Внезапно он ощутил прикосновение к плечу.
Резко открыл глаза.
Грешник скорбно улыбался.
- Что это такое?.. – спросил Подорогин срывающимся голосом. – Где мы и что происходит?
- Мы за гранью дозволенного, – прошептал Грешник, указывая перстом в сторону волнующейся аномалии – сейчас та походила на бушующее море. – А первостепенный вопрос в том, как нам всё же удалось вломиться сюда, сохранив плоть нетронутой тленом.
Подорогин всё же совладал с эмоциями и подошёл вплотную к иллюминатору. Дотронулся ладонью, словно с той стороны барабанил весенний дождик, напев которого хочется просто уловить. Система автонаведения тут же отреагировала на изменение плотности молекул стекла и открыла оперативное меню стыковки.
«Желаете подтвердить выбранный ранее ориентир?» – прозвучало из встроенного в стену динамика.
Подорогин молча уставился на Грешника; тот кивнул, словно искусственный мозг «Икара» мог уловить этот его жест.
- Подтверждаю, – всё же отчётливо выговорил Грешник, чтобы система верно поняла команду.
«Подтверждение принято. Проверяю курс, координаты, угловую скорость, линейную... Ориентир не найден. Сбой в гироскопической системе прицеливания. Подтвердите перезапуск...»
Подорогин немо воззрился на Грешника.
- Понимаю твою реакцию. Я поначалу тут не один час провёл – думал, действительно сбой. Но нет, – Грешник медленно покачал головой. – Это не сбой. Это чертовщина какая-то.
- Какая к чёрту чертовщина?! – заорал Подорогин не своим голосом, даже не задумавшись на счёт того, насколько нелепо прозвучала фраза.
Грешник приложил указательный палец к губам.
- Нас могут услышать.
- И что с того?
Грешник облизал пересохшие губы.
- Пойми, корабль не движется. Мы висим на одном месте, как подвешенный мертвяк. Лазерные дальномеры ничего не видят. Нейтринный радар попросту бесполезен, так как тут нет каких бы то ни было заряженных частиц. Силовая установка тоже, скорее всего, не фурычит! – Грешник и сам невольно сорвался на крик.
Подорогин отшатнулся.
- Но ведь так не бывает.
Грешник резко умолк, отвернулся.
- Ты чего? – не понял Подорогин.
- Я привёл неверную аналогию. Не как подвешенный мертвяк. Нас точно прикололи к месту, дабы мы не смогли бежать. Лишь оставаться на месте и ждать.
- Чего ждать?
Грешник пожал плечами.
- Послушай, – Подорогин собрался с мыслями. – То, что мы не можем объяснить происходящего, ещё не позволяет делать выводы, что всё настолько плохо, как кажется тебе. Ведь у тебя нет доказательств! Возможно, наша орбита и орбита этой аномалии синхронизированы настолько точно, что приборы «Икара» просто не могут уловить разницы! А отсутствие гравитации...
- А это ты как объяснишь? – Грешник стоял спиной к иллюминатору, не оборачиваясь, а над его головой разрастался огненный нимб.
Подорогин, не понимая, что делает, выглянул из-за плеча товарища.
По ту сторону вновь клубились слоистые облака. Рыжие, как языки умиротворённого пламени. Хотя больше походило на жерло отходящего ото сна вулкана, внутри которого закипает лава. Медленно, не спеша, поднимаясь всё выше и выше, чтобы выплеснуться на ничего не подозревающий мир, неся боль и страдания. Но... Очаг больше не стоял на одном месте, он перемещался из стороны в сторону, точно живой организм. Движения носили хаотичный характер – походило на то, как будто некое невидимое во мгле млекопитающее то выныривает, то заново погружается в морскую пучину. Под покровом облаков явно что-то происходило, однако оборудование межпланетника никак на это не реагировало. Точно ослепло.
- Да что же это за дрянь такая? – прошептал Подорогин, всё тщательнее всматриваясь в подёрнутый рыжими всполохами горизонт. – Гроза?
Грешник мотнул головой.
- Думаю, это рассвет.
- Какой ещё рассвет?
- Сказочный.
Подорогин обошёл застывшего в сгорбленной позе Грешника, вновь коснулся стекла. Ничего не почувствовал. Словно тут, на борту, и снаружи царила абсолютно одинаковая температура. До этого он не обратил на это внимания. Однако домыслить мысль до конца Подорогин так и не успел.
Из огненного водоворота вынырнуло продолговатое тело, с крыльями, изогнутой шеей и оперением на хвосте. В скрюченных лапах птица – а, судя по голове и клюву, это была именно птица! – несла овальный предмет. И Подорогин знал, что это такое. Знал и не мог поверить. Это и впрямь была иллюзия, сказка, вымысел. Но это было таким же реальным, что и запахи на борту, звуки, ощущения предметов... стук сердца.
А птица тем временем принялась кружить в облачности, словно чего-то ища. Вслед за хвостом скользнул чёрный протуберанец. Беззвучно открылся исполинский клюв. С крыльев посыпалась звёздная пыль...
- Гнездо. Она ищет гнездо.
Подорогин не слушал.
А птица металась из стороны в сторону, будто потеряв всякие ориентиры. Это была птаха внутри грозового облака – иначе не скажешь, – и было видно, как с каждым новым взмахов огромных крыльев, силы покидают её. Наконец когти разжались. Продолговатый предмет камнем рухнул вниз. Птица выгнула шею, вновь беззвучно закричала. Потом сделала прощальный круг над местом падения ноши и, в отчаянии, бросилась прочь. Мелькнул, словно комета, радужный хвост и всё успокоилось.
- Куда она делась? – спросил шокированный Подорогин, скача взором по бескрайней панораме.
- Я не знаю. Но взгляни на облака.
Подорогин посмотрел куда велено.
- Это что, солнце? – В свинцовом скоплении повис серый шар: он не светил, не грел, скорее всего, не излучал вообще.
- Да, – Грешник всё же обернулся. – Так в этом мире происходит «рассвет». Каждый божий день – хотя богом тут и не пахнет, – в одно и то же время по корабельному времени прилетает птица и роняет яйцо. Неизменно в одну точку.
- А как же закат?
Грешник медлил.
- Куда девается шар, когда наступает ночь? – уточнил Подорогин.
- «Ночь», «день» – эти понятия не имеют тут смысла. Освещённость остаётся в одной поре.
- Так может это и не солнце вовсе.
- Солнце, что же ещё. Или тебе не читали в детстве сказок? – Грешник улыбнулся. – Я предполагаю, как именно тут вершится закат, но боюсь, сперва нужно основательно взвесить все «за» и «против». Прежде, чем что-то утверждать. Ты ведь и сам так считаешь. Или считал...
Подорогин ничего не ответил; он просто стоял и не понимал, почему его до сих пор держат ноги.
«Кажется, существовало давным-давно такое выражение, как “выпасть в осадок”. Так вот, я хочу вовсе не в осадок, хочу просто распасться на атомы, чтобы ни о чём больше не думать!»
Занятый мыслями, Подорогин не сразу заметил, как ладонь Грешника скользнула к пластине принудительного открытия внешней двери шлюза. Когда всё же заметил, попросту не смог пошевелиться – оцепенение сковало по рукам и ногам. В груди кристаллизовался страх. Он принялся рвать грудную клетку изнутри, выворачивая наружу рёбра! Дыхание сдавило, а глаза полезли из орбит...
Подорогин знал, что случается с человеческим организмом при декомпрессионном взрыве. Возможно, именно поэтому он и испытал разом все эти фантомные симптомы. Хотя на деле, ничего не было и в помине.
Не сработала аварийная сигнализация, не захлопнулась посредством автоматики внутренняя дверь, не засвистел в переборках воздух. Только внешний люк, с несвойственным для себя щелчком, вышел из пазов и откатился в сторону, тем самым, стерев последнюю преграду перед неизведанным.
Подорогин почувствовал в горле тошноту.
Грешник, не оборачиваясь, шагнул наружу.
Он полетел на свет... Как ангел.
ГЛАВА 13. СТРАШНОЕ ОТКРЫТИЕ
Холмин перешагнул очередную кочку и остановился передохнуть. Похмелье давило на виски, высушило гортань, теребило сердце. В ногах не было сил. Хотелось просто рухнуть в топь и дожидаться момента пока та не засосёт с головой. Так, по крайней мере, можно избавиться от неприятных ощущений. Спасал только нудный дождь, приятно стекающий по шее за шиворот. Даже расползшаяся вдоль болота духота отстала, волочась где-то позади. Проклятая карга забила бронхи, так что каждый вздох превращался в хрип, словно Холмин пропорол себе лёгкие. Приходилось останавливаться, как сейчас, отхаркивать противную мокроту, сплёвывать её в родную стихию и шагать дальше, попутно пытаться восстановить сбившееся дыхание.
Он уже и не помнил, когда в последний раз напивался до такой стадии. Точнее до чёртиков. Даже когда разбился Олег, ничем подобным не пахло и в помине. Но тогда рядом была Галина, а вдвоём противостоять горю – проще. Галина была и сейчас... но где-то далеко. На расстоянии сотен километров. В часах езды от дома... А он каждый вечер слышал её плачь в телефонной трубке и чувствовал душевное состояние, которое можно было охарактеризовать всего одним словом: безысходность. Соответственно, впал в безысходность и он сам. Не смог выстоять в борьбе с эфемерным существом. Проиграл финальную битву, и, вот он, гонг под лобной костью, как напоминание о допущенных ошибках... и о вчерашнем дне.
