Уже в дверях Парасолька обернулся к Мишутке и сообщил:
— Вот смотрю я на тебя, Мишаня, и всё понять не могу, чё ты за мужик! Вроде и спокойный такой, с достоинством, а сердце-то ёрзает всё, как хер в манде! Чё тя гложет такое, что не устраивает?
— Меня не устраивает, что все мы — игрушки… — ответил Мишутка.
Майор поморщился и, загадочно хмыкая, удалился.
«Что-то всё ничего не происходит и не происходит» — подумала как-то Алёнка и поправила причёску.
В атмосфере царил относительный штиль, но раскачалась она изрядно. Её короткая юбочка то и дело приподнималась, но тот, кому могло бы быть всерьёз интересно её межножье, как обычно был на манёврах.
Она пыталась ему понравиться уже третий месяц, но пока в ходе событий не было ничего обнадёживающего. Вместо того, чтобы заинтересовать собой Парасольку, она лишь настроила против себя Симу, которая первоначально тоже была нужна Алёнке совсем в другом качестве. Даже Тяпа то и дело бросала на неё косые взгляды, а однажды даже не позволила Андрюше взять синее яблоко, которым Алёнка пыталась его угостить. То есть картина жизни была вполне безрадостной, а размышления Алёнки о своём будущем — совершенно неутешительными.
Покачавшись ещё с часок, она наконец отправилась домой, чтобы успеть навести красоту к возвращению Парасольки в город. Стояла пятница, которую Алёнка привыкла считать относительно удачным для себя днём.
Однако дома её ждал неприятный сюрприз. На крыльце, у порога, лежал красный почтовый конверт. Сердце её упало. Она так и знала. Как чувствовала!
Пока девушка вскрывала конверт, надежда ещё агонизировала в её душе, но… вероятно в эту пятницу у чудес был выходной день.
На чёрном в фиолетовую клетку листке бумаги жёлтым фломастером было написано:
И подпись размашистым почерком:
Заплакать она не успела лишь потому, что в следующую секунду Ваня выволок её из квартиры и принялся раздевать.
Мне очень хочется полагать, что подлинная причина Ваниной страсти к раздеванию кукол не требует публичного озвучания. То есть, хочется мне надеяться, что ты, читатель, уже и так обо всём догадался. Ну да! Ну конечно! И Симу и Алёнку он раздевал только от… безысходности!
Истинным же предметом его ещё неумелого и рассеянного вожделения была его тётя, Наташа; девица двадцати трёх лет отроду, стройная длинноволосая брюнетка с хорошим вторым размером груди.
Однако даже в свои шесть у Вани хватало ума, чтобы понимать, что раздеть эту сладкую умницу в реальности — дохлый номер. И как это всегда бывает с людьми, когда реальность категорически препятствует осуществлению их смелых мечтаний, он, опять-таки от безысходности, тоже, как и абсолютное большинство мужчин, был вынужден построить другую, более перспективную для себя, юного эротомана, реальность. Этим самым, прямо скажем, небеспрецедентным строительством Ваня и занимался каждый вечер перед тем, как отдаться Морфею, а иногда и в процессе дневного сна.
Вся проблема, как он правильно определил, состояла в том, что Наташа… не была куклой. В принципе, этим она и привлекала его, но это же обстоятельство и разбивало его мечты в прах. То есть, если бы эта книга писалась несколько в ином жанре, можно было бы ляпнуть что-нибудь вроде того, что в первую очередь мелкий Ваня любил в Наташе абсолютную невозможность обладания ею. И даже было бы можно продолжить так: именно потому, что Ваня, в принципе болезненно любил невозможность всякого рода, он подсознательно и избрал объектом своей страсти Наташу. Но только сие, если и не совсем чепуха, то уж из другой (и, кстати, более скучной) оперы точно.
На самом деле, тогда всё ещё было проще. Ему просто очень хотелось её раздеть. Раздеть своими детскими руками и, конечно, против её воли, поскольку никакая взрослая женщина, даже если она и не совсем в здравом уме, не позволит раздеть себя донага какому-то даже не мальчишке, а ребёнку дошкольного возраста. «Поэтому, — размышлял Ваня, — скорей всего Наташу придётся связать, чтобы она не могла мне сопротивляться»
Сказать по правде, Наташа действительно была очень красивой девкой и, более того, обожала секс. За год, прошедший с момента её легальной, ввиду замужества, дефлорации, она настолько прикипела сердцем ко всякого рода совокуплениям, что, в принципе, больше не могла ни о чём всерьёз думать. Однако её эротический быт, как, собственно, и фантазии, совершено исключали присутствие в них Вани. Само собой, ей это и в голову не могло прийти.
Да, куклой она не была. Ни в коем разе. Но самым главным отличием Наташи от Алёнки и Симы, о чём Ваня, в силу своего возраста, мог только догадываться, была… вагина, то есть половая щель. И именно в эту щель так и хотелось ему проникнуть, хоть сам он ещё и не знал об этом.
Но щель охранялась. Да-да, половая щель красавицы тёти Наташи, двадцати трёх лет отроду, охранялась не хуже, чем мёртвый дедушка Ленин в своём мавзолее. И не то, чтоб её щель охранял её муж. Нет. Во всяком случае, далеко не в первую очередь. Наташину вагину охранял от Вани никто иной, как собственной персоной его величество Миропорядок, ибо где это видано, чтобы дети дошкольного возраста сексуально доминировали над половозрелыми особями!
«Пожалуй, было бы здорово, — подумал как-то раз Ваня, — уменьшить Наташу до размеров Алёнки! Тогда она бы и оставалась живой, но никто не знал бы, где её искать, а я бы делал с ней всё, что захочу. Может, есть такое волшебное слово? Или, может быть, существуют такие таблетки?»
Затем Ваня стал фантазировать, что бы он сделал с Наташей, если бы ему и впрямь удалось её уменьшить. Он так увлёкся, что и сам не заметил, как к нему подкрался вышеупомянутый Морфей.
В ту пятницу, перед тем как выйти на марш танк сунул майору ствол чуть не в ухо и прошептал: «Видишь ли, какое дело! Короче, есть основания полагать, что скоро начнётся война! Откуда знаю — не спрашивай. Всё равно не отвечу».
— Да иди ты! — присвистнул майор и почесался, — а Ванятка в курсах?
— Надеюсь, что нет, — ответствовал танк, — если не вовремя узнает — не выживет. Предлагаю его беречь, вот что!
— Ясен буй!
— И ещё. Раньше лета они не начнут. За этот безглуздый май ты должен врубиться, как проникнуть ко мне вовнутрь. Это важно. Там, у меня внутри, имеется бордовая кнопка…
— В описании ничего об этом не сказано — перебил Парасолька.
— Не перебивай, — перебил его танк, — в описании, ясное дело, этого нет. Описания — они для того и пишутся, чтоб истину застить! Короче, бордовая кнопка — это гашетка. Если делаешь «double-click» — это обычный тротил. А если просто «нажал-отпустил», то есть вероятность — это он…
— Кто он-то?
— Уран-235-й, кто-кто… То есть, говорю, есть вероятность такая. Может, оно и ничего там нету такого. Может тоже обычный бронебойный, но… вероятность есть. Если это «ядер», то сам понимаешь… тут право надо иметь.
— Или хотя бы полагать, что имеешь… — мог бы подумать Мишутка, если б был в курсе этого разговора. И в этих своих мыслях он мог бы продолжить и дальше, то бишь начать размышлять о правах как таковых и о всяческих связанных с ними мыслимых и немыслимых парадоксах. Однако, на тот момент Мишутка, как и Ваня, всё-таки ещё не был в курсе.
— Ладно, буду разведывать. Рекогносцировку хочу обещать на уровне! — как бы заверил майор и натянул шлем.
— Це добре! — пролязгал танк и кивнул пластмассовой башней.
На марше в тот день было скучно. Они, конечно, в учебном режиме задавили пяток оловянных солдатов-срочников, но в целом манёвры прошли как-то вяло. Ничего интересного. Всё как всегда. Да и что с ними ещё делать-то, со срочниками, если они так скверно маскируются? Да, к тому же, они всё одно бессмертны. То есть если и умирает в них какой-нибудь Петя, то уже на следующий день в том же самом оловянном их теле обретает свою вечную скучную жизнь какой-нибудь Вася, а то и вовсе Серёжа. Условность — она и в Ерусалиме условность.
О войне больше практически не говорили. Только совсем под завязку, когда уж засобирались обратно в город, Парасолька спросил:
— А с кем воевать-то будем не слышно?
— Да, в общем, слышно. Поговаривают, что с «резиной»… Если и впрямь, то, конечно, бог его знает.
После этих слов танка майор вздохнул и шмыгнул носом, а про себя подумал: «Ну что ж, на крайняк можно обойтись и без „double-click(а)“». Действительно «что ж»! Такова безысходная мудрость военных.
В тот вечер Парасолька не обнаружил на КПП куклы Симы. Накануне её накрутила Тяпа в том ключе, что ей, де, надо майора заставить себя уважать. И вообще немножко «сбавить стереотипы». Так и сказала. Спору опять-таки нет, неисповедимы пути господни! Так и обезьянка Тяпа непонятно с какого рожна, прослыла у них городе дамой многоопытной, умной и рассудительной.
