Андромеда смотрела на него с любовью.
Робот вошёл в море, смыл с корпуса кровь и вернулся.
— Видишь, он меня послушался.
— Но ты ему ничего не говорил!
Аргумент был неотразимый. Теперь я понял, что сделал две глупости: воспользовался тактильным управлением и покрыл корпус робота биопластиком, придав ему человеческий облик. Первое я сделал из соображений экономии, поскольку робот одноразовый, а второе — из-за моей нелюбви к безликим роботам. А оказалось, что я всё сделал по глупости. И теперь всё обернулось против меня. Андромеда влюблена в робота, тот не может ответить взаимностью, потому что даже не говорит. А я не могу доказать, что всё сделал именно я.
Что же делать? И на месте оставаться нельзя: придут ведь посмотреть, принята ли жертва. Я, конечно, мог остаться и прочитать лекцию о вреде суеверия, равно как и человеческих жертвоприношений, так ведь не поймут же!.. Несмотря на мой чистейший древнегреческий.
И тут у меня в голове мелькает спасительная мысль.
— Подожди здесь, Андромеда, — говорю я, хотя во фразе нет и доли здравого смысла: ведь я не собираюсь возвращаться сюда. То есть в данный момент времени.
— В машину! — командую я роботу и самому себе, и скрываюсь в тумане силового поля. Андромеда недоуменно смотрит мне вослед.
Я прыгаю на два часа назад — по-моему, вполне достаточно, чтобы отменить моё предыдущее пребывание здесь. Выхожу из машины… Я не ошибся!
Андромеда прикована к скале. Подхожу к ней и проделываю прежние манипуляции с лазерным ножом. Освобождённая Андромеда уговаривает меня поскорее уйти, чтобы не попасть на обед дракону, но я хладнокровно сажусь на тёплый камень у самого моря и начинаю рассказывать ей древнегреческие мифы. То есть это для меня они древние и мифы, а для неё — самая свежая новость. Она внимает мне с восхищением, а я с тоской думаю, что мне придётся убить животное. Пусть оно с извращёнными повадками, но самому! А у меня-то извращённых повадок нет!
И ещё одна мысль волнует меня: ведь я уже раз прилетал сюда, не произойдёт ли катастрофической встречи двойников? И что тогда? Вот сейчас заклубится туман силового поля, и на берег моря выйду я сам, собственной персоной…
Я смотрю на часы. Такая встреча должна была произойти ещё пять минут назад. Хроноклазма не состоялось. Очевидно, последующее путешествие в тот же самый отрезок времени автоматически снимает предыдущее. Впрочем, я не могу утверждать наверняка: я не настолько хорошо знаю теоретические основы передвижения во времени.
Но, как бы то ни было, всё произошло как можно лучше: зачем мне ещё и я? Хватит разобраться с одним драконом. А вот и он…
Так же вскипает вода и показывается отвратительная голова дракона.
Андромеда вскрикивает и прижимается ко мне.
Я стою, решительно сжимая рукоятку лазерного ножа и стараясь оживить в себе древние охотничьи инстинкты. У предков-то их полно было…
Дракон вышел из моря и по мелководью приближается ко мне, к нам. Шлёпая лапами по воде и поднимая брызги.
Я поднимаю лазерный нож, бью мелкими короткими вспышками — чтобы убить, поразив нервные узлы, а не перерезая пополам — иначе здесь будет ещё одно море, море крови. Но я плохо знаю анатомию динозавров, знаю лишь, что у них два мозга — в голове и крестце. На всякий случай поражаю оба. Последним лучом пронзаю дракону сердце: оно тоже играет важную роль в нервной деятельности, помимо основной функции.
Динозавр убит, но не падает. Он застыл в неподвижности — должно быть, я задел соответствующий нервный узел, и его парализовало. Так он и будет стоять, пока не разложится.
Вот и всё. Схватка закончена. Я провёл её не хуже робота, всё получилось гораздо чище — почему я не вооружил его лазером? Стоп. Я помню? Помню всё, что произошло в тот раз? Но тогда это помнит и Андромеда… Нет, всё правильно, я ведь находился в Машине Времени, ограждённый силовым полем от нормального потока времени — потому и сохранил память. А Андромеда не помнит ничего, для неё всё произошло впервые.
Я беру её за руку и веду к машине. Она смотрит на меня с затаённой любовью — ведь я её спаситель. Я, а не какой-то там Персей. И вообще неизвестно, кто был этот самый Персей, и почему его имя вдруг попало в мифы? Откуда они его взяли, эти древние? Откуда он появился? Я не обнаружил здесь никаких его следов. Но надо спешить, скоро сюда должны явиться те, кому поручено проверить, принята ли жертва… А может, Персей был одним из жрецов? И захотел примазаться к чужой славе? Но у него ничего не получится — Андромеда идёт со мной. Я её никому не отдам!
Надо спешить… но я не могу спешить, когда рядом со мной такая девушка. Я иду медленно, как и положено идти герою, только что победившему огромного дракона.
Я ступаю, не торопясь, и в мокрый песок впечатываются следы моих сандалий производства обувной фабрики «Персей», которая по странной прихоти кого-то из модельеров-конструкторов помещает на подошвах перевёрнутое, зеркальное отражение своего товарного знака.
И вдоль всей цепочки следов, причудливой линией протянувшейся от пустых цепей, которыми была прикована Андромеда к скале, вдоль по мокрому от брызг прибоя берегу моря; и так неожиданно обрывающейся, будто идущие поднялись в воздух, в безукоризненно выполненном овале на правильном древнегреческом языке отчётливо читается: «Персей», «Персей», «Персей», «Персей».
А вдалеке стоит окаменевшая туша дракона.
Люди собирают коллекции не потому, что им это нравится. Просто сидит внутри какой-то жучок, или пчёлка, и подзуживают: собирай марки, собирай спичечные этикетки, собирай значки, собирай флакончики из-под духов, собирай пивные бутылки, собирай, собирай, собирай…
Он коллекционировал «спасибо» и «пожалуйста». Только «спасибо» и только «пожалуйста». Никакие «благодарю Вас» или «будьте добры» не могли смутить его душевный покой. И не потому, что они занимали слишком много места, были достаточно тяжеловесны и несколько архаичны, не потому, что встречались довольно редко — наоборот, настоящего коллекционера всякие раритеты только привлекают, а никак не отталкивают, — а вот не нравились они ему — и всё.
Хотя, может быть, и не нравились именно потому, что занимали слишком много места — а квартира у него была однокомнатная, — были достаточно тяжеловесны и несколько архаичны и встречались достаточно редко, что, согласитесь, всё же препятствует регулярному пополнению коллекции. Кроме того, ему казалось, что от них несёт анахронизмом — пусть слегка, почти незаметно, но несёт. А он любил современность.
Начал он собирать, как обычно и начинается всякая настоящая коллекция, с малого, почти случайно: ехал как-то в троллейбусе (или в автобусе — точно сказать трудно, да это и неважно) на работу — мелкий клерк одного из многочисленных учреждений, делающих деньги на разрешении разрешённого, пересогласовании согласованного и контролировании не требующего контроля. А может, перепродажей проданного — в последнее время данная деятельность стала не только прибыльной, как и во все века до сего, но и модной, что повышало престиж человека, ей занимающегося.
Ехал он, значит, в троллейбусе и стоял возле компостера на задней площадке — хоть и очень не любил это место, но другого не было, какое досталось. Не любил именно потому, что приходилось часто клацать компостером, пробивая талоны. Нудная была работа, а платить за неё не платили.
И вот он брал талоны — иногда вместе с «прокомпостируйте, пожалуйста», иногда люди передавали молча — щёлкал компостером и возвращал назад. И так заработался, почти увлёкся, что спохватился только, когда водитель — спасибо ему! — объявил его остановку. Он рванул к двери и успел вывалиться из неё до того, как она закрылась.
На улице, оправляя помятую одежду, он обнаружил, что всё ещё продолжает зажимать что-то в руке. Сначала подумал, что талон — и дёрнулся было вслед за отъезжающим троллейбусом, — но понял, что опоздал, и развернул смятое.
Это оказалось «пожалуйста» — маленькое, но аккуратное и не лишенное симпатичности. Его передала ему девушка, очень похожая на своё «пожалуйста». В других обстоятельствах он попытался бы с ней познакомиться, но сейчас, когда спешил на работу…
В конторе, положив «пожалуйста» на стол и ещё раз разгладив, он задумался. У всех было хобби. Кто-то занимался подлёдной рыбалкой, кто-то ходил в баню, кто-то коллекционировал монеты. И только у него до настоящего времени не было подобного увлечения. И вот теперь оно появилось: он решил собирать «пожалуйста» и «спасибо». Да, и «спасибо», потому что «спасибо» девушки, как оказалось, тоже осталось с ним — оно приклеилось к тулье шляпы, когда он рванулся к двери, — что он и обнаружил, снимая шляпу и приложив немало трудов, чтобы оторвать «спасибо», не повредив.
