— Тут я с тобой согласен, — раздумчиво промолвил Петя, открывая банку бычков в томате. — В каждом из нас хватает дерьма. И все мы что-то скрываем друг от друга. Врем, утаиваем правду, уходим от ответа и так далее. При этом одни прячут свое дерьмо подальше и держат под замком, а другие им пользуются — кто втихаря подличает, а кто и не скрывается. И, наверное, ничего с этим не поделаешь. Какой-то умник сказал: «Так было, и так будет…»
— Ну вы, философы! — проговорила Марина сварливо. — Развели трепотню не по делу. Весь кайф сломали. «Райское блаже-е-енство», — передразнила она Петю. — Вы лучше о чае позаботьтесь… И вообще, я замерзла!
Пока Петя сосредоточенно делал бутерброды с бычками и бутерброды с окороком и соленым огурцом, заваривал чай в котелке и вскрывал пакет с кусковым сахаром, а Костя, попыхивая сигаретой, разливал в неустойчивые стаканчики вторую порцию «огненной воды», озябшая Марина отправилась в Костину палатку, надела джемпер и притащила на матрас старый, еще бабушкин, тонкий от многочисленных стирок шерстяной плед.
Петя, взглянув на Марину, хлопнул себя ладонями по коленям и удивленно сказал:
— Нет, вы посмотрите на эту сибаритку! Как дома на диване устроилась!
— Вижу — ты жутко завидуешь, — откликнулась Марина и подумала тотчас: «Блин, он ведь может неправильно понять!» И договорила прежним тоном: — Так тебе и надо.
— Завидую? — Петя помедлил (у него вдруг мелькнула мысль: «Смотря, что ты имеешь в виду, Мариша»), потом пожал плечами. — Тебе только кажется.
Он протянул по бутерброду Косте и Марине. Костя погасил окурок в песке. Марина села на матрасе по-турецки, закуталась в плед.
После второго тоста — «Ну, за классный отдых!» — Петя и Костя закурили, а Марина, разглядывая звезды, съела еще один бутерброд с окороком и огурцом.
Потом Костя разлил из бутылки остатки, принес гитару, снял чехол и взял несколько аккордов, которые едва перекрыли неутомимый шум волн.
— Если бы не волны, — задумчиво сказал Петя, — можно было бы подумать, что мы на привале где-нибудь в лесу.
Костя отставил гитару и взял стаканчик. Помолчав, отозвался:
— В общем-то, похоже. Только там ветер шуршит листьями, а тут волны шуршат песком.
— И ветерок тут ничуть не теплее, чем в ночном лесу, — добавила Марина с матраса, кутаясь в плед. — И так же жутко… Нет, жутче. Как представишь себе, что вокруг сплошь вода — и вширь, и вглубь. Да еще ночью, когда ее не видишь, а только слышишь, чувствуешь. Оторопь берет. — И она передернула плечами.
— Может, все-таки допьем, а потом уже будем разговоры разговаривать? — предложил Петя.
— Принято! — Костя одной рукой поднял стаканчик повыше, а другой принял у Пети бутерброд с бычками в томате. — За что пьем на этот раз?
— За яростных и непокорных, — сказала Марина. — Как в песне… вы знаете…
— Ну да, как раз в тему, — сказал Петя. — Море, ночь, остров, черт знает кто вокруг острова плавает во тьме. Нам тут лишь пиратов и клада не хватает. Для полного счастья.
— А кто может плавать… там? — вдруг тихо спросила Марина.
— Не знаю, — сказал Петя и поглядел во тьму, где волны гулко падали на песок. — Какие-нибудь кракозябры… с клешнями и щупальцами. И размером с лошадь. А по ночам они выползают на маленькие островки обсушиться. И перекусить туристами.
— Тьфу на тебя! — в сердцах воскликнула Марина.
Петя рассмеялся.
— Давайте так! — предложил Костя. — Выпьем за то, чтобы приключения яростных и непокорных всегда имели счастливый финал.
— Я не против, — сказал Петя со вздохом. — Только вот правильный Костя своим правильным тостом весь ужастик испортил.
— Не нужны нам здесь никакие ужастики, — хмуро проворчала Марина. — Нам тут и без них неплохо.
— Ну, поехали, — сказал Костя.
— Ладно, будем толстенькими! — провозгласил Петя.
— Ну, за это я точно пить не буду! — возмутилась Марина.
— Мы пьем за счастливое окончание любых приключений, — объявил Костя. — Остальное — в сортир.
И они выпили и снова замолчали, слушая море и редкие потрескивания догорающего костра. Костя взял гитару и начал наигрывать одну из забытых песен забытого Окуджавы, но Марина попросила его не бренчать. Все равно нет настроения ни петь, ни подпевать. Да еще такому старью. Пусть вокруг будут лишь звуки природы. Костя обиделся и сказал, что Окуджава вовсе не старье, а он, Костя, не бренчит, а играет.
Петя усмехнулся, набирая кружками чай из котелка. Профессионал от дилетанта отличается именно тем, что один играет, а другой лишь бренчит. Причем, в любом деле. Но зачем обижать друга? И Петя высказался в том смысле, что согласен с Мариной, лучше послушать стихию…
Костя вздохнул и отставил гитару. Закурил новую сигарету и осведомился:
— Ну, так почему же здесь страшнее, чем в лесу, Мариша?
— Во-первых, там, на материке, везде земля, — проговорила Марина рассудительно. — Иди, беги — под ногами твердь. А тут крохотный кусочек… и не земли даже, а так, песка… а вокруг ночная тьма и черная, как ночь, вода. Невероятное количество воды, а посреди — горстка песка и три идиота. Впрочем, я, кажется, повторяюсь… — Она немного помолчала. — И хоть нас трое, все равно, как подумаю, тут же у меня в груди начинает шевелиться какой-то ком… из одиночества и страха. — Она медленно покивала в подтверждение своих слов. — Во-вторых, я не знаю, чего ждать от этой воды. Может, за ночь она смоет островок вместе с нами… — Она понизила голос. — Недаром настоящий Робинзон… как его… Селкирк, тронулся рассудком. И, наверное, тронулся ночью… — И, немного подумав, она неторопливо договорила: — Я люблю тепло и уют. Походы по горам и лесам для меня — определенный экстрим. Я доказываю себе, что способна на что-то. А тут, если экстрим и есть, то зависит он не от тебя, а от безмозглой природы. И непонятно становится, что я, собственно, здесь делаю?
— Ну, договорилась, — заметил Костя снисходительно. — От райского наслаждения до черт-те-чего. Тоже мне, Робинзонша.
Петя попросил у Кости сигарету, щелкнул его зажигалкой.
— Не знаю, как Костя, но и я чувствую почти то же самое, — медленно заговорил он. — Остров — как запертая комната. Никуда не уйти, что бы тут не случилось. Даже друг от друга… Правда, комнату можно отпереть. А вот остров… — Он вздохнул. — Одно меня радует: утром взойдет солнце, и страхи умрут.
Марина несогласно фыркнула.
— Ну, спрячутся. — Петя затянулся сигаретой. — Просто мы с тобой, Маринка, сегодня впервые на необитаемом острове. А завтра поплещемся, позагораем, обвыкнемся и после заката выясним, будет нам снова что-то мерещиться или нет. А вдруг все твои страхи за день соленой водичкой смоет? Притремся к острову и забудем все эти нелепые жутики и кошмарики.
— А что скажет наш предводитель? — спросила Марина.
Костя хмыкнул. Он точно не помнил, что испытывал в прошлом году с приятелями и приятельницами на этом островке. С самого приезда они крепко пили и отчаянно блудили, и он позже с трудом припоминал, что они вообще делали. Но сейчас ему тоже было немного жутко. Потому он и вытащил гитару — пошуметь песнями. Но в том, что и ему не по себе, он не признался бы ни Пете, ни тем более Марине — ни при каких обстоятельствах.
— А ничего, — насмешливо сообщил он. — И пошли спать. Поздно уже! — Он встал, бросил окурок на багровые угли, шагнул к палатке. Потом обернулся. — Ты идешь, Мариша?
Марина нехотя поднялась и, придерживая на плечах плед, подошла к нему.
Петя тоже встал. «Говоришь, ничего? — подумал он, глядя на друга. — Знаю я тебя. Раз ничего, значит и тебе тут бздовато. Красуешься перед нами. И не перед нами, а перед Маринкой. Ладно, красуйся дальше, скаут без страха и упрека».
— Костя! — окликнул он. — Оставь сигареты. И зажигалку.
Костя засунул зажигалку в пачку сигарет и бросил пачку Пете. Он с нетерпением ждал того момента, когда останется в палатке вдвоем с Мариной. Ему бешено захотелось почувствовать ладонями ее упругое тело, а губами — ее шею, податливые губы, копну ее волнистых волос, почувствовать ее покорность, ее готовность отдать себя…
— Костик, я вообще-то на матрасе спать буду, — сообщила Марина и повернулась к Пете. — А ты спать не идешь?
Петя уронил окурок в песок у костра, сунул пачку с сигаретами за резинку плавок и скучным голосом ответил:
— Пройдусь по бережку перед сном. Половлю кракозябров.
— Не забудь котелки помыть, — напомнил Костя.
— Весь вечер только и мечтаю…
Когда Костя, недовольно бурча под нос, заволок сопротивляющийся матрас в палатку, и они с Мариной скрылись за пологом, а по стенкам палатки запрыгали карикатурные тени в желтом пятне фонаря, Петя собрал грязную посуду, нырнул в свою палатку за фонариком, а затем, загребая босыми ногами остывший песок, медленно пошел к лодке. Он догадывался, чем сейчас Костя и Марина займутся. Ему неприятно было бы слушать вздохи и стоны из их палатки. Он решил подольше задержаться на берегу, может быть, отсидеться в лодке, наедине с ночным морем — черным, маслянистым, слабо поблескивающим, подвижным и оттого опасным и завораживающим. И пусть волны заглушат ночную жизнь их привала.
