Иоганн спохватился, зыркнул на Лавочкина:
– Знаешь, Николас, сейчас мы с братцем прогуляемся до дворца Герхарда. Надеюсь, Аустринкен-Андер-Брудершафт не сильно пьян. Во всяком случае, вчера у него болела печень, и врачи рекомендовали ему снизить дозу. Я был бы тебе благодарен, если бы ты не составлял нам компанию.
Тилль кивнул.
Коля развел руками:
– Здесь теплее.
Колдуны ушли.
Парень сел в кресло, взял со столика фолиант. Открыл.
– «Закон о семье и наследии. Часть первая». Пять кило, не меньше, – изумленно пробормотал солдат. – О чем тут можно писать?!
Он открыл наугад и прочитал: «Какой ребенок в семье является первым, вторым, третьим и так далее, определяется по возрасту конкретного ребенка».
Теперь стало понятно, почему книга такая толстая. Если уж местные юристы настолько дотошны, что увековечивают в законах очевидные истины, то предсказать количество томов просто невозможно.
Лавочкин оценил размеры шкафа с фолиантами, стоявшего справа от камина. На одной из полок пустовало место. Скорее всего, для книги, которую рассматривал сейчас парень.
Он ухмыльнулся:
– Забавно, юридическая библиотека в доме главного преступника королевства.
– Уважаемый барон! – Бесцветный голос помощника Рамштайнта застал Колю врасплох. – Вот уже второй десяток лет почти все интересы моего хозяина легальны. Если же ему иногда приходится преступать закон, он интересуется, какой конкретно и чем это чревато. Людям нашего профиля жить по закону, знаете ли, значительно труднее, нежели нарушать его.
– Но разве не вы сейчас диктуете законы? – спросил рядовой.
– Нет, не мы. Вы пока не искушены в государственных делах, барон. Автором и заказчиком права в любой стране является аристократия. В ночном, или, как принято говорить, преступном, мире аристократии нет. Любые попытки сформировать такое сословие в разбойничьей среде оборачиваются пародией. Влияние моего хозяина настолько велико, что ему можно хоть сейчас переезжать во дворец Герхарда. Однако стоит Рамштайнту официально провозгласить себя королем, и он тут же сделается частью механизма управления Дриттенкенихрайхом.
– Так он и сейчас…
– И да и нет, барон. – Слуга позволил себе легкий намек на улыбку. – Сейчас он стоит особняком. Структура, выстроенная Рамштайнтом, параллельна государственной. У нас есть подкупленные чиновники, родственники и друзья во власти, но сами мы преступники, внушающие страх и, как ни странно, любовь народа. Если бы хозяин объявил себя монархом, он бы растерял уважение преступников и не обрел уважения у чиновников. Народ расценил бы уход легендарного лиходея во власть как… предательство. А немного погодя с востока пришел бы Томас Бесфамиллюр и восстановил бы порядок. В итоге все бы проиграли!
Помощник криминального короля заметно оживился. Он дополнял лекцию скупыми жестами, его речь несколько ускорилась, глаза заблестели, плечи расправились, сам он стал казаться выше.
Коля спохватился:
– Что же это я?! Садитесь, пожалуйста.
– Благодарю. Я вообще-то пришел пригласить вас к ужину.
– Спасибо… А как вас зовут?
Слуга шагнул к Лавочкину и тихим заговорщицким шепотом спросил:
– А вы никому не скажете?
– Нет, – так же еле слышно ответил парень.
– Вот и я не скажу.
Солдат несколько секунд таращился на непроницаемое лицо слуги, затем расхохотался:
– Хорошо поддели! И, зная любовь Рамштайнта к хорошей еде, предполагаю, что ужин будет пиром.
Так уж ведется, после боя выигравшая сторона пирует.
Объединенная армия баронов Лобенрогена и Косолаппена отмечала свое чудесное спасение. Бойцы предпочли забыть о позорном бегстве и вспоминали выступление Палваныча и Хельги. Впрочем, бегство было не столь уж позорным – организованное наступление двойников произвело на воинов-крестьян поистине устрашающее воздействие.
Даже бароны не стеснялись признаться: да, струсили.
Пирушка проходила в замке здоровяка Лобенрогена. Щуплый Косолаппен сидел по правую руку от хозяина поместья. Прапорщик Дубовых и графиня Страхолюдлих – слева.
Человек, известный под именем Повелителя Тьмы, вызывал у баронов и их приближенных подозрения. Они оценили мощь его колдовства. Могущественный незнакомый маг с угрожающей репутацией…
Женщина, сопровождавшая Повелителя, также внушала опаску. Бледная, с длинными смоляными волосами, изящная и подчеркнуто аристократичная… Несомненно, сильная колдунья. Надо же, графиня Хельга фон Страхолюдлих!
В ходе долгих размышлений напуганный и сбитый с толку Ференанд Косолаппен додумался до полной чепухи: Повелитель Тьмы и его спутница – посланники ада. Ференанд никогда не слыл сообразительным малым, но тут все указывало на причастность его сегодняшних спасителей к нечистой силе. Имя? Темный Повелитель. Репутация? Тот, кто совсем недавно чуть не поработил Вальденрайх. Спутница? Ничего конкретного, но возникают смутные ассоциации с восстанием Дункельонкеля и легендой о злом горбуне Страхенцверге.
Получается, добра не жди ни от одного, ни от второй. И не дай бог, узнают о том, что именно он, Ференанд фон Косолаппен, натравил на Повелителя Тьмы убийц – Четырех всадников. Теперь барону стало кристально ясно, почему всадники отказались от задания и вернули плату.
Чем дольше Ференанд сидел рядом с грозной парочкой, тем больше проливал холодного пота.
А застолье развивалось по давно известным законам: выпили, закусили, вновь выпили, опять закусили… Воины окончательно повеселели.
– Расскажите историю своего славного магического оружия, Пауль! – потребовали они.
Палваныч смутился. Он не был оратором. К тому же публика явно не ждала отчета о том, как на ижевском заводе собрали автомат, отправили его в ракетный полк, а там выдали Коле Лавочкину… Опять же, врать без особой выгоды прапорщик не любил.
– Поведай им какую-нибудь чудесную байку, – шепнула ему на ухо графиня. – Поверь, чем бессовестнее ты солжешь, тем громче будет слава твоего нынешнего подвига.
Откашлявшись, Палваныч встал и поправил висящий на плече автомат. Пирующие затихли.
– Ну, я понимаю, вы хотите знать, как вот эта штука и что, – неуклюже начал Дубовых.
Люди закивали.
– Да, у чудесного артефакта наверняка романтическая история, – с придыханием вымолвила супруга Лобенрогена, дурная на лицо женщина, да и в целом тоже.
– Тогда я доложу вам ее по форме древнего русского сказа о стрельце Калашникове.
Глотнув для храбрости эля, прапорщик наплел диковатую басню, которая в приблизительном переводе с немецкого звучала примерно так:
Жил да был купец Калашников,
Торговал-менял, магазин имел.
А во том ли магазине товары-то
Всяки-разныя, все заморския.
Как-то раз да под Новый год
Выходил из подпола крысиный царь
Со своею крысиною матерью —
то ли Шушерой, то ль Чучундрою.
Подошел крысиный царь к добру молодцу,
Молвил нагло языком человеческим:
– Ты, Калашников, отдавай-ка мне
Половину дохода торгового,
А за дань твою возведу тебе
Кровлю новую, стопудовую.
И никто на тебя не позарится,
А позарится – разберуся с ним.
Сдвинул брови купец, осерчал вельми:
– Как ты смел, пасюк, предлагать сие?
Крыса ты лицом, а нутром свинья.
Как посмел ты влезть, ой, незваный гость,
С таковым мурлом во калашный ряд? —
Взял купец скамью да прибил царя,
Раздробил ему все три головы.
Испустил пасюк свой последний дух,
А Чучундра-то злая волшебница,
Мать его да подпольная хищница
Наслала на купца на Калашникова
Чары страшныя, неминучия.
Превратился он не в орехокол
Да не в ступочку с мясорубкою,
А в оружие огнестрельное.
Величать да звать его «автомат» —
Распрекрасный стрелец Калашников.
С магазином он, сиречь рожком, теперь
И со всеми-то причиндалами.
