь на мой трибунал?
— Только на расстрел не приглашай, ладно? — Катерина стала печальной в тон медведю.
— Договорилися. Береги себя.
— Ты ещё позвонишь?
— Может быть. На всякий случай приготовь пару ботов-ищеек, чтобы меня проще было искать в сети.
— Хорошо. Каких порекомендуешь?
— RX-37-12A и Namboo N-5 — хорошие умные программки.
— Спасибо.
— Пока.
— Sayonara Saruwa-tyan.
— Mata ashita Katya-sempai, — взмахом лапы медвежонок разорвал соединение. Посидев с минуту молча, он начал путать между собой те нити связи, что не были раскрыты во время их разговора. Закончив с этим, он повернулся к левому миниэкрану и активировал код, начертанный там:
— Вирус крайне вреден, и предназначен будто бы для диверсии на портале Киотской биржи ценных бумаг, но его задача всего лишь запутать следы меня любимого, — проговорил он нараспев, видя, как строки кода постепенно, одна за другой становятся красными, выполняясь, выходя в глобальную сеть, оживая.
— Адьёс, амиго, — взмахом лап медвежонок убрал голографические экраны, которые сам же и проектировал в окружающее пространство. Вокруг вновь воцарилась темнота, усыпанная мириадами сверкающих звёзд. Да среди всего этого великолепия мерцал заходящий тонкий серпик луны, касаясь острыми рожками далёкой и тёмной глади воды Индийского океана.
Гонконгская территория Земли, материковый Гонконг, Каулун-сити, исторический район Хунг Хом, берег пролива Виктории, 20 апреля 2058 года, 07:11РМ
Районы Хунг Хом и Цим Ша Цуи всё ещё лежали в руинах, несмотря на то, что люди потихоньку возвращались в свои или чужие дома. Их даже не останавливали запрещающие знаки и перманентное оцепление этих районов. Армия и национальная полиция не мешали людям беспрепятственно посещать и покидать районы руин. Всё что можно было, там уже разграбили. Расчистку районов так же никто не производил, улицы были грязными, всюду высились обломки некогда красивых высотных зданий. Не проходило и месяца, чтобы кого-нибудь не придавило окончательно рухнувшим зданием.
— Минеральной воды, — попросил человек, усаживаясь за стойку бара. Бармен молча налил ему высокий стакан искрящейся голубоватой жидкости. Человек положил на стойку купюру в сто русских рублей:
— Сдачи не надо. Бармен молча забрал купюру, испытующе глядя на незнакомца европейской наружности.
— Вы не видели этой девочки? — человек положил на то же самое место на стойке, куда за мгновение до этого опустил сторублёвку, голографическую фотографию. Бармен, не прикасаясь к ней, посмотрел сверху вниз, чуть задрав при этом голову вверх. Несколько секунд поизучав её, он отрицательно помотал головой.
— Спасибо, — фотография пропала в кармане человека. Отпив воды, он оглянулся назад.
— Эй, мужик, интересуешься девочками? — спросил кто-то слева. В баре играла музыка, поэтому его вряд ли кто-то кроме него мог услышать. Человек поднял глаза на бармена. Тот, глядя в глаза, медленно и почти незаметно отрицательно помотал головой. После этого незнакомец повернул голову к тому, кто говорил:
