Из широко распахнутых ворот выходили двое снайперов с оптическими винтовками под мышками. В руках держали узенькие бумажные полоски предписаний.
— Неужели не могут сразу всех на сегодняшний день выдать? — возмущался ближний ко мне. — Убьёшь одного — иди за новым направлением! А они, может, рядом живут, как в прошлый раз. Да я бы их одной пулей завалил!
— В архивах им копаться не хочется, — вторил ему другой. — Буквоеды! Ладно, пошли. Тебе куда?
— На Есенина.
— А мне на Ницшештрассе.
И они разошлись в разные стороны.
В ворота заехала ещё одна чёрнокрёстная «скорая помощь». Или это та же самая? Пока составили акт о выполнении заказа, сфотографировали, замыли…
Ну, наконец-то здание родного офиса! Поприветствовав взмахом руки герб на стене — тот же литой череп и две рунические «S» — ввожу подопечного внутрь.
Внутри — привычная толпа. Носятся, кто куда.
У входа — два зачехлённых трупа в чёрных прорезиненных мешках. Так-так. Значит, кто-то не успел. Да и я, промедли на мгновение, собирал бы куски на рельсах. Но мой мешок выглядел бы покомпактнее. А это, судя по всему, целехонькие. Утопленники либо удавленники.
Я попинал ближайший мешок. Нет, не хлюпает. Значит, удавленники. Фу! Это не зрелищно, можно не смотреть. А вот занятия нашим переработчикам прибавится. Может, и своего припрячь? Вены он не резал, нож в руки давать можно. Тем более что кровь у них должна давно свернуться. Ладно, я свое мнение выскажу, а начальство пусть решает.
— Примите-ка моего! — я отстегнул наручники с руки подопечного, передавая его дежурному по встрече. — Кажется, первачок. Но на всякий случай — пробейте по базе данных.
— Что он делал?
— Ничего интересного: пытался прыгнуть с моста. На рельсы. Попробуйте привлечь, — я кивнул на зачехлённых жмуриков. — Может, срезая жир, он проникнется…
— Там жира нет, — дежурный махнул рукой. — Джайнисты…
— А-а… Ну, на перемолке костей. Или кочегаром. Сухенькие лучше горят.
Мы с дежурным рассмеялись.
Да, привлечь парнишку к разделке трупов не помешает. Пусть-ка помотает кишки на локоть! Помнится, нас на отработку бросали, так мы ещё спорили, кто больше витков сделает. Следили, чтобы не жульничали и сильно не тянули… И всё равно у меня никогда не получалось победить. Может быть, потому что честный очень?
Мысли были прерваны лёгким покашливанием местной говорилки — системы громкой внутренней связи:
— Инспектора второго округа просят зайти к начальнику.
Второй округ — это Здан. Что у него-то приключилось? Или жмурики — его? Он прохлопал? Ладно, на планёрке узнаем.
Сдав подопечного и написав короткий рапорт о случившемся (не забыв отметить похвальное поведение задержанного — объективно спокойное), я отправился в столовую: пора подзакусить.
Джайнисты… Не повезло Здану. Уморили, придурки, себя голодом! А куда смотрели соседи? Или зря мы осведомителям платим неплохие бабки? А может, сказали соседям, что уехали, а потом тайком вернулись? Или в лесу голодали, на даче. Мало ли возможностей отыщется, если поискать хорошенько. Отвели соседям глаза, наконец!
Столовая встретила меня вкуснейшими ароматами. Да, уж где-где, а у нас готовить умеют! Понимают, что на такой работе перво-наперво надо успокоить нервы. А чем? Да запахами же! Чтоб желудок забурчал, выделяя желудочный сок и вытесняя всякие ненужные мысли (буде у кого появятся). А потом — вкусом тающих во рту деликатесов. Когда языковые пупырышки прикасаются к яствам, какие другие мысли могут остаться в голове, кроме смакования приятственных ощущений?
Я встал в очередь, пожирая глазами выставленные на стеклянных стеллажах блюда. Ох, и проголодался же я! Взять бифштекс с кровью? Два! И кетчупом полить пообильнее. Острым, острейшим!
Нагружая поднос, я заблаговременно оглядел зал: куда бы пристроиться. И замер: за столиком в одиночестве сидела Тина. Удача!
Я догрузил поднос десертом и устремился к ней:
— Будешь кокосовый компот?
Она подняла на меня удивлённые глаза:
— Как тебе удалось? У меня банановый, а я его терпеть не могу. Но сильно пить хочется, пришлось взять.
— Только-только поднесли. Бери, я взял два!
— Спасибо! — она отхлебнула из стакана. — М-м-м! Как вкусно!
— Я рад, — надо догонять, её поднос почти пустой. Придётся глотать, не жуя. Ничего, утрясётся. — Можешь взять и второй, — надо задержать её хоть чем-то, а то встанет и уйдёт. А этого не хотелось бы.
— Спасибо, — она взяла второй стакан.
Слава Богу, этот пьёт, смакуя. Может, дождётся, пока я поем? Это была бы двойная удача.
— Что у тебя сегодня? — она подняла на меня свои чудесные фиолетовые глаза.
— Да так, ерунда, — между двумя ударами вилкой. — Парнишка хотел прыгнуть с моста на рельсы.
— С Баринского моста?
— Угу, — проклятая котлета не хотела проглатываться. Я потянулся за банановым компотом. — Можно? Им мясо хорошо запивать.
— Бери-бери, — она пододвинула чуть начатый стакан и слегка улыбнулась. — Хитренький! Хочешь узнать мои мысли?
— У… — котлета всё же упала, куда положено, и я смог отдышаться. — А почему мысли?
— Если пить из одного стакана, мысли будут одинаковыми, — пояснила Тина.
— А-а. Не знал. А у тебя что сегодня?
— Два сухарика. Джайнисты.
— Так это твои у порога? А как же ты…
— Дотащила сама. Они лёгкие.
— Нет, я хотел спросить…
— Они обманули соседей, — спокойно произнесла Тина, глядя на меня. Глаза её чуть сузились. — Моей вины в том нет. У них был законный отпуск. Ну и что, что на моём участке?
— Нет, нет, я ничего… — забормотал я. Черт меня дёрнул! — Лишь бы шеф не…
— Будет сильно давить — уйду! — зло произнесла Тина. — В службу устранения!
— Не надо! — растерянно попросил я.
А ведь она может. Принять смерть от её руки! Да старперики в очередь начнут выстраиваться! Я бы и сам не отказался… Как валькирия. Особенно сейчас: глаза пылают, щеки раскраснелись. Огонь, а не девка.
— Что «не надо»? — не поняла она.
— Переходить не надо.
— Почему? — удивилась она.
— Я привык видеть тебя каждый день, — ляпнул я.
Она усмехнулась. И прикоснулась кончиками пальцев к моей руке:
— Ладно. Пока не буду. Если ты просишь…
Встала и пошла, виляя бедрами, между столиков. Нет, она не специально, просто столики так расставлены, в шахматном порядке — чтобы более рационально использовать имеющуюся площадь. Иначе между ними и не пройдёшь.
Я смотрел ей вслед и чувствовал, что и у меня пылают щёки. И ещё — то место на руке, где она прикоснулась пальцами.
Я осторожно поднёс руку к губам. Мне показалось, что я улавливаю лёгкий аромат её духов…
— Вот она! — внезапно осипшим голосом произнёс Рычаг, вытягивая вперёд правую руку.
— Ты чего? — покосился на него Колотый, убирая карту за пазуху. — Голос потерял со страху?
— Не соврал старик, — усмехнулся Бревно, отбрасывая пучок травы, которым вытирал финку.
— Да так, простыл наверное, — отозвался Рычаг, притворно откашливаясь. — Сыровато здесь. Низина.
— Зря ты его пришил, — заметил Колотый. — Пусть бы жил. Сколько ему осталось…
По равнине тянуло сырым зябким ветерком.
— Он бы настучал, — отмахнулся Бревно, пряча нож. — А моя рожа и так на каждом заборе наклеена.
— Ладно, идём ближе.
Колокольня слегка серебрилась на фоне тёмной еловой зелени.
— Тут, похоже, расчищено! — удивлялся Рычаг, шлёпая по хлюпающей траве. — А там через такие заросли приходилось пробираться.
— Болото здесь, — пояснил Колотый. — Деревья не растут.
— Болото? — испугался Бревно. — А ну как утопнем?
— Ну, тебе бояться нечего, — усмехнулся Колотый, — брёвна не тонут.
Бревно коротко ржанул.
— Тропу видишь? — продолжал Колотый. — За мной идите. Должно, старик протоптал. Каждый день, говорил, хожу. Зря ты его…
— Да чего уж теперь… — хмуро отозвался Бревно, останавливаясь перед колокольней и задирая голову. — Высоченная!
По узенькой лестнице, проложенной в толще каменой стены, троица поднялась на колокольню.
— Ух, ты! — ахнул Рычаг.
— Да, колокол шикарный, — согласился Колотый. — Старик не обманул. Похоже, чистое серебро.
— Высоко! — поёжился Бревно.
— Вид красивый… — пробормотал Рычаг.
Время словно не коснулось колокола, и он блистал первозданным серебром, на котором не усматривалось ни единого чёрного пятнышка.
Тончайшая резьба покрывала колокол снаружи. Сюжеты библейских картин разворачивались перед глазеющими на колокол мужчинами. И все персонажи выглядели, словно живые.
Церковнославянская вязь письмен тремя узкими полосками опоясывала колокол, разделяя картины на три части.
