И это была правда. Но правда была и в том, что ей смертельно осточертели эти кремово-белые стены. «Навигатора надо беречь». Первое правило «внешних» полетов, выверенная политика космофлота — только эти ребята не задумывались о том, какие люди шли в навигаторы. В их с мужем бездетности был виноват не Леонард. Она, Людмила, — ей вечно не сиделось на Земле, словно и в самом деле что-то манило из космоса, звали туманные голоса. Ей было некогда.
Даже сейчас, на старости лет, не могла побороть эту непоседливость.
Вейне закряхтел, нехотя свернул голограмму и потащился к шлюзу за ней. Он тоже читал инструкции.
6. Там
Вась-Вась щедро поделился кисляком, а это непременно означало, что ему что-то нужно. Был он противный, длинный, морщинистый не по годам и гунявый — ну рыбоед рыбоедом. Оба сидели на краю крыши, грелись на солнышке.
За спиной трудились огородники. Тыквы уже начали зреть, светили сквозь листья желтым боком. У Вась-Вася нет-нет глаз и косил — наверняка думал, как бы тыковку подтибрить. Но основная задумка его была не в этом.
— Ну давай, — сказал Сашок, сплевывая зеленым через губу. — Колись. Че нужно?
Вась-Вась заерзал на краю, словно на ежа уселся.
— Ты вот что. Димыча знаешь?
Сашка кивнул. «Дикий ходок». Всегда один таскался, хотя, конечно, и со страховкой. Брат его страховал.
— Так это. Он аптеку тут неподалеку нашел. Аптека на Четвертой Трамвайной, круглосуточная. Еще не разоренная.
— Ну…
Эта была, конечно, самая наглая ложь. Аптеки ходоки еще в первые месяцы обчистили, от слабительных до тестов на беременность — все разобрали.
— Откуда там аптека вообще? — хмыкнул Сашка. — Отродясь на Трамвайной аптек не было. Детсад был, школа была. А аптек — не было. Так что не свисти.
Вась-Вась скуксился и снова заерзал.
— Так это, пришла она. Бродячка. Про Северную Долину слышал, как они отвязались и ушли? А эта, наоборот, к нам. Я вот что думаю — хорошо бы туда сходить…
Голову набок свернул и искательно так в лицо Сашку вытаращился, гнида рыбоядная.
— А че Димыч? Сам, что ли, не мог?
— Так ты ж знаешь, брат у него спрыгнул. С крыши сверзился и куку, к летунам. Видели, как он пролетал у второго корпуса. А Димыч без брата не ходок. И потом, он говорит, спужался сильно в тот раз. Как внутрь зашел, на крышу села большая рыба и давай давить — давит, давит, аж перепонки трещат. Думал, задавит. Быстро убежал, только вот пузырек захватил…
Вась-Вась вытянул из кармана и затрещал пузырьком. На пузырьке надпись, «Антигриппин». Потом вытряхнул на грязную ладонь пару таблеток, настоящих вроде.
— Я тебя, слышь, подстрахую. А ты бы и для отца лекарство какое добыл.
У Сашка внутри аж все заныло. Бабка Мара говорила, были такие, сильные лекарства от ног — «Валькарен» или что-то вроде, переспросить надо… Сашок тут же себя одернул — это что? Получается, Вась-Вась, рыбоед чертов, его уже и уговорил?
Папка запрещал звать туманных тварей «рыбами». Может, они люди. Или коты. Или инопланетяне. А начнешь звать все подряд рыбами, так и до Вась-Вася с его батяней докатиться недолго, будешь их жрать и про крючок из губы рассказывать…
Рыбоед уже вытащил из кармана грязную бумажку, на ней начерчена ручкой грубая схема.
— Димыч мне тут набросал. Вот так идти и так. Видишь, недалеко, метров пятьсот. Шнура у меня хватит.
— А че Михалычу не предложишь?
Вась-Вась серьезно удивился, даже глазищи рыжие, в жилках, вытаращил.
— Ты чего, тупой? Он все себе и своим ребятам заберет, а мне что — спрей от насморка? А так мы добычу поделим. Димычу, конечно, тоже отстегнуть придется — но он с тобой не пойдет, что наберешь, не увидит. Разберемся между собой.
Сашок ненавидел себя, просто вот ненавидел, еще больше, чем Вась-Вася, но уже знал — пойдет.
7. Здесь
Стариковские мысли — не воспоминания, а именно стариковские, как ворчание давешних бабок на лавочке у дома, — посещали ее в самые неподходящие минуты. Вот как теперь. Она гнала краулер по неровной поверхности, машину иногда резко болтало и заносило, и мысли приходили глупые: о том, что истончившиеся хрупкие кости могут и не выдержать такой тряски; о том, как из-за постоянно давящей тяжести пухнут ноги и руки и уже с трудом лезут в перчатки скафандра; как некрасиво вздуваются под кожей синие вены… А потом вдруг ударило резко — туман! Что, если Игнатьев попал в туман? Это объяснило бы и отсутствие связи — ведь пытались же они в День Прилива дозвониться до своих, но мобильники не работали. Да и потом, уже на экзопланетах, отмечали, как серая мгла глушит связь. И еще эти шутки со временем. Если Игнатьев вышел из скутера, запаса кислорода ему хватит часов на пятнадцать. С запасными баллонами — еще на пять. И все. А кто знает, как идет время в тумане? На Пандите пробовали измерять, но что-то ничего у них не получилось… Распухшие руки в перчатках чуть дрогнули на штурвале, машину опять занесло, и тут на мониторе вспыхнула красная точка. Скутер, конечно. Всего в десяти километрах к югу, там, где Вейне нашел пещеру. Судя по сигналу, скутер стоял на поверхности.
— Попробуйте еще раз связаться с Игнатьевым, — сквозь зубы попросила Людмила.
Вейне кивнул и переключился на внешнюю связь, но, судя по всему, сигнал опять не прошел.
— Думаю, он внизу, под землей. Пещера довольно глубокая.
— И сколько он там, по-вашему?
Вейне пожал плечами — насколько позволял ремень безопасности.
Глупый вопрос. Оставалось надеяться, что скутер Игнатьев оставил у спуска в пещеру. Если придется долго искать вход… об этом Людмила предпочла не думать и еще прибавила скорость. Серый пейзаж за боковыми окнами наливался чернотой. Экран, заменявший лобовое стекло, работал и в инфракрасной области, ему темнота была нипочем, — но за правым плечом остро и безжалостно вспыхивали звезды. Бледные днем, в свете тусклого здешнего солнца, ночью они горели куда ярче, чем на Земле.
Людмила любила звезды. Пускай рисунок созвездий менялся, но все равно звезды оставались чем-то постоянным, на фоне чего проходила короткая и в целом бессмысленная человеческая жизнь. Красивый задник. Слишком красивый для такой скучной пьесы.
Впереди замаячил низкий горный массив, и там, у почти вертикальной скальной стены, красным пунктиром проступило крылатое пятно — очертания скутера.
— Приехали, — сказал Вейне, большой любитель констатировать очевидное.
8. Там
А веревка в тумане и правда светилась. И даже, кажется, пульсировала тихонько, как наполненная кровью жила. Светлой кровью, кровью солнца… тьфу. Будешь так думать, тоже поедешь, как раз на крючок к Вась-Васю попадешь. Хотя нет. Вась-Васю сейчас не до ловли. Он же Сашку страхует.
Вот по-честному — страшно было спускаться в туман. Сразу вспомнилось, как остался один на площадке, и только треск пластиковых колес по ступенькам… И дышать тяжело, как в парной, куда, бывало, папка брал его в детстве. Но потом развиднелось. Как будто сумерки, только что-то маячит улица, муть какая-то, и не смахнешь. Под ногами проступила лестница. Второй этаж. Ободранные дверные косяки — двери-то давно унесли для всяких хозяйственных нужд. По этим квартирам смысла ходить не было, их подчистую разграбили еще в первые месяцы. Сашок провел рукой по стене, где была когда-то надпись «Жека плюс Ма». Машка? Маришка? Не мама же? Помнится, гадали, когда мелкие были. Сейчас надпись съел туман. Под пальцами ощущалась лишь сырость, скользко шелестел рукав дождевика. Сашка взял папин. Папка все равно не выходил уже давно. Дремал, откинув на подушку сухую голову, выпятив кадык и обметанный седой щетиной подбородок. Ничего. Если аптека правда там, ничего. Еще поправится. Еще вместе в туман ходить будут.
Входная дверь отворилась туго. Сашка споткнулся о порожек — отвык, и чуть не сверзился с двух ступенек крыльца. Веревка дернула, натянулась. Она по-прежнему светилась, рассеивая хмарь. И пускай ее держал в руках противный Вась-Вась, Сашок все же обернулся и украдкой погладил шнур. Под пальцами текло живое тепло.
Вась-Вась сказал так: «Выйдешь из-под арки, ну ты помнишь, направо, и дуй до перекрестка, не сворачивая. По сторонам не пырься. Вверх не смотри — рыбу насмотришь или летуна, а они в тумане дикие бывают. И, главное, не слушай особо. Там хрумстит, и бурчит, и возится всякое, и вода как будто течет. И особо дуду не слушай».
«Да что я, маленький?» — сердито отбрехивался Сашок.
Он не верил в Дудочника, хотя пацаны помладше любили девчонок такими сказками пугать. Мол, услышишь звук, будто кто-то дудит в тумане, тонко так, жалобно, — пойдешь и сгинешь. А другие, наоборот, говорили: «Беги за ним, Дудочник из тумана выведет». Сашок не верил ни тем ни другим. Михалыч ничего про Дудочника не рассказывал, а ему-то подтуманье как не знать! Ну и смысл идти? Допустим, даже и выведет — и куда ты такой один, без папки, без друзей, даже вот без Лехи с Ленькой, противных братцев? И что там?
