Все вокруг кипело и шипело, мелькало и сверкало, грохотало и гоготало, хихикало и пиликало, кружилось и крушилось… короче, дым стоял коромыслом.
А во мне — ни искорки.
Мэри Энн попыталась сфокусировать на мне свои блестящие глазки-бусинки и ценой долгих усилий в этом преуспела.
— М-да, пожалуй, вид у тебя и в самом деле мог быть и повеселее… да и почище.
Из дальней комнаты донесся звон разбитого стекла, сопровождаемый визгом, радостными выкриками и треском рвущихся занавесок.
— Знаешь, Мэри Энн, — вздохнул я, — пошла бы ты лучше присмотрела за другими гостями, пока они всю твою милую квартирку не разнесли.
Кажется, это о каком-то из придурковатых английских монархов говорили: «Будьте осторожны, когда подаете королю идею — выбить ее у него из головы будет потом почти невозможно». Мэри Энн отличалась не меньшей твердолобостью, в особенности после хорошей дозы спиртного, и теперь я оказался единственным объектом ее забот.
— Да нет, ничего страшного, — беззаботно отмахнулась она, — у меня на этот вечер специальная праздничная страховка. В конце концов, не каждый день удается встретить новое тысячелетие!
— Удивительно верно подмечено, — буркнул я.
— Мне наплевать, пусть делают что хотят, лишь бы веселились. А вот ты меня беспокоишь — ты веселиться явно не хочешь.
Веселье… Что это вообще за штука такая? Мое сознание отвергало само существование подобного понятия. Кому вообще такое может в голову прийти? Мне хотелось только одного — чтобы меня до полуночи оставили в покое. Я посмотрел в глаза Мэри Энн и попытался донести до нее эту мысль:
— Хочешь знать, зачем я сегодня сюда пришел?
— Как зачем? — удивилась она. — Чтобы повеселиться с друзьями, пообщаться… зачем же еще?
— Ничего подобного. Раньше, возможно, так оно и было, но не сейчас. Я пришел к тебе, Мэри Энн, только потому, что ты живешь на сорок девятом этаже.
На лице хозяйки мгновенно возникло выражение крайнего замешательства, словно она была одной из тех кукол с кнопкой на спине, у которых можно менять черты лица.
— Отсюда и в самом деле прекрасный вид на город, Лорен, но ты его уже сто раз видел…
— Сегодня, Мэри Энн, я намерен познакомиться с ним, так сказать, более интимно. Ровно в полночь, когда все остальные станут отмечать славный момент наступления нового столетия, я раздвину стеклянные двери — если, конечно, никто из твоих сверхобщительных гостей раньше их не разобьет и достаточно будет перешагнуть через раму с осколками, — выйду на тот пятачок голого бетона, который ты гордо именуешь «патио», встану на перила и исчезну в пространстве, покончив тем самым со всеми своими бедами и страданиями.
Кнопка на спине вновь сработала, преобразив лицо хозяйки в маску ужаса, смешанного с отвращением.
— Да ты хоть представляешь, Лорен, как ты испортишь всем праздник?!
— Мне и самому это вряд ли доставит удовольствие, Мэри Энн, но других вариантов, похоже, не просматривается.
Покачнувшись, она присела рядом на корточки, плеснув коктейлем мне на брюки. Ну и черт с ними.
— Лорен, не темни, излей душу старушке Энни! Что у тебя стряслось?
— Да я и не темню. Ровно неделю назад моя жизнь развалилась на куски, как однодолларовые часики. В течение одного часа я потерял работу, и меня бросила Дженни.
— То-то я удивилась, что ты без нее… А почему?
— Сам толком не знаю. Пришел домой, а там записка, что они с каким-то Рейнальдо улетают в Лос-Анджелес.
— A-а… понятно.
— Ты что, о нем знала?
— Она божилась, что это минутное увлечение…
Я уронил голову на руки и некоторое время с недоумением слушал чьи-то стоны, пока не понял, что они мои собственные.
Мэри Энн погладила меня по плечу.
— Ну, ну, Лорен… Забудь ее, она тебя не стоила.
— Но я люблю ее, черт побери!
— Ничего, найдешь другую, я в этом нисколько не сомневаюсь! Приведи себя только в порядок. Кто знает, может быть, твоя новая любовь как раз сегодня здесь! А работу ты уж точно найдешь…
Мой саркастический смех, должно быть, прозвучал как-то особенно громко и зловеще, судя по испуганным лицам обернувшихся гостей. Даже Мэри Энн вздрогнула и отшатнулась, а она-то представляла, каково мне.
— Только не говори, что… — начала она.
Я знал, что ору на весь дом, но ничего не мог с собой поделать.
— Вот именно! Меня заменили экспертной системой! Всю работу теперь делает компьютерная программа за тысячу долларов! Шесть лет высшего образования коту под хвост! Куда мне теперь — в лагерь переподготовки?
— Я слышала, там отлично кормят… — вяло возразила Мэри Энн.
Я с трудом поднялся на ноги — семь ночей под открытым небом на скамейках и решетках вентиляции давали о себе знать.
— Мне плевать, чем они там кормят, хоть фаршированными фазанами! Пусть засунут их себе в задницу! Я не хочу жить! Все слышали? Сейчас будет большой прыжок! Билеты бесплатно!
— Лорен, прошу тебя! Не надо омрачать людям веселье, ведь новое тысячелетие… — пролепетала Мэри Энн.
Я подавленно опустил голову, чувствуя себя — нет, не как мешок с дерьмом, это излишне оптимистическое определение, скорее как мешок из-под дерьма.
— Ладно, будь по-твоему. Обещаю вести себя примерно… но только пока не пробьют часы! Потом закувыркаюсь, как подстреленный голубь.
— Вот и прекрасно, Лорен! — просияла Мэри Энн. Ее кретиническая жизнерадостность снова взяла верх. — Я уверена, что ты еще успеешь передумать. Так, подумаем… Прежде всего тебе надо выпить, потом познакомиться с кем-нибудь поинтересней. С кем бы ты хотел?
— Ни с кем.
Ну не будь таким букой! А я знаю! Сэм привел тут одного оригинала, заявляет, что он греческий бог или что-то в этом роде! Только представь себе! С ним ты сразу забудешь о своих пустяковых неурядицах.
— Не Харон, случайно? Вот с ним бы я не отказался побеседовать.
— Шарон? Да нет, я же говорю, он мужчина. Давай, пошли!
Я неохотно поплелся следом. Все равно час надо как-то убить.
Веселье вокруг нас набирало темп, словно пианино, сброшенное с крыши небоскреба, обещая столь же громозвучный заключительный аккорд.
Компания из пятерых человек заняла центр гостиной для игры в «бутылочку» на раздевание, используя, кажется, пузырек с детским маслом. Зрители расположились в три ряда на диване, явно игнорируя тот факт, что одна из подушек дымится. В углу напротив меня виднелось скопление лежащих тел вокруг чего-то булькающего вроде кальяна. Еще одна толпа собралась у широкого настенного телеэкрана — тот, кто не успевал прокричать «Еще тысяча девятьсот девяносто девятый!» в ответ на очередное «в новом тысячелетии» из уст престарелого Дика Кларка, должен был глотнуть из литровой бутыли мятного ликера. Какой-то непонятный младенец в пеленках новогодней расцветки малевал что-то на стене мелом. Приглядевшись, я понял, что это карлик, и рисует он вполне профессионально, в изысканно-непристойной манере. В соседней комнате грохотала музыка, заглушая звуки фонтанирующей рвоты, пол дрожал от топота танцующих. Казалось, трясется весь дом, однако ничто не в силах было прервать сон женщины, похожей на мышь, которая каким-то образом сумела уместиться наверху узкой книжной полки в полутора метрах над полом.
Никогда не понимал, какой смысл в этих вечеринках. Там вечно или жара, или холод, мертвая тишина или уши ломит от грохота, жуткая толпа или не с кем словом перемолвиться, нечего выпить или повальная пьянка — в общем, одни крайности. Не помню ни разу, чтобы в гостях я чувствовал себя хотя бы просто хорошо. Наверное, так и не бывает, во всяком случае, новогоднее сборище у Мэри Энн уж точно таким не было.
— Ты только представь себе, — весело щебетала она, помогая мне переступить через бездыханное тело, закутанное, словно элегантная мумия, в сорванную штору — видимо, ту самую, — сейчас по всему миру, наверное, проходят миллионы таких же точно вечеринок!
— Боже мой, какой ужас.
— Эх ты… Да где же, черт возьми, этот грек?
Мы вошли в кухню, чудом сохранив головы — массивная расписная тарелка, просвистев в воздухе, вдребезги разбилась о стену возле самой двери.
— Ах ты, сука!
— Ублюдок!
— Мелисса! Жюль! — поспешила вмешаться хозяйка. — Что вы творите! Это же праздничный сервиз!
— Извини, Мэри Энн, но он заслужил! Я поймала его в ванной с этой шлюхой Уной!
— Говорю же тебе, я просто помогал ей застегнуть платье!
— А как, интересно, оно вообще оказалось расстегнутым?
— Ну, ну, — заворковала Мэри Энн. — Немедленно поцелуйтесь и помиритесь! Неужели вам приятно начинать новое тысячелетие с глупой размолвки?
Решив, что сделала для примирения все возможное, она торжествующе схватила с окна бутыль «смирновки» и от души плеснула в грязный стакан с пятнами губной помады, не забыв добавить и в свой.
