— А велика ли охрана?
— Двенадцать бойцов дежурной смены. Если подадут сигнал, то отсюда, Рой постучал пальцем по медленно высыхающему квадратику, — прибудут еще двадцать четыре: отдыхающие и подвахтенные. Плюс начальник караула и разводящие — еще четверо. Ну, из офицерской казармы, может, кто-нибудь, но вряд ли далеко бежать, не успеют. Чтоб заложить взрывчатку, много времени не нужно.
— Ты что, один собираешься воевать с дюжиной, а то и больше солдат?
— Подумаешь! Бывало и хуже. Пяток минут продержусь, а дольше и не требуется.
— Но это верная смерть!
Рой философски пожал плечами:
— Не все ж мне да мне. Должны и меня когда-то.
— Тебе все равно?
— Что зря беспокоиться? Мы со смертью друзья старые. Я ей немало душ скормил, вот только моей она что-то — заждалась.
— Добро. Зеркало взорвалось, дорога открылась. Тебя уже убили, вокруг вся армия собралась. Ты как это, всерьез думаешь, что до меня не доберутся? Что я смогу остаться цел? Сомневаюсь.
— Значит, не судьба. Зато потом кому надо — все уйдут. Стеречь больше будет нечего, солдатня, когда появится возможность, сама на две трети разбежится — они ж к Ключу ближе всех. И пожалуйста: дважды в день по сорок минут ворота домой — настежь.
— Ага. Только я из могилы этого не увижу.
— На остальных тебе что, плевать? Сколько людей заперто тут, как в клетке, не по своей воле! Да и не только людей — вон хоть взять доктора твоего.
— Ну, знаешь, мне моя шкура…
В курилку заглянула, пыхтя, недовольная Рая:
— Мальчики, вы оглохли? Обкричались вас.
— Не слышали мы ничего, — отозвался Рой, — может, опять селектор дурит?
— Сказки не рассказывай. На, держи лучше, — диспетчер сунула ему в руку вызов, — а ты, Шура, дуй в машину живее. Рат давно уже пищит — где, мол, мой фельдшер.
Вопреки заверениям Раи, мышка ждала меня абсолютно спокойно, не спеша крася коготки коричневым лаком из микроскопического флакончика.
— Ну вот, а я бежал зачем-то. Сказали, доктор от нетерпения икру мечет.
— А что, ты весь улов уже в одиночку сожрал и теперь хочешь, чтобы я дефицит пополнила?
— Да нет, там полно еще.
— Без нас-то не приберут?
— Я вроде замаскировал хорошо. В самую старую газету завернул и самый рваный и грязный пакет сверху надел. Уж если туда полезут — значит, планида наша такая. Лишь бы, пока кататься будем, не прокисла. А то зашлют невесть куда, так сам позвоню, чтоб съели. Не пропадать же добру!
— Не пропадет. Тут, верстах в пяти от базы, припал кто-то.
— Припал?
— Ага. Судорожный, стал-быть, припадок. Опять небось какой-нибудь синяк суррогатов взамен водки объелся.
— Я и смотрю, не торопишься.
— Торопиться? Пошто? Глядишь, пока доедем, очнется да уползет.
Рат как в воду глядела: неизвестного пьянчуги на месте не оказалось. Лишь бутылка из-под стеклоочистителя да сломанный пластиковый стаканчик скучали под кустом в компании вонючего рыбьего скелета. Промолвив пару слов насчет цен на бензин, Патрик развернулся.
— Зенит, мы свободны. Как бы это нам обратно на базу попасть? Начальнице отчет по Фестивалю рожать. — При упоминании о кровавом празднике у меня по хребту пробежала дрожь.
— Роды отставить. Вам в соседнем квадрате констатация.
— Ох уж эти упокойники…
Начальница ни с того ни с сего обозлилась:
— Ты-то что вздыхаешь? Тебе привыкать? Великий констататор — на три справки о смерти в Песках всего четыре патрона потратил, и то чужих!
Зачем она так…
Снова убитая женщина, и опять беременная. На сей раз маньяк растерзал жертву прямо на пороге ее собственного дома.
— Ударил камнем по голове, потом задушил вот этим. — Полисмен демонстрирует мне кусок капронового шнура, концы которого закреплены для удобства пользования на пустых катушках из-под ниток. — Ну, и все остальное…
Остальное таково: кривым сапожным шилом, тоже брошенным на месте преступления, изувер многократно протыкал живот задушенной, превращая его буквально в фарш. Нет, это не просто охотник за женщинами — его провоцирует на зверство именно беременность…
— Смотри, вторая за такое небольшое время, — бормочет Люси, заполняя бумажки.
— Третья, — угрюмо поправляет полицейский, — на прошлой неделе в Каменках вечером нашли зарубленную топором. Грешили на ревнивого мужа, но не подтвердилось — тот до поздней ночи гулял на крестинах у приятеля, его все время видели десятка три народу.
— И что, тоже беременная?
Офицер кивнул.
— Одна рука. Убивает он их по-разному, но живот у всех истерзан. — Полицейский, не справившись с собой, извергает длинную нецензурную тираду. — Извините, мэм. Нет терпежу. Ох, попадись он мне…
— Кто бы это мог быть? — недоумевала моя начальница. — Дичь какая-то. Природой генетически заложено — не трогать детенышей и беременных самок. Насколько ж психика должна быть вывернута у урода…
Полицейский вздохнул:
— Знать кто, давно б уж по всем дорогам патрули в лицо каждому прохожему заглядывали. Но ведь не видали его. Ни единого свидетеля — осторожен, скот. А слухи уже поползли, еще пара трупов, и такая паника начнется…
К нам подошел, пошатываясь, молоденький паренек в форме патрульного, вяло попытался козырнуть. Офицер ободряюще потрепал его по плечу:
— Ничего, сынок, держись. — Повернувшись к нам, пояснил: — Первое дежурство у парня, и сразу — вот эдак. Обалдел чуток с непривычки.
Молодой полисмен вспыхнул:
— И не собираюсь привыкать, сэр! Не для того я шел в полицию, чтоб равнодушно смотреть на подобные вещи. Я бы этих гадов своими руками… Нет, вру. Лучше всего — поймать сволочь, собрать всех родственников погибших да им его и отдать. А то суд там, лагерь… Пусть даже повесят — все равно мало! Слишком легко отделается!
Старший его коллега усмехнулся горько:
— Этого небось и судить не будут. Скажут, псих, мол, невменяемый, да вот им передадут, — кивок в нашу сторону, — на лечение якобы. Пулей таких лечить надо, а не уколами!
Я вполуха слушал их рассуждения, а в голове неотступно вертелись слова моего доктора: «Генетически заложено… Психика вывернута… Кто это мог…»
А ведь знаю одного, кто бы мог. И пытался уже.
— Люсь, пусти-ка к рации.
— Обожди отзваниваться, я еще карточку не оформила.
— Да я по другому делу.
Голос Лизаветы дрожал от возмущения:
— Нет, у тебя есть представление, сколько это будет стоить? Мы же можем на их телефонную сеть выходить только через ретранслятор военной зоны. Твоей получки не хватит разговор оплатить!
— Полиция оплатит.
— Это если твои домыслы подтвердятся. А ну как нет?
— Готов рискнуть. Не согласна, зови к рации старшего врача.
— Черт с тобой. Но учти, если что, заплатишь из своего кармана.
— Заплачу, заплачу. Соединяй скорее.
Закончив разговор, я подлетел к офицеру, уже распоряжавшемуся упаковкой тела в пластиковый мешок.
— Знаю!
— Что знаете, сэр?
— Знаю, чья это работа. Из психлечебницы два месяца назад сбежал… — И я начал выкладывать данные и описание сумасшедшего.
— Погоди, погоди, — вмешалась Люси, — так и мне он знаком!
— Еще бы не знаком! С твоей путевкой его и госпитализировал. За что я, по-твоему, выговорешник огреб?
Рат покачала головой:
— Надо же, кто бы мог предвидеть. Ну, бормотал он что-то про адские силы, но чтоб так… Кошмар!
Офицер, прервав на минутку доклад, прикрыл ладонью микрофон своей радиостанции:
— Вас благодарит лично начальник полицейского управления, сэр. Поисковые мероприятия уже разворачиваются.
Весьма довольный собой, я взобрался в кабину Патрик, провернув стартер несколько раз вхолостую, наконец завелся, вездеход тронулся. Пилот крутил баранку мрачно, время от времени косясь на меня и бормоча что-то себе под нос.
— Чем недоволен, родной? Что ты там шепчешь?
— Шура, а вы уверены, что не виновны во всех этих смертях?
— Боже, я здесь при чем?
— Так вы ж тому ублюдку так старательно веселую жизнь в дурдоме обеспечивали. Вот с той жизни-то он в бега и ударился…
Господи! Ну, у кого мне спросить совета? Растревожил меня Рой, разбередил душу. Волей-неволей мысли то и дело возвращаются к нашему последнему разговору.
Нет, я не герой. Я хочу жить. Хочу вопреки всему. Хочу, несмотря на то, что заведомо знаю — настоящей жизни лишился навсегда. Как бы ни рвалось мое сердце домой, башка холодно просчитывает шансы уцелеть в этом отчаянном предприятии и всякий раз с точностью арифмометра выдает неутешительный итог: от нуля они слабо отличаются.
Но ведь не ноль! Моим детям все равно расти без отца. А вдруг? А если? Ну, все-таки? Я, наверное, ничего бы не пожалел за возможность еще раз, открыв калитку, увидеть: бегут по тропинке меж застарелых кустов сирени две мои дочки и сын с радостным криком: «Папа!» — и, повиснув на мне все сразу, вперебой начинают выпаливать последние домашние новости.
