А потом…
Потом ты бы испугалась. Постаралась бы ходить осторожно–осторожно, учить все–все уроки и даже помирилась бы с противной мисс Спринклс.
Но было бы уже поздно.
Ночью тебя стали бы будить жуткие сны, и ты просыпалась бы вся в поту от собственного крика. Ты сделалась бы в этих снах чудовищем, призраком, ангелом Смерти, Чёрным Косцом, пробирающимся ночными улицами Норд—Йорка. Ты забавлялась бы, оставляя криво выцарапанные кресты на дверях, а на следующую ночь приходила бы снова, одним касанием заставляя лопнуть все панически запертые замки и засовы, шла бы по тёмным комнатам и забирала жизни. Забирала бы жизни детей, прежде всего — детей. С тем, чтобы потом насладиться горем и отчаянием родителей.
Но этого мало. Магия, проникшая тебе в кровь, продолжала бы свою работу.
И в один прекрасный день ты перестала бы быть человеком. Перестала бы быть молодой мисс Моллинэр[3] Эвергрин Блэкуотер, дочерью почтенного и уважаемого доктора Джона К. Блэкуотера. Ты стала бы чудовищем, самым настоящим чудовищем.
А потом — потом ты взорвалась бы. Твоё тело просто не выдержало бы жуткого груза. Кровь, текущая по жилам, подобно воде, бегущей по трубкам парового котла, обратилась бы в подобное пару пламя. И, словно перегретый пар, это пламя вырвалась бы на волю.
Там, где была девочка, взвился бы к небу огненный столб, словно от попадания четырнадцатидюймового снаряда. На добрых две сотни футов во все стороны не осталось бы ничего живого.
Поэтому в Норд—Йорке и несет службу Королевский Особый Департамент. Их чёрные мундиры знает весь город. Чёрные мундиры и эмблему — сжатый кулак, душащий, словно змею, рвущиеся на волю языки злого пламени. Мундиры черны. Кулак на эмблеме — серебряный. А языки пламени — алые.
У них есть особые приборы — досматривающие часто устраиваются в людных местах, на вокзале, например, на конечных остановках паровичков, что возят заводских к цехам и обратно. Приходили они и в школу Молли, разумеется. Класс замер, глядя на сумрачных мужчин в чёрном, с начищенными медными касками, словно у пожарных, украшенными чёрно–бело–красными гребнями.
Прибор, похожий на камеру–обскуру с большим блистающим объективом, глядел холодно и устрашающе. Девочки одна за другой садились перед ним, досмотрщик крутил ручку сбоку, в объективе что–то мигало и мерцало, и ученице разрешали встать.
Почти всегда.
Один раз, в прошлом году, Дженни Фитцпатрик так же точно, как остальные, села перед объективом, робея и комкая вспотевшими пальцами края передника; так же точно закрутил ручку бородатый досмотрщик; так же засверкало что–то в глубине аппарата, за линзами — и вдруг всё замерло.
Бородатый кивнул своему напарнику, с серебряным угольчатым шевроном на рукаве. Тот плотно сжал губы, вскинул голову, шагнул к треноге, на которой возвышалась камера, глянул куда–то за отодвинутые шторки, скрывавшие от учениц бок прибора — и резко положил руку на плечо сжавшейся Дженни.
Молли помнила, как двое досмотрщиков рывком подняли её со скамьи — ноги больше не держали мисс Фитцпатрик. Впрочем, уже и не мисс и даже не Фитцпатрик.
Больше Дженни никто не видел. Шёпотом передавали слухи, что всех «выявленных» отправляют куда–то в Столицу, чтобы «сделать безопасными для окружающих», однако Дженни в их класс так и не вернулась. И на свою улицу не вернулась тоже, а родители, к полному изумлению Молли, вели себя так, словно ничего не случилось, а их дочь просто поехала погостить куда–то на юг к любимой тётушке.
От мыслей про магию Молли стало совсем зябко.
— Пошли по домам, Сэмми.
— Погоди! — возмутился тот. — Смотри, «Канонира» уже почти подвели! И прожекторами освещают! Гляди, гляди, ты ж у нас его знаешь лучше, чем, наверное, его капитан! Что ж его так изглодало–то? Если не… э… ну, это самое?
Сэмми не слишком хотелось идти домой, и Молли его понимала. Кроме него, в семье ещё шестеро братьев и сестёр, а жили они не в таунхаусе, как семья д-ра Блэкуотера, а в двух крошечных комнатках общественной квартиры, где кухня с ватерклозетом приходились ещё на восемь таких же.
Правда, мать Сэмми не кудахтала над отпрыском, отнюдь нет. И не смотрела, когда он возвращается домой. Правда, уже начала спрашивать, когда тот перестанет болтаться без дела и начнёт зарабатывать. Все старшие в его семье уже приносили домой когда шиллинг, когда два, а когда и целых три — в особо удачных случаях.
Они остались. И смотрели на тяжко осевший монитор, осторожно подводимый к причалу. К причалу, не в сухой док — значит, чинить особо нечего.
На палубе «Канонира» суетились люди. Суетились, на взгляд Молли, совершенно бессмысленно. Что она, не видела, как швартуются мониторы? А здесь что? Ну, чего приседать подле дырок, где надлежало быть воздухозаборникам? Чего там смотреть? От этого они обратно не вырастут. А ты, моряк в шапочке с помпоном, чего уставился на пустые киль–балки? Катер сам собой не вернётся.
— Как ты думаешь, — с придыханием спросил Сэмми, — что у них там случилось? Куда катера подевались? И шлюпки?
— Может, спускали, чтобы к берегу подойти? А там что–то случилось? Сам ведь знаешь, какое там море…
Сэмми знал. Норд—Гвейлиг словно сходило с ума там, к северу от Карн Дреда. Берег вздыбливался неприступными скалами с редкими проходами, прибрежные воды превращались в сплошные поля губительных рифов, чьи острые зубья все, как один, смотрели в сторону открытого моря.
На «Канонире» наконец завели концы, перебросили трап. Молли видела, как из подкатившего паровика выбрались несколько офицеров — серебряные погоны, аксельбанты, обязательные к ношению в «тыловых гаванях».
Следом за ним к причалам медленно и осторожно подводили нарядную паровую яхту — все иллюминаторы в кормовой надстройке радостно сверкают огнями. А по пирсу проползла целая вереница локомобилей, глухих, закрытых, чёрных.
— Кто–то из пэров приехал…
Молли кивнула. Пэры Королевства частенько навещали Норд—Йорк. Наверное, куда чаще, чем любой другой город в северной части страны, почему — Молли не знала. Может, оттого, что он оказался ближе всего к войне? Отсюда к Карн Дреду тянулись стальные нити путей, здесь выгружались батальоны горнострелков и егерей, здесь строили и ремонтировали бронепоезда.
Про пэров в городе знали все, однако держались они тихо и незаметно: подружки Молли в школе наперебой обсуждали светские новости из Столицы, балы, наряды и всё такое прочее; а в Норд—Йорке почему–то балы устраивались редко, и гости с юга на них не появлялись, к вящему разочарованию девочек в Моллином классе.
Израненный «Канонир» и роскошная яхта пришвартовались; становилось скучновато. Сам монитор Молли и впрямь знала как свои пять пальцев, все его кочегарки и машинные отделения, погреба с элеваторами, словно наяву видела круглый погон башни, её привод, блестящие рычаги наводки, дальномеры, раскинувшие руки на марсах. Она рисовала «Канонир» и его систершип «Фейерверкер» множество раз, даже со счёту сбилась, сколько именно.
— Идём домой, Сэмми. Меня мама заругает.
— А, ну да, конечно, — вздохнул рыжий мальчишка и потёр оттопыренные уши. — Пошли. Завтра придёшь?
— Не знаю. У меня рукоделье не сделано. Ни шитьё, ни вышивка, ни вязание.
— Брр! — помотал головой Сэмми. — Как ты только выдерживаешь? Я б лучше розгами в школе получил, чем за шитьём сидел!
— Я б тоже, — призналась Молли. — Прутьями что, потерпел чуток и всё, а тут час за часом… пальцы все иголкой исколешь, нитки на спицах путаются, крючок у меня вечно заваливается…
— Пошли, короче говоря, — заключил Сэмми.
И они пошли.
Когда они спустились с маяка, фонарщики уже зажигали газовые фонари. Проехал, громыхая по булыжной мостовой, паровик с черно–бело–красной розеткой на дверях, и Молли с Сэмом невольно потупились — смотреть вслед паровикам Королевского Особого Департамента считалось у ребят Норд—Йорка дурной приметой.
На круглых афишных тумбах кое–где поверх пёстрых объявлений наклеены были плакаты: «Разыскиваются Особым Департаментом». Кое–кто из одержимых магией пытался бежать, не понимая, наверное, уже в своём безумии, что являет собой страшную опасность для окружающих. Их приходилось отыскивать. И…
И они исчезали.
— Молли! Молли, дорогая!
— Да, мама. — Молли, как положено, слегка поклонилась, складывая руки внизу живота.
— Папа сегодня будет весь день в больших пакгаузах. Просил принести ему обед. Вот возьмите, Фанни уже всё приготовила…
Мама попыталась было заставить Молли «одеться прилично», потому как «там же будет общество! Офицеры, механики, папины коллеги!.. Платье, мисс, пожалуйста, нормальное платье!»; Молли отбивалась — «там же склады, уголь, грязно!..» — в конце концов победила.
