Но Гейл заметила альбом Хизер, качавшийся на волнах. Он весь промок и распух. Рядом с ним Гейл углядела одну теннисную туфлю Джоэла, полную холодной зеленоватой воды. Гейл не задумываясь наклонилась, схватила туфлю — Джоэл же будет ее искать, — вылила из нее воду и прижала к груди.
Она стояла, вглядываясь в туман над волнующейся, потревоженной водой. В боку кололо. Она никак не могла отдышаться. Когда волны отхлынули, она увидела глубокую борозду на гальке — там, где тело мертвого динозавра утащили в воду, домой. Словно кто-то проехал на тракторе и зарулил прямо в озеро.
— Джоэл!
Она кричала воде. Потом обернулась и стала кричать в сторону набережной, в деревья, в сторону дома Джоэла.
— Джоэл!
Она кружилась на месте, выкрикивая его имя. Она не хотела смотреть на озеро, но все равно повернулась к нему. Горло болело от криков, на глаза вновь навернулись слезы.
— Гейл! — позвала Хизер звенящим от страха голосом. — Иди домой, Гейл! Сейчас же!
— Гейл! — звала ее мама.
— Джоэл! — опять закричала Гейл и подумала, как это нелепо: все кого-то зовут.
Издалека, из тумана над озером, донесся горестный рев. Жалобный и печальный.
— Отдай его, — прошептала Гейл. — Отдай, пожалуйста.
Хизер бежала к ней сквозь туман. Но не по берегу, где тяжелые, холодные волны все еще бились о пляж, а поверху — по набережной. А потом рядом с Хизер оказалась и мама, бледная и встревоженная.
— Солнышко, — сказала мама, глядя на Гейл сверху вниз. — Иди сюда к нам. Иди к маме.
Гейл ее слышала, но не стала подниматься на набережную. Что-то плеснуло в воде совсем рядом, а потом ткнулось ей в ногу. Это был альбом Хизер, раскрытый на одном из пони. Зеленый пони в радужную полоску и с красными копытами. Зеленый, как рождественская елка. Гейл не знала, почему Хизер вечно рисует лошадок, совсем не похожих на лошадей — лошадок, которых не может быть. Они были как динозавры, эти лошадки. Возможности, отметающие себя сразу, как только они возникают.
Гейл выловила из воды альбом и уставилась на зеленого пони, борясь с подступающей дурнотой. Ей и вправду казалось, что ее сейчас вырвет. Она выдрала из альбома лист с пони, смяла его и швырнула в воду. Потом — еще один лист и еще. Смятые бумажные шарики качались на воде вокруг ее ног. Никто не кричал ей, чтобы она прекратила, и Хизер не сказала ни слова, когда Гейл уронила альбом обратно в озеро.
Гейл напряженно вглядывалась в туман над водой. Ей хотелось еще раз услышать этот печальный, протяжный рев, и она его все же услышала, только на этот раз он был внутри, в самых глубинах ее существа — беззвучный плач обо всем, чему уже никогда не случиться.
О рассказе «У серебристых вод озера Шамплейн»То, что на тебя повлияло сильнее всего, ты не носишь, подобно рубашке, которую можно надеть и снять, когда вздумается. Ты носишь это как кожу. Для меня такой «кожей» стал Рэй Брэдбери. От двенадцати до двадцати двух лет я прочел все романы Брэдбери и сотни его рассказов, причем многие по два-три раза. Учителя приходят и уходят; друзья появляются и исчезают; но Брэдбери всегда был со мной, как Артур Конан Дойл, как моя спальня, как мои родители. Когда я думаю об октябре, о призраках или о масках, о верных псах, о детях и их пугающих детских играх, все мои мысли окрашены тем, что я узнал обо всем этом из книг Рэя Брэдбери. В одном из самых известных сборников Брэдбери «Человек в картинках» говорится о человеке с татуировками, в которых оживают бессчетные истории Рэя; о человеке, который всю жизнь несет на себе эти истории. Я состою с ним в родстве.
Джо Хилл
