— А…
— Ира работает в полиции. Так что всё в порядке.
Сергей согласно кивнул. Остальные, которых, как я и думал, оказалось восемь человек, промолчали, просто кивнув головами.
— Тогда пошли экипироваться…
Мы зашли на вторую половину, отгороженную от нас занавеской, и я чуть слышно присвистнул сквозь зубы, когда Серый откинул деревянный щит, покрывавший пол, и моему взгляду предстала выкопанная в песчаном грунте яма. Он шагнул прямо на лестницу, ведущую вниз, манул рукой:
— Все за мной.
Дочка со всё возрастающим удивлением взглянула на него, но благоразумно промолчала. Зато не преминула меня подколоть, когда мы спустились вниз метров на шесть, и оказались на дне:
— Не знала, что в Карелии лоси под землёй живут.
Я усмехнулся:
— Ты очень много не знаешь. Но узнаешь. Поверь.
Вспыхнули светодиодные лампочки на потолке, и я с любопытством осмотрелся — вырубленный в граните узкий проход, ведущий куда-то внутрь, по потолку которого гирляндой висели светильники. Пройдя метров пять друг за другом, мы оказались в довольно большой внутренней камере, на стенах которой висела одежда всех размеров, преимущественно военного типа. Под ней стояли берцы, все одного типа, летние, с мощным голенищем, способным фиксировать голеностоп от вывиха. Возле одной из стен была сооружена самодельная пирамида, в которой стояло знакомое, привезённое мной, и ещё кем то их наших оружие.
— Разбираем.
Последовала негромкая команда Сергея, и мы все двинулись вооружаться. Я привычно выбрал себе АКМС, вытащил СВД и протянул остолбеневшей дочери:
— Держи. Там лоси безрогие, зато на двух ногах.
Подобрал себе подсумок, сунул в него рожки, отошёл в сторону, к цинку с патронами, принялся привычно их снаряжать. Пара минут, и четыре штуки готовы. Два в стандартный брезентовый подсумок, один — в карман камуфляжа. Один в автомат. Передёрнул затвор, поставил его сразу на предохранитель. Ирина смотрела на меня широко раскрытыми глазами, потом встряхнулась, принялась набивать две запасные обоймы патронами. Ещё один щелчок, дочь удовлетворённо отставила оружие в сторону, стала натягивать выбранные ботинки.
— Броник брать не будешь?
— Не на дело идём. На разведку. Если нашумим — и броня не спасёт.
Ввернул деловито два запала, сунул гранту одну в нагрудный карман разгрузки, вторую — в сумку на поясе. Свой любимый полевой 'глоковский' 78 с чёрным лезвием сунул в плечевые ножны, подтянул ремни разгрузки ещё раз. Попрыгал. Вроде всё в порядке. Удобно, ничего не мешает, не лязгает. Рацион в специальной наспинной сумке, трофейная пятиквартовая америкосовская мягкая фляга, которую можно использовать вместо подушки. Словом, экипировался привычным для себя образом. Несмотря на браваду, отсутствие бронежилета немного напрягало. Но здраво рассуждая, он мне сейчас будет только мешать. Дочка всё больше расширяющимися глазами наблюдала за мной. Я выбрал в ящике 'ТТ', запасную обойму, уже снаряжённую, протянул ей:
— Возьми про запас. Не слишком утяжелит, но мало ли что…
— Так мы на охоту идём, или куда?
— На охоту. И может быть очень жарко.
— Это я поняла! Ты лучше скажи, откуда ты всё это…
Она обвела вокруг рукой.
— Что?
Не понял я. Она, насупившись, пояснила:
— Ты куда в свои командировки ездишь?
— Потом расскажу.
Нас прервал Серый.
— Все готовы?
Народ молча кончил суету. Выстроился вдоль стены. Серый прошёлся вдоль строя, раздавая налобные светодиодные фонарики. Самые обычные. Я сам таким пользовался, ещё когда работал на фирме.
— Пошли…
И первым нырнул в чёрный пятигранный провал, ведущий их вырубленной в граните комнаты… Скажу сразу — ненавижу ползать под землёй. Особенно, по таким шахтам. Можно сказать, что у меня клаустрофобия на такие вот проходы. Поэтому стиснув зубы я молча шагал, не обращая внимания на шёпот дочери, время от времени, когда становилось совсем невмоготу, делая короткий глоток воды их мундштука фляги и повторяя про себя: 'Пять километров'. Всего пять километров! И их надо пройти. Мрачные стены давили, а мрак, мгновенно сгущающийся позади и едва пробиваемый лучами налобного фонаря впереди давил на психику с мощью тех тонн гранита, которые нависали надо мной. Хвала Богам, что пол был ровный на удивление. За весь путь я не заметил ни камешка, ни трещинки, ни щели. Складывалось полное ощущение, что он не вырублен, а проплавлен в толще камня. Но рано или поздно всему приходит предел, и со вздохом нескрываемого облегчения мы вывалились в точно такую же камеру, высеченную в скале, как та, в которой мы экипировались. Единственным отличием от первой было наличие не просто прохода в камне, а и ещё и двери, закрываемой самой обычной морской задрайкой с колесом. Серый осмотрелся. Проверил нас всех. Затем набрал в грудь побольше воздуха, крутанул штурвал, чуть потянул толстенную дверь на себя. Потом прошипел:
— Помогайте! Тяжёлая же!
Не раздумывая, мы все бросились к нему. Створка действительно оказалась увесистой, и открылась с трудом.
— Слушаем!
Все замерли, напрягая слух. Но пока было слышно лишь наше усталое дыхание. Зато ощутилось другое — теперь я точно знал, что всё, что говорил Серый, чистая правда. Воздух был другой! Да и чувствовал я себя по другому, намного легче. Хотя, по идее, должен был устать после пятикилометрового марша под камнем. Ирина удивлённо взглянула на меня, потом на нашего командира.
— Пошли. По одному. И тихо.
И первым шагнул вперёд, сразу падая на землю… Снаружи оказалась ночь. Я, вспомнив его слова, поднял глаза к небу — действительно, по чёрному фону плыли два шарика. Размеры — меньше Луны. И цвет… У одной сиреневый, у второй — мрачно кровавый.
— Обычно он белый, просто сегодня полнолуние.
Послышался рядом тихий шёпот Серого. Затем он распорядился:
— Эсминец, Крыс — налево, в охранение. Миха с дочерью… Э…
— Зовите меня Врединой.
Неожиданно усмехнулась Ирина, перехватывая тактической перчаткой свою СВД поудобнее.
— Страхуйте отсюда. Инженер, Владыка войны — направо пятьдесят. Остальные — за мной. Дистанция пятьдесят метров. И — тихо!
Он скользнул в темноту, прямо по изрытой следами попаданий снарядов земле. Дочка бросила короткий взгляд на небо, потом шёпотом спросила:
— Охота начинается?
— Пока разведка. Охота будет после. Когда убедимся, что всё верно.
Ирина сощурила глаза под вязаной тактической шапочкой, прихваченной ей, несмотря на стоящую у нас жару.
— Интересно, где это мы?
Теперь усмехнулся я:
— В нашем будущем доме, доча. Кажется, мы переезжаем сюда.
И тут же подхватил свой 'калаш':
— Пошли.
Пригибаясь к земле, короткими перебежками, петляя межу воронок. Догнав наших, молча проскользнули вперёд, выбрали себе воронку побольше, устроились в ней, внимательно контролируя полосу впереди нас, насколько удавалось увидеть. Вскоре послышалось сопение, миновав нас, народ прополз дальше. Серёга на мгновение остановился, кое-как прохрипел:
— Впереди, метрах в трёхстах — кустарник. За ним будет нормальный лес. А там и дорога. Выйдем — передохнём.
Я кивнул, всматриваясь в темноту. Тихо. Даже странно. А говорил, что тут война. Ни трупов, и воронки уже воняют. Старые. Хотя… Небольшой бугорок метрах в десяти от нас оказался оторванной скрюченной кистью руки. Убедился. Серый врать не станет…
…Два одетых в коричневые длинные плащи или шинели солдата проходят мимо ребят, изо всех сил вжимающихся в мокрую глину. Хвала Богам, не замечают, и дочь медленно опускает ствол винтовки, готовая в любой момент спустить курок. Я, в отличие от неё, не расслабляюсь, потому что мои цели ближе — за ближними кустами возле повозки, запряжённой самыми обычными лошадьми, возятся четверо: трое солдат и покрикивающий на них, то ли офицер, то ли прапорщик, если таковые существуют в местной армии. Доносятся глухие удары деревянного молотка по дереву, потом крики прекращаются, протяжный скрип, лошади фыркают, с натугой трогая гружёный воз с места. Слышны сочные шлепки больших копыт по дороге. Над ухом раздаётся сопение, но я привычно вскидываю руку, сжатую в кулак, потом спохватываюсь — откуда парням знать, что означает этот жест? Впрочем, к моему удивлению, реагируют они верно, замирая на месте. Ждём пару минут — повозка скрывается за поворотом, и я напрягаю слух изо всех сил. Кажется, можно. Растопыриваю большой палец и мизинец, и, подчиняясь жесту, двое из наших укладываются в кювете, смотря в разные стороны. До поворота, заросшего кустами, метров сто, так что нормально. Снова вскидываю руку — ещё двое наших торопливо перебегают дорогу, стараясь не шлёпать по лужам, в свою очередь укладываются в канаве с противоположной стороны, так же направляя оружие в разные стороны. Снова ждём. Тихо. Вскидываю левую руку вверх и сгибаю её в локте два раза. Все, кто не занят, в том числе и я с дочерью, пригибаясь, бесшумно преодолеваем препятствие и скрываемся в кустах. Там, на удивление, сухо. А то уже задолбала эта слякоть. Последними, дождавшись, когда люди с той стороны, контролирующие кювет, переберутся к нам, от дороги отходят страхующие. Перестраиваемся в боевой порядок — впереди снова Крыс и Эсминец, позади — я и Ирина. В середине все остальные. Удивительно, но густой лес почти на линии фронта пуст. В том смысле, что ни людей, ни животных. Не видно ни окопов, ни заграждений, не замечаем ни блиндажей, ни землянок. Вообще ничего. Редкие деревья не различимой в полусумраке густо, не в пример Земле усеянного звёздами неба, породы. Стволы почти все одного размера — от полуметра до семидесяти-восьмидесяти сантиметров в диаметре… Впрочем, разглядывать некогда, да и много ли увидишь в темноте? Поэтому торопливо, волчьим бегом, углубляемся как можно дальше. Внезапно бегущий впереди Крыс вскидывает руку и замирает на месте в напряжённой позе. Мы дружно приседаем на одно колено, ощетиниваясь стволами в разные стороны. Засада? Патруль? Ягд-команда?! Мужчина шевелит пальцами в воздухе, на фоне громадного светящегося пятна на небе мне удаётся хорошо их разглядеть. Оглядывается, безошибочно находит взглядом мою дочь, манит. Короткий взгляд в мою сторону, едва заметный кивок, на удивление бесшумно, несмотря на отсутствие практики, Иришка тенью скользит среди кустов, останавливается возле Крыса, и тот что-то шепчет ей на ухо. Кивок. Она вскидывает винтовку, приникает к прицелу, несколько минут крутит стволом в разные стороны, что-то неразборчиво на таком расстоянии шепчет. Наш камрад кивает, затем показывает влево. Понятно. Все бесшумными тенями скользят по толстому слою прошлогодней листвы. Она мокрая, поэтому мы словно бесшумно скользим над ней, мягко перекатывая ступни с пятки на носок, чуть её подворачивая, чтобы вся тяжесть тела приходилась не только на большой палец, а на всю стопу. Так устаёшь меньше, и можно проделать более длинный путь до привала, чем обычным шагом. Да и следы вытягиваются в одну цепочку, сбивая с толку преследователей… Ещё два по субъективному ощущению километра, и мы оказываемся на высоком берегу реки. На той стороне, чуть в стороне от тёмной полосы моста с блестящими рельсами, видно множество огней. Инженер и Владыка Войны уходят на фланги, я остаюсь в тылу, остальные срезают ножами по несколько кустов и укладываются в ряд за импровизированной баррикадой, наблюдая за огнями. Мне тоже любопытно, но дождусь смены. Моё дело — прикрывать тыл. Поэтому прикидываю запасную позицию, проверяю всё ли на месте, ничего не потерял? Кидаю в рот пару кусочков самого обычного рафинада — сахар обостряет ночное зрение. Ну и жду, разумеется. Смены и рассвета. Много огней — значит, либо лагерь, что маловероятно. Либо, город или большая деревня. Скорее всего, первое. Уж больно на большое расстояние раскинулись огни… Никак не могу понять одной вещи — почему оказался пуст лес? Да и повозочники, как я заметил, относились к растущему вдоль дороги кустарнику с явной опаской. Может, тут водятся опасные для людей хищники? Точнее, не могут не водится. Лошадей, или их точное подобие, я очень хорошо рассмотрел своими собственными глазами. Да и аборигены неотличимы от людей. Во всяком случае, я ничего эстраординарного, вроде лишних, или наоборот, недостающих пальцев на руках не увидел. Черты лица — практически наши, европейского типа. Рост, правда, пониже. Примерно на голову меньше меня. Но, насколько я знаю, и на Земле в начале прошлого века средний рост населения был значительно меньше. Термин 'акселерация' придуман не зря. Да что там далеко ходить — младший сын в свои двадцать — куда выше меня. И стал таким уже в восемнадцать. А ведь и я без трёх сантиметров сто девяносто… Меня хлопают по плечу — смена. Меняющего я услышал ещё метров за тридцать от себя. Сопит, как паровоз. И даже узнал по этому дыханию — Тролль. Так он себя именует у нас.
