Рустэм же, желая отвлечь дочь от грустных мыслей, рассказывал:
— Сначала, когда началось строительство этого научного комплекса, люди были не очень довольны, особенно те, кто пережил войну — они помнили, как их выселяли из родных домов и везли в чужие места. Даже дед говорил: русские, мол, построят здесь свои ученые базы, а нас опять выселят. Тем более, когда начались все эти проверки на дорогах, эти милицейские посты. Но теперь многие рады, и все почему? А потому, что начали бесперебойно подавать электричество. Раньше-то ты помнишь, как по вечерам постоянно отключали? Начнут интересный фильм показывать, а они — бац! В начала семидесятых, когда «Семнадцать мгновений весны» в первый раз показывали, мне приходилось каждый день человека к бежитинцам в село посылать — узнать, чем серия закончилась. Зато теперь за полгода ни разу не отключали, Ильдерим даже холодильник из Тбилиси привез. Ты меня слушаешь, родная?
Халида вздрогнула.
— Да, конечно, папочка, — сказала она, — вот и хорошо, я тоже вчера удивилась — вечер, а свет все горит, никто не выключает. Как же это они так быстро смогли все наладить? Ведь ты даже в Махачкалу ездил по поводу электричества, а тебе постоянно объясняли, что подстанция не выдерживает нагрузку и все такое.
— Какая там нагрузка — на подстанции изоляторы сорокалетней давности стояли, из-за этого постоянно замыкание и было. Изоляторы поменяли — сразу перебои прекратились.
Он засмеялся, и Халида, чтобы не огорчать отца, тоже заставила себя улыбнуться, про себя подумав:
«Нет, я не смогу ничего рассказать папе — у меня просто язык не повернется».
Группа ученых прибыла в совхоз «Знамя Октября» в начале июня. Самолет приземлился в Тбилиси ранним утром, а в восемь утра их на специальном автобусе привезли в общежитие экспериментального комплекса, и Наталья, оставив мужа с дочерью распаковывать чемоданы, сразу же отправилась узнать, как работает столовая, и, главное, где можно срочно застирать испачканные в дороге белые брюки.
Сергей же, присев на краешек одной из двух узких кроватей, решил поговорить с дочерью о более важных вещах. Если честно, то он до сих пор еще не решился обсудить с ней вопрос о месте ее проживания и теперь начал очень осторожно, издалека.
— Понимаешь, мы с мамой подумали и решили: в общежитии слишком тесно — всего две кровати — питание казенное, а нам хочется, чтоб ты за лето отдохнула, набралась сил. У тети Халиды же большой светлый дом, и если ты не возражаешь…
Вопреки всем его ожиданиям Таня не возражала. Более того, окинув равнодушным взглядом помещение, она небрежно бросила:
— Вот и хорошо. Тут не комната, а загон для тараканов какой-то, честно. Даже телевизора нет, и как только вы с мамой здесь будете жить?
Комната была действительно невелика, а единственный телевизор для сотрудников базы находился в холле возле столовой, но в воспитательных целях Сергей счел нужным возразить:
— Телевизор — еще не самое главное в жизни. Жаль, ты не понимаешь, что есть ценности, гораздо более значимые для человека.
Запнувшись, он раздраженно подумал:
«Черт знает что — я скоро стану выражаться, как оратор с трибуны партсъезда. Вот, что значит мало заниматься ребенком — даже не знаешь, какой тон с ней взять».
Таня посмотрела на него невозмутимым взглядом:
— Да, папа, да, ты прав, телевизор — ерунда. Питание тоже ерунда, есть ценности гораздо более значимые для человека, да? Решено, я остаюсь здесь, зачем мне к тете Халиде? Сдвинем кровати, вы с мамой ляжете по краям, а я в середке, чтобы не упала — я же еще совсем маленькая.
Она сказала все это очень спокойно, но Сергей услышал легкую ханжескую ехидцу в ее голосе, заметил насмешку, мелькнувшую в глазах дочери, и почувствовал, что лицо его заливает краска.
— Не знаю, — пробормотал он, — ты… Короче, сама решай.
— А впрочем, нет, — словно рассуждая сама с собой, задумчиво продолжала Таня, — телевизор не такая уж ерунда, потому что мне надо смотреть «В мире животных», чтобы быть умной и «Спокойной ночи, малыши», чтобы хорошо засыпать, да, папа?
— Да, конечно, — неопределенным тоном ответил ей отец, поскольку слышал в ее голосе явный подвох, но не знал, что в таких случаях говорят ехидной дочери-подростку.
— Ну, тогда я буду жить у тети Халиды, потому что там у нее есть телевизор.
У Халиды был не один телевизор, а целых два — старенький «Старт», еще прилично работавший, и новый «Рубин», который Рустэм Гаджиев перед самым приездом дочери и внуков из Москвы купил для них в Тбилиси. Вместе с телевизором он привез огромное трехстворчатое трюмо резной работы — ему хотелось хоть ненадолго чем-то отвлечь свою любимую девочку от тяжелых мыслей. Халида же по приезде была в столь подавленном состоянии, что даже не сразу заметила появление в доме отцовских подарков и потом долго чувствовала себя виноватой, вспоминая разочарованное выражение его лица. Поэтому при нем она старалась чаще подходить к трюмо, делая вид, что поправляет прическу или что-то из одежды. А потом, на удивление всем, перед зеркальными створками полюбил вертеться десятилетний Тимур.
— Джигит не должен смотреть на себя в зеркало, — сурово сказала Фируза, застав однажды внука за этим неподобающим мужчине занятием.
— А что должен делать джигит? — немедленно спросила шестилетняя Диана.
— Побеждать врагов и никого не бояться. Даже если Синий олень встанет на вершине горы, чтобы возвестить о конце мира, мужчина должен сохранять в сердце мужество. Ибо душа мужчины — его отвага и честь. Душа же женщины — ее лицо, поэтому женщины и любят смотреть на свое отражение.
— Тима — девчонка, — весело хихикнула Лиза, и Диана тут же подхватила:
— Тимка — девчонка! Тимка — девчонка!
Брат насупился и погрозил сестренкам кулаком, но они, отбежав под защиту бабушки, продолжали смеяться, а потом дружно высунули свои розовые язычки. После этого случая он подходил к зеркалу, только если рядом никого не было. Таня, случайно заглянув однажды в комнату, увидела, как мальчик сдвигает и раздвигает зеркальные створки.
— Ты что это делаешь? — удивленно спросила она.
Тимур вздрогнул, покраснел, но лицо девочки было таким спокойным и невозмутимым, что он неожиданно решил ей объяснить:
— Интересно, посмотри — я, потом снова я, потом опять я, и так далеко-далеко. И сколько раз так будет меня? Я все считаю и не могу сосчитать.
Таня, подойдя, тоже посмотрела на свое отражение и осталась довольна — за две недели, проведенные в совхозе, кожа ее приобрела тот бронзовый оттенок, какой дает лишь горное солнце, и лицо уже не казалось бесцветным. Вот только брови и ресницы были слишком светлыми, но это легко можно было исправить. Вытащив из потайного кармана карандаш для бровей, она подкрасила брови, потом слегка подрисовала уголки глаз и придирчиво оглядела себя со всех сторон.
Осмотр ее удовлетворил — смотревшая из зеркала девчонка была высокая, тоненькая, с еще сохранившейся модной стрижкой, сделанной перед отъездом из Ленинграда, и загадочными глазами египтянки на смуглом от загара лице. Таня решила, что похожа на инопланетянку из фантастического фильма, который они с Машей недавно смотрели в кинотеатре «Колизей».
«Если б еще волосы покрасить в белый цвет — вообще был бы класс. Жалко, Славка не видит. А что, подойти с утра к старой школе — привет, как поживаешь? Только надо сразу, как приедем, а то загар очень быстро сходит. Жалко — ходить бы весь год загорелой».
От мысли, что кожа ее не может весь год хранить этот прекрасный бронзовый оттенок, Таня слегка опечалилась, а Тимур, с открытым ртом наблюдавший, как она производит свои манипуляции с наведением марафета, наконец, не выдержал:
— Ну? Посчитала?
— Что? — думая о своем, Таня равнодушно посмотрела на него загадочным взглядом Клеопатры.
— Сколько их в зеркале?
— Ты, как маленький, — строго произнесла она, — это же отражение. Его невозможно посчитать, оно отражается во втором зеркале, потом опять отражается и так до бесконечности.
— У нас дома на фотоаппарате есть бесконечность, — печально проговорил Тимур, — это такая восьмерка, она на боку лежит, мне папа объяснил — раньше, когда он еще жил с нами. Ты не знаешь, мой папа вернется когда-нибудь?
В своей семье Муромцевы не делали тайны из смерти Юрия. Перед отъездом родители долго и пространно объясняли Тане, что Халиде и ее детям пока нельзя об этом знать, а она молча слушала, и лицо ее было непроницаемым. Теперь она не ответила брату на его вопрос, а лишь сказала:
— Пойдем на улицу? Ракетками помашем, пока не жарко.
Обрадовавшись, он побежал за ракетками для бадминтона, но едва они успели начать игру, как пришла Наталья, весело сказала:
— Играете? Молодцы. Тимка, дай, я тебя поцелую, — она чмокнула племянника в щеку, повернулась к дочери и нахмурилась: — Ты на кого похожа? Немедленно умой лицо!
