Марина выходит из храма последней и обхватывает себя за плечи. Ее широко распахнутые глаза, блестят от слез.
Она думает о Восьмом, я знаю.
Прежде чем энергетический источник ракетой разлетелся по миру, он каким–то образом смог оживить Восьмого, пускай и на несколько мимолетных минут. Главное, их хватило, чтобы Марина успела попрощаться. Даже несмотря на адскую тропическую жару, от которой я уже начала потеть, меня бросает в холод от воспоминания, как Восьмой вернулся к нам омытый свечением лоралита и снова улыбающийся. Этот момент был невероятно прекрасен! Всю жизнь я ожесточала себя — идет война, а где война, там и смерть. Друзья будут погибать. Я научилась принимать боль и безобразность, как должное. В общем, когда и впрямь происходит нечто хорошее, это может немного сбить с толку.
И хотя было так здорово еще раз увидеть Восьмого, все равно это было прощание. Даже не представляю, что сейчас на душе у Марины — она ведь любила его, а он ушел. Снова.
Марина останавливается и с такой тоской оглядывается на храм, будто сейчас кинется обратно. Возле меня покашливает Адам.
— С ней все будет в порядке? — спрашивает он меня вполголоса.
Однажды Марина уже замыкалась в себе, когда во Флориде нас предал Пятый. После того, как он убил Восьмого. Но на этот раз все иначе — она не излучает постоянную ауру холода, да и не похожа на того, кто готов задушить любого, кто подошел слишком близко. Когда она вновь поворачивается к нам, у нее почти безмятежное выражение лица. Она сохраняет в памяти свою встречу с Восьмым и закаляет себя для грядущего. Мне незачем о ней беспокоиться.
Я улыбаюсь, когда Марина моргает и утирает рукой лицо.
— Я тебя слышу, — говорит она Адаму. — Я в норме.
— Хорошо, — говорит Адам, неловко отводя взгляд. — Я просто хотел сказать, про то, что там произошло, э-э, в общем, я…
Адам умолкает, и мы с Мариной в ожидании смотрим на него. Будучи могом, Адаму, по–моему, все еще немного неловко откровенничать с нами. Я знаю, что лориенское свето–представление в Святилище поразило его до глубины души, но также могу сказать, что он чувствовал себя лишним, будто был не совсем достоин находиться в присутствии Сущности.
Когда молчание Адама затягивается, я хлопаю его по спине.
— Давай пооткровенничаем во время полета, лады?
На обратном пути к скиммеру Адам как будто расслабляется. Корабль стоит неподалеку, на посадочной площадке, бок о бок с десятком других моговских аппаратов. Лагерь могов перед храмом ничуть не изменился: разгромлен до основания. Моги, в своих попытках пробиться к Святилищу, расчистили от джунглей кольцо вокруг храма, стараясь подойти к нему настолько близко, насколько позволяло мощное силовое поле Святилища.
Как только мы пересекаем заросли лиан, разросшихся прямо перед храмом, и выходим к лагерю могов с его бурой выжженной землей, я замечаю, что силового поля больше нет. Смертоносный барьер, годами защищавший Святилище, исчез.
— Должно быть, силовое поле отключилось, пока мы были внутри, — говорю я.
— Возможно, ему просто больше не нужна защита, — предполагает Адам.
— Или Сущность направила свою мощь куда–то еще, — произносит Марина и на мгновение умолкает, обдумывая какую–то мысль. — Когда я поцеловала Восьмого… я это ощутила. На долю секунды я стала частью потока энергии Существа. Она распространилась повсюду, по всей Земле. Куда бы ни ушла лориенская энергия, теперь она рассредоточилась и, вероятно, больше не может подпитывать собственную защиту.
Адам смотрит на меня с таким видом, будто я в состоянии объяснить, что сейчас сказала Марина.
— В смысле: «распространилась по всей Земле»? — спрашиваю я.
— Даже не знаю, как это лучше объяснить, — говорит Марина, оглядываясь на храм, уже наполовину укрытый тенью от садящегося солнца. — Было такое чувство, будто я с Лориеном — одно целое. И мы были повсюду и везде.
— Любопытно… — говорит Адам, оценивающе глядя сначала на храм, а затем со смесью настороженности и страха себе под ноги. — Как думаешь, куда она ушла? А твои Наследия…?
— Лично я не чувствую никакой разницы, — говорю я ему.
— Я тоже, — говорит Марина. — Но что–то изменилось. Лориен теперь повсюду. На Земле.
Это уж точно не тот осязаемый результат, на который я надеялась, но вот Марина, похоже, этим воодушевлена. Мне так не хочется ее обламывать.
— Полагаю, мы узнаем, изменилось ли что–нибудь или нет, когда вернемся к цивилизации. Вдруг, Сущность уже во всю там воюет.
Марина снова кидает взгляд на храм.
— Может, не стоит оставить его прямо так? Без всякой защиты?
— А разве осталось, что защищать? — спрашивает Адам.
— Там еще сохранилась какая–то, хм, часть Сущности, — отвечает Марина. — Даже сейчас, Святилище… своего рода способ… не знаю точно. Связи с Лориеном?
— У нас нет выбора, — отвечаю я. — Мы понадобимся остальным.
— Постойте–ка… — говорит Адам, озираясь по сторонам. — А где Пыль?
Из–за всего, что произошло внутри Святилища, я совсем забыла о химере, которую мы оставили сторожить снаружи. Вокруг ни единого намека на волка.
— Может, он гоняется по джунглям за той могадоркой? — спрашивает Марина.
— Фири Дун — Ра, — вторит Адам, называя по имени чистокровную, которой удалось выжить во время нашего первоначального штурма. — Он бы так просто не погнался в одиночку.
— А вдруг его спугнуло световое шоу Святилища? — предполагаю я.
Адам хмурится, а потом складывает ладони рупором и кричит:
— Пыль! Ко мне, Пыль!
Они с Мариной обыскивают все вокруг в поисках признаков химеры. Я залезаю на обшивку нашего скиммера, чтобы получше разглядеть окрестности. Отсюда сверху кое–что привлекает мое внимание. Серая тень, извивающаяся под гнилым бревном на границе джунглей.
— Что это там? — ору я Адаму, указывая пальцем на корчащуюся тень. Адам бросается туда, Марина не отстает. Мгновением позже Адам уже несет ко мне маленькую фигурку, на лице могадорца застыла тревога.
— Это Пыль, — говорит Адам. — То есть, я так думаю.
Он держит в руках серую птичку. Она жива, но ее тельце закоченело и скрючилось, будто его ударило током, и оно так и не оправилось от спазма. Крылья торчат под неестественными углами, а клюв застыл в полуоткрытом положении. И хотя это явно не тот сильный волк, которого мы не так давно здесь оставили, в птичке есть что–то, из–за чего я тут же узнаю Пыль. Это он, без сомнений. Несмотря на паршивый вид, его глаза мечут молнии. Он жив и в своем уме, только тело не слушается.
— Что с ним стряслось?! — спрашиваю я.
— Не знаю, — говорит Адам, и на миг мне кажется, будто в его глазах мелькают слезы. Он берет себя в руки. — Он похож… похож на тех химер, которых мы спасли с острова Плам. Над ними экспериментировали.
— Все хорошо, Пыль, ты в порядке, — шепчет Марина. Она аккуратно разглаживает ему перья на голове, пытаясь его успокоить, и вылечивает все царапины, которыми он покрыт, однако паралич так и не проходит.
— Здесь мы больше ему ничем не поможем, — говорю я. Как бы гадко у меня ни было на душе, но нам нужно двигаться дальше. — Если это дело рук той могадорши, то она давно слиняла. Давайте просто вернемся к остальным. Может, они что–нибудь придумают.
Адам заносит Пыль в скиммер и заворачивает химеру в одеяло, стараясь устроить парализованного друга как можно удобнее, а потом садится за штурвал.
Я уже давно хочу связаться с Джоном и узнать, что творится за пределами мексиканских джунглей, так что, вынув из рюкзака спутниковый телефон, сажусь в соседнее от Адама кресло, и, пока он приступает к запуску корабля, звоню Джону.
В трубке раздаются длинные гудки. Где–то через минуту Марина подается ко мне.
— Думаешь, есть повод беспокоиться, что он не отвечает? — спрашивает она.
— Не больше обычного, — отвечаю я и невольно опускаю взгляд на лодыжку. Новых шрамов нет — как будто я бы не почувствовала жгучей боли. — Ну, по крайней мере, мы знаем, что они еще живы.
— Что–то не так, — говорит Адам.
— Это еще неизвестно, — мигом отзываюсь я. — Если они тут же не сняли трубку, это еще не значит…
— Нет. Я о корабле. С ним что–то не так.
Убираю телефон от уха и сразу слышу странный икающий звук, издаваемый двигателем скиммера. На консоли управления беспорядочно мерцают огоньки.
— Ты же вроде хвалился, что знаешь, как работает эта штуковина, — говорю я.
Адам хмурится, а потом сердито щелкает переключателями на панели приборов, отключая системы корабля. Под нами с грохотанием лязгает двигатель, будто в нем что–то разболталось.
— Шестая, мне прекрасно известно, как работает эта «штуковина», — говорит он. — Дело не во мне.
— Прости, — говорю я, наблюдая, как он ждет, пока успокоится двигатель, прежде чем снова запускать корабль. Двигатель, сделанный по могадорской супербесшумной технологии, чихает и снова дребезжит. — Может, попробовать что–то еще, вместо того, чтобы просто туда–сюда его выключать?
