– Ты чей сценарий тут передо мной разыгрываешь? Центра или слова на букву «Л»?
– Слова на букву «Л»? – В голове завертелись самые абсурдные мысли. Что это такое? Ложь? Логово? Лесбиянка? И тут он понял, она имела в виду Лаури. – Да ничей. Я избавился от гипнотического внушения. Освободился. – Он сам не был в этом уверен.
– Может, проверим?
– Даже не пытайся. Я серьезно, не надо!
– Ладно, не буду, – сказала Грейс с таким видом, точно он обвинял ее в каких-то немыслимо жестоких преступлениях. – Ох уж этот извращенец на букву «Л». Но все признаки налицо. Весь этот твой загнанный вид, вся эта бледность. Пальцы, которые скрючиваются, так и норовят превратиться в когти. Его почерк, на тебе написано.
– Остаточные явления. Ничего больше.
– Ага. Значит, все-таки признаешь.
– Признаю, что не понимаю, какого черта ты приставила мне к голове ствол! – выкрикнул он. Неужели Кукушка ничего не слышит или просто притворяется спящей? Словно и она тоже считает его лжецом. При одной мысли о том, что Кукушка называла ясностью, в груди у него все сжалось, а левую ногу свело от того, что он слишком долго стоял на четвереньках, допрашиваемый помощником директора.
Пауза, затем ствол пистолета еще больнее вдавился в висок; он поморщился. А потом вдруг давить перестало и тень его мучительницы тоже исчезла. Он обернулся. Грейс стояла, привалившись к стене спиной и не выпуская пистолета из руки.
Он сел, положил руки на бедра, сделал глубокий вдох, потом выдохнул и стал прикидывать, какие у него есть варианты. Возникла ситуация, которую его мать назвала бы «выбор без выбора». Он мог поискать способ сгладить ситуацию или же рвануться к стене за винтовкой. Второй вариант не было смысла даже рассматривать. Особенно пока Кукушка вне игры.
Не спеша, он подобрал странички с пола, заставив себя двигаться, несмотря на опасность.
– Ты всех гостей так встречаешь, а, Грейс?
Лицо ее напоминало застывшую маску, словно приглашавшую его бросить вызов.
– Нет, иногда я стреляю сразу. Контроль, не надо полоскать мне мозги. Ты понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти. Что из этого было реальностью… А что, может быть, и нет.
Он привалился к стене, прижимая к груди бумаги Уитби. Что там такое плавает в уголке глаза?..
– Этот мир существует для нас только благодаря нашим чувствам, – ответил он. – Я могу лишь делать выводы, исходя из полученной через них информации. – Верь в талисман, лежащий в кармане, верь в дедушку Джека.
– Хватит ныть, – отрезала она. – Ты легко отделался. Были времена, когда я выстрелила бы первой еще до того, как вы вылезли из лодки.
– Выходит, я еще должен сказать тебе спасибо? – В эти слова он постарался вложить как можно больше иронии.
Грейс коротко кивнула, словно восприняла его слова серьезно, и сунула пистолет в кобуру на правом бедре.
– Все время приходится быть начеку. – С того места, где сидел Контроль, он не видел пистолета, но заметил, как напряглась ее правая рука, услышал щелчок – это она застегнула кнопку на кобуре. Потом расстегнула. Потом опять застегнула. И повторила так несколько раз.
– Да, конечно, – сказал он. – Я видел, кто-то цапнул тебя за большой палец. От одного этого недолго превратиться в параноика.
Она оставила это без комментариев, потом спросила:
– Когда ты сюда попал?
– Пять дней назад.
– Сколько прошло с тех пор, как сместилась граница?
Похоже, Грейс, находясь здесь в одиночестве, потеряла счет времени.
– Около двух недель. Может быть, немного больше.
– Как вы сюда переправились?
Он рассказал ей, опустив все, что касалось двери в море под водой, особенно тот факт, что ее создала Кукушка.
Грейс выслушала это все, не перебивая, с горькой улыбкой, не выдававшей чувств. Контроль насторожился: левой рукой она достала охотничий нож и принялась чертить круги в пыли у своих ног. Это был не просто параноидальный допрос. Ставки куда как выше, и он принялся анализировать ситуацию. Возможно, Грейс испытала здесь, на острове, какое-то потрясение или же шок, это отразилось на ее мыслительном процессе, и теперь она воспринимает все в искаженном виде?
Он спросил осторожно и мягко:
– Не возражаешь, если я разбужу Кукушку?
– Я вчера подмешала ей снотворного в воду.
– Что? – Тут же в памяти всплыли дюжины допросов людей, обвиняемых в терроризме, – все признаки налицо.
– А ты что, теперь ее лучший друг? Ты ей доверяешь? Ты хоть понимаешь, о чем речь?
Он доверял – в том смысле, что не считал ее врагом. Верил, что она человек. Ему хотелось сказать: «Доверяю ей, как самому себе», но Грейс бы это не понравилось. Во всяком случае, этой версии Грейс.
– Что здесь произошло? – Он чувствовал себя преданным и жалел, что зашел так далеко. – Я думал, мы заключили перемирие.
Но все эти старые ритуалы – совместное курение трубки во дворе Южного предела – давным-давно превратились в пепел.
Грейс вздрогнула, словно на поверхность всплыл какой-то потайной фактор стресса, поднялся из глубины, рывком пробудив ее от кошмарного сна.
– К этому не сразу привыкаешь, – пробормотала она, глядя на свои рисунки в пыли. – Нужно время, чтобы привыкнуть к осознанию того, что все, что мы делали до сих пор, ровным счетом ничего не значит. Что Центр нас предал. Что наш новый директор тоже предал нас.
– Но я пытался… – «Я пытался остаться; ты велела мне уйти». Очевидно, что она видит это все по-другому. И вот теперь они на самом краю света, и всю вину она взваливает на него.
– Поначалу я винила во всем тебя, пока не разобралась, что к чему. Я винила тебя. Но что ты мог поделать? Ничего. Наверное, Центр тебя запрограммировал так, чтобы ты делал все, что им нужно.
Он снова принялся перебирать в памяти эти ужасные моменты – их словно впечатало, заклинило в мозгу под разными углами. Выражение на лице Грейс в тот критический момент, когда граница надвигалась на Южный предел. Возможно, что тогда он ей вообще ничего не сказал. Не был с ней рядом, не положил руку на плечо, чтобы успокоить. Это могло быть ложным воспоминанием.
– Это твое лицо, Контроль. Видел бы ты сейчас свою физиономию, – произнесла она небрежным тоном, словно они обсуждали реакцию на сюрприз, преподнесенный на вечеринке. Стена здания превращалась в плоть. Директриса вернулась в волнах зеленого света. Вес, тяжесть всех этих событий. Пальцы левой руки сомкнулись на фигурке Чорри, которую он держал в кармане куртки. Он ослабил хватку, вынул руку, разжал ладонь. Осмотрел белые изогнутые впадины и выпуклости, окаймленные розовым.
– А что произошло с людьми из научного подразделения? И с другими?
– Они решили забаррикадироваться в подвале. Но все кругом менялось страшно быстро. Так что я решила не задерживаться. – И снова произнесла это небрежно, так небрежно, словно речь шла не об исчезновении знакомого им мира. Решила не задерживаться. Простая фраза, скрывающая множество невыразимых кошмаров. Контроль сомневался, что у сотрудников Южного предела остался хоть какой-то выбор, когда их вдруг отрезало стеной.
А что с Уитби? Впрочем, помня о последней записи со своей шпионской камеры, Контроль не слишком-то хотел знать, что произошло с человеком на букву «У». Во всяком случае, пока.
– Ну а… директриса?
Этот подозрительный взгляд, даже теперь, в новом контексте, даже с учетом того, что она на пределе – усталая, издерганная и голодная. Несокрушимая способность брать на себя ответственность за все и всех, продолжать двигаться только вперед.
– Я всадила пулю в лоб этой твари. Согласно прежним приказам. Как только поняла, что это существо непрошеный гость, захватчик, копия…
Она не могла продолжать, или сбилась с мысли, или просто из последних сил старалась удержать себя в руках. Что стоило ей убить пусть даже копию человека, которому она была так предана, можно сказать, даже любила, – Контроль просто не мог себе представить.
И вот наконец он задал неизбежный вопрос:
– И что же потом?
Она потупила глаза, пожала плечами:
– Я сделала все для того, чтоб выжить. Собрала, что смогла унести, взяла с собой всех, кто хотел, и опять же, повинуясь приказам, направилась к маяку. Пошла туда, куда она велела. Я в точности исполнила все ее распоряжения, но мы не добились ничего. Не смогли ничего изменить. Выходит, она ошибалась, просто ошибалась, и никакого плана у нее не было. Вообще ничего, ноль.
Ей было больно, она страдала, но говорила все это таким спокойным голосом. Он уставился на подошву ее ботинка. Раздавленное тельце осы, развернутое к югу, на пять часов.
– Так ты поэтому не перешла обратно через границу? – спросил он. – Помешало чувство вины?
– Дороги обратно через границу нет! – выкрикнула она. – Никакой двери больше нет.
Снова заглатывать соленую морскую воду, отбиваться от огромной рыбы. Он тонет – и это видение повторяется вновь и вновь.
