Из собравшихся вокруг жерла вулкана туч, решивших поглазеть на невиданное зрелище, срывались молнии. Они ударяли в жерло, намереваясь укротить его или раззадорить ещё больше, другие били в человека… но ни тот, ни другой не обращали на них ни малейшего внимания.
На вершине вулкана человек остановился и огляделся по сторонам. На Земле больше делать нечего.
Он легко оттолкнулся ногами и понёсся, пронзая собой пространство.
На пути попалось Солнце — он проскочил его насквозь, даже заметив, что же мелькнуло там, за плотно сжатыми веками?
Через некоторое время ему надоело огненное мельтешение пронзаемых звёзд, и он пошёл пешком — над тёмными глубинами космоса, где далеко-далеко внизу светились лёгкие точки звёзд и огоньки галактик. Под ногами едва проминалась тонкая пространственная плёнка, чуть пульсируя в такт его шагов.
Он шёл, а вокруг него взрывались звёзды и разрушались галактики. Но он ничего не видел и не слышал вокруг, потому что в его сознании стучали слова: «Она не любит меня! Она не любит меня! Она не любит меня!»
Мастер и Маргарита — Маугли
Она несла в руках отвратительную, тревожно жёлтую сумку. Меня привлёк не фасон её, не качество изготовления или отделки — меня привлёк цвет.
Повинуясь этому жёлтому знаку, я пошёл по её следам.
Внезапно она заговорила:
— Нравятся ли вам цвет моей сумочки?
Я ответил:
— Нет.
Она поглядела на меня удивлённо, а затем спросила:
— Вы случайно не дальтоник?
В голосе её была, как мне показалось, враждебность.
— Нет, я люблю не такие цвета, — сказал я.
— А какие?
— Красный и оранжевый.
Она щёлкнула застежкой сумочки, размахнулась и бросила под остановившийся на перекрёстке «Мерседес».
Раздался взрыв, и на месте машины расцвёл Красный Цветок.
— Так лучше? — спросила она.
— Гораздо, — отозвался я.
Она продела свою руку в чёрной перчатке с раструбом в мою, и мы спокойно пошли рядом. Бегущий человек привлекает внимание.
Робот блистал хромом и пластиком. Многочисленные ножки и метелочки, высовывающиеся в самых неожиданных местах, а также присоски на длинных щупальцах красноречиво говорили о том, что для него нет и не может быть недоступных мест: он довсюду доберётся и произведёт уборку надлежащим образом. Что он, собственно, только что и продемонстрировал: улица блистала чистотой.
Собравшиеся с восхищением смотрели на робота, а он скромно сиял в отсветах многочисленных вспышек и ничего не отвечал на задаваемые вопросы. Но не от скромности, а по причине отсутствия звукового тракта.
За него отдувался генеральный конструктор:
— Создав данного робота, мы осуществили вековечную мечту человечества: навсегда избавились от тяжёлого малоквалифицированного труда! Теперь человеку не придётся ходить с метлой и тряпкой, подметая и вытирая пыль! И он сможет все силы направить на духовное развитие! — закончил генеральный конструктор.
Ситив молча стоял в сторонке. Его, как любого малыша, привлекали блестящие вещи, и он не торопился расставаться с ними и после того, как вырос. Впрочем, не то ли самое делает каждый мужчина, любуясь новеньким сверкающим автомобилем?
Но не об этом думал Ситив, глядя на блистающего металлом и глянцем робота. Ему было очень жаль свою детскую мечту: он хотел стать дворником. Он понимал, что теперь осуществить её не удастся: на пути встанут машины. И что останется на его долю? Космическим перелетам требовалось не так много людей, забираться под землю страшно, воды он боялся с детства…
Что оставалось ему? Бесцельное слоняние по улицам да просиживание штанов в пабах и компьютерных салонах?
Ситив посмотрел на прислонённую к стене метлу и висящие на ней дворницкие рукавицы и фартук — кто-то из журналистов, желая ярче оттенить контрасты, принёс и поставил старинные атрибуты рядом с роботом, как символ смены эпох.
А что, если? Быстро оглянувшись — никто не обращал на него внимания — Ситив подошёл к метле, надел фартук и рукавицы и стал мести.
Шоркающий звук прутьев прервал клацанье фотоаппаратных затворов. А затем объективы уставились на Ситива.
— Мальчик, что ты делаешь? — первый подскочивший к нему репортер задал первый вопрос.
— Мету, — спокойно ответил Ситив.
— Но зачем?
— Мне нравится работа дворника.
— Но… но сейчас изобретён такой чудный робот!
— Ну и что? — Ситив остановился и повернул голову. — Мне нравится, как метла чиркает по тротуару.
— Но это грязная и не престижная работа! Ведь разгружать пылесборник метлы приходится вручную! — вмешался главный конструктор.
— А робота кто будет разгружать? — парировал Ситив.
— Там предусмотрено автоматическое удаление, — снисходительно усмехаясь, пояснил главный конструктор.
— А мне нравится мести! — упрямо повторил Ситив.
— А как насчет духовного развития? — не отставали репортеры.
— У меня будет масса свободного времени, — кивнул Ситив. — И потом: когда я мету, я ведь думаю.
— О чём? — иронически спросил главный конструктор. — О том, куда метёшь?
— Обо всём, — просто ответил Ситив. — Почему взрываются звёзды, как устроен атом? Я даже пишу об этом стихи!
— Гм… Да… Но почему для этого обязательно быть дворником?
Ситив промолчал. Ну как он мог объяснить репортерам, в поисках сенсаций стершим ноги до колен, как это важно: осуществить свою мечту?
На мой висок легло вполне ощутимое колечко пистолетного ствола, и послышался шёпот:
— Или ты повторяешь то, что я тебе скажу, или… — я услышал характерный щелчок взводимого курка, и голову качнуло. — Повторяй: наш правитель — самый мудрый и великий из всех!
— Наш правитель самый мудрый и великий из всех, — послушно произнесли губы. А глаза безуспешно пытались скосить в сторону источника голоса — чисто инстинктивно: я знал, что никого там не увижу.
Так значит, слухи о невидимках оказались правдой? Вот они и до меня добрались.
Я осторожно поднял правую руку и провёл у виска. Рука не встретила никакого сопротивления, а холодок дула остался.
Послышался ехидный смешок:
— Разве тебе никто не рассказывал? Мы бесплотны. А вот пуля в стволе, — тон голоса снизился до угрожающего, — вполне реальна. Хочешь проверить?
— Н-нет… — пробормотал я. Если уж верны слухи о невидимках, значит, не следует проверять, сможет ли твоя голова разлететься переспелым арбузом от выстрела в упор. Тем более что однажды я стал свидетелем подобного.
Просто тогда я не знал, не верил, что орудуют невидимки, думал — снайпер. Тот человек вёл себя довольно странно: говорил сам с собой (но кто знает, может, на самом деле по сотовому телефону со скрытой гарнитурой), потом вскочил и закричал что-то вроде «Да пошли вы все!» — и тут же упал, и из виска его хлынула кровь.
Воспоминание оказалось достаточно живучим, чтобы сейчас предстать передо мной во всех подробностях.
И одна из подробностей — синий конфетный фантик, случайно оказавшийся на пути красного ручейка крови и корабликом поплывший по нему.
Я машинально посмотрел на землю перед собой. Нет, конфетных фантиков поблизости не наблюдалось. Но, несмотря на это, я постарался договорить всё, что нашептывал на ухо голос невидимки, с возможно большей убедительностью. И с облегчением почувствовал, что холодящее висок колечко ствола исчезло.
А потом стало мучительно стыдно. Как я мог! Но альтернативой покорности выступала смерть, а я пока не считал себя вправе ценить свободу дороже жизни.
Вечером, в гостях у друга, на кухне, я рассказал о произошедшем.
— Да, ситуация, — потянул он, разливая по третьей. — Видишь, и тебе досталось.
— Но почему их никогда не бывает здесь? — я обвел руками кухню. — Что бы ни говорили!
И в доказательство я произнёс:
— Наш правитель — узурпатор! Он прессует всех своей властью…
Сказав это, я прислушался: не слышен ли где знакомый шёпоток? Не касается ли виска ствол? Нет, ничего подобного я не ощущал.
— Может, микроволновка влияет? — предположил друг.
— Так она не включена, — возразил я.
— Ну и что? Её можно включить в любой момент, а невидимки, скорее всего, не могут перемещаться мгновенно. Вот и боятся, что излучение застанет их и уничтожит.
— Вчера я был у Кизима. У него сроду не было микроволновки. И невидимок тоже.
— Тогда, может, заземление какое? Батареи, канализация. Опять же, водопровод!
— Да нет, какая разница! Их, по-моему, в квартирах вообще никогда не бывает. Они реагируют лишь на публичные высказывания, особенно с трибун, на официальных приёмах…
