ругаться, в цех прибежал старший контролер. Отдернув руку Телля от кнопки, он остановил конвейер.
— Что с ним? — спрашивал мастера старший контролер. — Кто его допустил к работе в таком состоянии?
Мастер не знал, что ответить.
— Да нормальный всегда был, — он тормошил Телля за плечо. — Тридцатый, ты чего, Тридцатый!
Телль тем временем пришел в себя, а потом несколько дней задерживался по часу-полтора после смены, отрабатывая время, проведенное в ступоре.
В тот раз он нашел себе оправдание: Марк не смог бы выжить без родителей. Когда Фина сказала Теллю об этом, стало не чтобы легче, но он хотя бы понял. А сейчас?
Телль взял из шкафчика возле щита управления бутылку с надписью "Нацвода", привычным движением свернул крышку и выпил залпом.
Его тут же вырвало. Он посмотрел на бутылку — это была вода № 11. А после десяти номеров уже шла с содой. Раньше всем рабочим на фабрике нужно было обязательно пить воду с содой. Начальство решило, что, раз они выпускают такую полезную для здоровья воду, то пусть работники ее пьют бесплатно. Когда рвать от воды с содой начало всех, приказ об обязательном питье отменили. Бутылка у Телля осталась с тех пор.
Телль знал, что, если отказаться выполнять решение инспекции или комиссии — неважно кто его принял — то тогда это сделают чужие люди. Сделают силой. А Телль просто нальет чай и даст таблетку. Если Ханнесу суждено уйти, то пусть все случится без боли, без страданий, без унижения…
Неужели лишь это он, отец, может сделать для сына? Неужели это — все? Никогда Телль не чувствовал себя таким беспомощным.
Вытерев за собой пол, он взял бутылку из ящика на конвейере. Пить очень хотелось, а до фонтанчика с водой можно было дойти только в перерыве, и то — после новостей с политинформацией. Телль собрался открыть бутылку, но громовой голос из динамика под потолком на весь цех попросил поставить ее на место.
Вернув бутылку в ящик, Телль принялся проверять этикетки на остальных, ставя печать Нацстандарта. Протяжный глухой гудок возвестил о перерыве. Телль пошел в комнату к мастеру, отметил количество проверенных ящиков, нырнул в уборную и, открыв кран, стал спускать воду. Водопроводную воду не рекомендовалось пить даже кипяченой, так как она не отвечала Нацстандарту. Считалось, что от нее заболит живот, пойдет по телу сыпь, поднимется температура.
Вода из крана чуть отдавала железом. Но она была такая холодная, как вода из родника в детстве. Телль пил и не мог напиться.
— Тридцатый, захотел заболеть что ль? — раздался сзади голос мастера.
Телль закрыл кран, вытер рукавом губы и подбородок.
— Бегом на политинформацию, — скомандовал мастер.
В светлой комнате мастера был только рабочий стол со стулом, лавки у стены, да экран телеприемника с радио. Рабочие устало плюхались на лавки, неохотно двигаясь, когда кто-то пытался сесть рядом. Телль зашел последним в комнату. Мест на лавках уже не было. Мастер из-за стола показал ему закрыть дверь. Закрыв ее, Телль сел возле на пол.
Заскрежетало радио. Все, как по команде, встали. Телль с пола под взглядом мастера поднялся последним.
"Сейчас 13.13, и вас приветствует Нацвещание!" — полилось из радио.
Негромкий голос диктора доверительным тоном рассказывал про мирную политику государства, проводить которую мешают другие страны, про угнетение соотечественников за рубежом, про готовность отразить любую агрессию, и о том, что главное — любить свою родину и быть патриотом. Все это тот же голос говорил изо дня в день много лет, менялись только какие-то мелочи. В прошлом году за рубежом погибли 37 наших соотечественников, из них от голода — восемь, были убиты 17, а покончили с собой трое. Поскольку годом ранее цифра была меньше, значит — жить там стало еще тяжелее. Потому что, в отличие от нашего государства, в других странах не заботятся о людях. Только наше государство дает человеку все необходимое для жизни, и поэтому каждый гражданин должен быть готов также отдать ему все.
Телль выпил воды столько, что захотел в туалет еще до окончания политинформации. Знаком он показал мастеру о своем желании выйти, но тот едва заметно покачал головой.
Выступление по радио заканчивалось, как обычно, словами "патриотизм — наше все". Как обычно, собравшиеся в комнате мастера дружно повторяли их. Только Телль в этот раз даже губами не пошевелил. Едва радио замолчало, все потянулись к выходу. Телль, не успев развернуться к двери, пропускал всех.
— Страна каждый день с понедельника по субботу в 13.13 слушает политинформацию. В больницах, школах, даже те, кто в дороге, останавливаются и слушают. А ты вон чего, — выглядывая на него из-за голов выходящих рабочих, громко сказал мастер.
Телль взглядом показал, что принял замечание и поспешил, куда ему очень было нужно. Где-то за час до конца смены он оставил рабочее место, что не разрешалось, снова отправившись в уборную. Она оказалась закрыта.
С работы Теллю не хотелось идти со всеми. После гудка он не сразу остановил ленту, а потом еще осматривал застывший на конвейере ящик с водой, прежде чем поставить на него печать Нацстандарта. Сняв рабочую одежду с номером 30 на спине и нагрудном кармане, Телль повесил ее в раздевалке в шкаф с тем же номером. На проходной он пропускал пришедшую на погрузку вечернюю смену.
Выйдя с фабрики, Телль по привычке бросил взгляд на кафе через дорогу. Обычно там перед сменой рабочие пили кофе или чай, а после смены — пиво. Те напитки были тоже по Нацстандарту, другого в кафе не продавалось.
Все "другое", как это называли в народе, стояло в Инторге, чтобы попасть в который, требовалось специальное разрешение. Где, кем оно выдавалось, Телль не знал и не интересовался. Цены в Инторге были такие, что его зарплаты хватило бы лишь на пару чашек кофе.
Один из сидевших за стойкой у окна в кафе рабочих махнул Теллю рукой. Поприветствовав его в ответ, Телль направился домой.
Телль словно искал повод, чтобы прийти домой поздно, когда все уснут, и его никто не встретит. Он смотрел, как обрезают, подгоняя под шаблон, деревья вдоль проезжей части. Потом Телль стоял у витрины Инторга, где между манекенами в расстегнутых рубашках навыпуск переливались разными цветами в огнях подсветки пирамиды металлических банок пива и кофе.
Когда-то Телль очень хотел купить в Инторге шоколад. Он несколько месяцев откладывал часть зарплаты ради небольшой плитки. Телль даже договорился с мастером, что даст ему деньги, тот