Лиза стояла на коленях, склонившись надо мной, и я почувствовал, как на лоб мне упала слеза. Я лежал рядом с кроватью, на ковре.
– Виктор, ты меня слышишь?
Я кивнул. Изо рта у меня торчала ложка, и я ее выплюнул.
– Что случилось? Тебе уже лучше?
Я снова кивнул и попытался заговорить.
– Лежи, лежи. Я вызвала врача.
– Не надо врача.
– Они все равно уже едут. Лежи спокойно…
– Помоги мне подняться.
– Еще рано. Тебе нельзя.
Она оказалась права. Я попытался сесть и тут же упал обратно на спину. В дверь позвонили.
Каким-то образом Лиза отделалась от бригады из скорой помощи, потом сварила кофе. Мы устроились на кухне, и она немного успокоилась. Был уже час ночи, но я все еще чувствовал себя неважно, хотя приступ оказался не самым страшным.
Я прошел в ванную, достал пузырек с «Дилантином», который спрятал, когда Лиза перебралась ко мне, и на ее глазах принял одну пилюлю.
– Я забыл сделать это сегодня, – сказал я.
– Потому что ты их спрятал. Глупо.
– Знаю.
Наверное, мне следовало сказать что-то еще, ее действительно задело то, что я не защищался, но, еще не придя в себя после приступа, я понимал все это с трудом.
– Ты можешь уйти, если захочешь, – сказал я. На редкость удачно.
Лиза тоже не осталась в долгу. Она перегнулась через стол и встряхнула меня за плечи, потом рассерженно заявила:
– Чтобы я больше этого не слышала!
Я кивнул и заплакал. Она меня не трогала, и это мне помогло. Она могла бы начать меня успокаивать, но обычно я неплохо справляюсь с собой сам.
– Давно это с тобой? – спросила она наконец. – Ты поэтому сидишь дома все тридцать лет?
– Отчасти, – сказал я, пожимая плечами. – Когда я вернулся с войны, мне сделали операцию, но стало только хуже.
– Ладно. Я сержусь на тебя, потому что ты ничего мне не сказал, и я не знала, что нужно делать. Ты должен мне рассказать, как поступать в случае чего. Тогда я не буду сердиться.
Наверное, тогда я мог все-все разрушить. Сам себе удивляюсь, отчего я так и не сделал. За долгие годы я выработал несколько безотказных методов ломать близкие отношения. Но, посмотрев ей в глаза, я себя переборол. Она действительно хотела остаться. Не знаю почему, но мне было этого достаточно.
– С ложкой ты ошиблась, – сказал я. – Если будет время и если ты сумеешь сделать это так, чтобы я не откусил тебе пальцы, во время приступа нужно запихнуть мне в зубы кусок скомканной ткани. Угол простыни или еще что-нибудь. Но ничего твердого. – Я пощупал пальцем во рту. – Кажется, я сломал зуб.
– И поделом, – сказала Лиза.
Я посмотрел на нее, и мы об расхохотались. Она обошла вокруг стола, поцеловала меня и устроилась на моем колене.
– Опаснее всего то, что я могу захлебнуться. Когда приступ начинается, у меня своди все мышцы, но это ненадолго. Потом они начинают самопроизвольно расслабляться и сокращаться. Очень сильно.
– Знаю. Я пыталась тебя удержать.
– Никогда не делай этого. Переверни меня набок. Держись за моей спиной и смотри, чтобы я не задел тебя рукой. Если сможешь, сунь под голову подушку. И не подпускай меня к предметам, о которые я могу пораниться. – Я посмотрел ей в глаза. – И помни, пожалуйста, – все это ты можешь попытаться сделать, но если я слишком разойдусь, лучше отойти в сторону. Лучше для нас обоих. Если я вдруг ударю тебя так сильно, что ты потеряешь сознание, ты не сможешь помочь мне, и когда меня стошнит, я начну захлебываться.
Я все еще глядел ей в глаза. Она, должно быть, угадала, о чем я подумал, и едва заметно улыбнулась.
– Извини. Я понимаю. И мне неловко, знаешь… Потому что ты мог…
– Подавиться ложкой, да? Я действительно поступил глупо, согласен. Я могу прикусить язык или щеку с внутренней стороны, но это не страшно. Еще одна вещь…
Она ждала, а я никак не мог решить, надо ли ей все рассказывать. Вряд ли она смогла бы помочь, но мне не хотелось, чтобы она чувствовала себя виноватой, если я вдруг умру при ней.
– Иногда я ложусь в больницу. Бывает, что один приступ следует за другим. Если это будет продолжаться долго, я не смогу дышать, и мозг умрет от кислородного голодания.
– Для этого достаточно пяти минут, – встревоженно сказала она.
– Знаю. Но такое может быть, если приступы пойдут один за другим, так что у нас будет время подготовиться. Если я не оправлюсь от первого приступа и у меня тут же, без перерыва начнется следующий, или если ты заметишь, что я совсем не дышу три-четыре минуты, тогда вызывай скорую.
– Но ты же умрешь раньше, чем они приедут!
– Иначе я должен жить в больнице. А я больниц не люблю.
– Я тоже.
На следующий день Лиза взяла меня с собой покататься на «Феррари». Сначала я нервничал – боялся, что она начнет вытворять что-нибудь рискованное. Она, однако, вела машину слишком медленно, сзади нам то и дело сигналили. По тому, сколько внимания уделяла она каждому движению, я понял, что машину Лиза водит не так уж давно.
– «Феррари» у меня, наверное, просто закиснет, – призналась она по дороге. – Я никогда не гоню быстрее пятидесяти пяти.
Мы заехали в салон на Беверли-Хилс, и Лиза за какую-то несусветную цену купила слабенькую лампу на «гусиной шее».
В ту ночь я заснул с трудом. Наверное, боялся еще одного приступа, хотя новая лампа, что купила Лиза, вряд ли могла его вызвать.
Насчет этих самых приступов… Когда такое случилось со мной впервые, приступы называли еще «припадками». Потом уже появились «приступы», и какое-то время спустя слово «припадок» стало вроде как неприличным и оскорбительным.
Видимо, это признак старения, когда ты замечаешь, как меняется язык. Сейчас появилось столько новых слов… Многие из них – для вещей и понятий, которых просто не существовало, когда я был маленьким. Например, «матобеспечение».
– Что тебя привлекло в компьютерах, Лиза? – спросил я.
Она даже не шелохнулась. Работая с машиной, Лиза порой уходила в себя полностью. Я повернулся на спину, попытался заснуть и тут услышал:
– Власть.
Я поднял голову и взглянул на нее. Теперь она сидела лицом ко мне.
– Всем этим компьютерным штучкам ты научилась уже в Америке?
– Кое-чему еще там. Я тебе не рассказывала про своего капитана, нет?
– Кажется, нет.
– Странный человек. Я еще там это поняла. Мне тогда было четырнадцать. Этот американец почему-то мной заинтересовался. Снял мне хорошую квартиру в Сайгоне и отправил в школу.
Она смотрела на меня, словно ожидая какой-то реакции, но я молчал.
– Мне пошло это на пользу. Я научилась хорошо читать. Ну, а когда умеешь читать, нет ничего невозможного.
– В общем-то я и не спрашивал про твоего капитана. Я спросил, что привлекло тебя в компьютерах. Возможность зарабатывать на жизнь?
– Поначалу да. Но не только. За ними будущее, Виктор.
– Бог свидетель, я читал об этом достаточно.
– И это правда. И еще они дают власть, если ты знаешь, как ими пользоваться. Ты сам видел, на что был способен Клюг. С помощью компьютеров можно делать деньги. Я имею в виду не зарабатывать, я делать. Как если бы у тебя стоял печатный станок. Помнишь, Осборн упоминал, что дома Клюга не существует? Как ты это понимаешь?
– Он, наверное, повытирал все данные о доме из разных там блоков памяти.
– Это только первый шаг. Ведь участок должен быть зарегистрирован в земельных книгах округа, как ты полагаешь? Я хочу сказать, что в этой стране еще не перестали хранить информацию на бумаге.
– Значит, в земельных книгах округа дом зафиксирован.
– Нет. Страница с записью удалена.
– Не понимаю. Клюг никогда не выходил из дома.
– Древний прием. Клюг проник в компьютеризированный архив лос-анджелесского управления полиции и отыскал там некоего Сэмми. Потом послал ему банковский чек на тысячу долларов и письмо, в котором сообщалось, что Сэмми получит в два раза больше, если заберется в местный архив и сделает то-то и то-то. Сэмми не клюнул, не клюнули также некто Макджи и Молли Анджер. Но Малыш Билли Фипс клюнул и получил второй чек, как было обещано в письме. У них с Клюгом долгие годы оставались прекрасные деловые отношения. Малыш Билли теперь ездит в новеньком «Кадиллаке», причем он понятия не имеет, кто такой Клюг и где он жил. Клюга же совершенно не интересовало, сколько он тратил. Деньги он делал буквально из ничего.
Я обдумал услышанное. Действительно, когда у тебя полно денег, можно сделать почти все, а в распоряжении Клюга денег было предостаточно.
– Ты сказала Осборну про Малыша Билли?
– Я стерла этот диск так же, как стерла все упоминания о твоих семистах тысячах. Никогда не знаешь, когда тебе самому понадобится кто-нибудь вроде Малыша Билли.
– Ты не боишься, что у тебя из-за этого будут неприятности?
– Вся жизнь – это риск, Виктор. Самый лучший материал я оставляю себе. Не потому, что намерена им воспользоваться. Но если когда-нибудь такая вещь понадобится, а у меня ее не окажется под рукой, я буду чувствовать себя последней дурой.
