Перед глазами стояла странная пелена, временами Медведеву казалось, что все ребята были на одно лицо. Он смотрел на своих парней и не мог разобрать, кто перед ним – Илья или Антон, только смутно догадывался, что не Томский, потому что тот был ниже ростом. Он с трудом понимал, что ему говорят, о чем его спрашивают, смысл слов доходил до него только со второго, а то и с третьего раза, и Вадим старался отделаться самыми общими указаниями, опасаясь сказать что-нибудь не то.
К вечеру завалы были разобраны, найдены живыми все жильцы дома, на этот раз обошлось без жертв. Милиция снимала оцепление, работа спасателей и медиков была закончена, все грузились по машинам. На грязном утоптанном снегу, поверх которого ложился покрывалом свежий, рядом с застывающей лужей сидел дрожавший от холода маленький полосатый котенок и полными ужаса глазами смотрел на приближавшуюся огромную собаку. Он уже не пищал, а только раскрывал крохотный розовый рот в беззвучном крике. Казан обнюхал малыша – тот целиком поместился бы в собачей пасти – и, осторожно подхватив зубами, вместе с ним запрыгнул в машину.
— Молодец, хороший пес! Еще одну живую душу спас, — похвалил пса Середкин, взял у него котишку и отдал Зорину.
Тот сунул малыша себе за пазуху, чтобы отогреть.
— Дома уже пятеро всех мастей и размеров бегают, еще с одним отец меня даже на порог не пустит, — улыбаясь, сказал Денис. — Возьмем с собой в институт, будет у нас сторожевой кот.
Медведев, смотревший на них пустыми глазами, не заметил ничего. «Не могу больше… Лечь и не двигаться… И чтобы никого… И ничего…» – других мыслей в голове не было.
На базе Генка долго не мог найти Вадима, он не видел его ни в гараже, ни в душевой, ни в комнате отдыха, ни в кабинете, куда заглянул в первую очередь. Перед самым уходом домой снова сунулся туда, скорее для очистки совести, и остолбенел. Командир в грязном и мокром комбинезоне сидел за столом, на котором стояла почти пустая литровая бутылка водки.
— Ты что?! — Середкин схватил Вадима за рукав, когда тот снова потянулся за бутылкой. — Спятил? А если кто увидит?
— Пошел вон! — Медведев стряхнул Генкину руку. — Не твое дело!
Вадим сидел перед включенным компьютером, на мониторе была фотография Светланы, сделанная Томским летом в полевом лагере. Сергей поймал момент, когда девушка только вышла из машины, и в глазах ее сияла радость встречи с ребятами. Вадим то увеличивал снимок до такой степени, что на экране умещались одни лишь голубые глаза, то уменьшал его до размера почтовой марки.
— Я обидел ее, ты понимаешь?! Она вот так же смотрела на меня, а я… — Вадим вцепился руками в волосы и мрачно посмотрел на друга. — Петрович прав, она меня никогда не простит.
— Пойдем домой, командир, не стоит здесь вот так сидеть. Уже почти ночь на дворе, давай отсюда выбираться в цивилизованные края.
— Давай, — неожиданно легко согласился Медведев. — Только по дороге в магазин завернем. Я хочу напиться до потери сознания.
Генка оценивающе взглянул на Вадима – тот, похоже, уже близко подошел к такому состоянию, во всяком случае, спорить с ним было бессмысленно.
Служебный транспорт давно развез всех сотрудников и вернулся в гараж, а рейсовые автобусы после девяти вечера не ходили. Пытаться ловить машину было бесперспективно. Пришлось идти в потемках через рощу и весь Медгородок областной больницы в надежде застать на конечной последний трамвай, идущий в центр. Полная луна бросала голубоватые блики на свежевыпавший снег, под которым едва угадывались дорожки. Медведев молча брел за Середкиным, временами сходя с утоптанной тропинки. Один раз он провалился в снег по колено и чуть не упал, замысловато выругался и присел на спинку утонувшей в сугробе скамейки.
Генка вернулся к нему.
— Димыч, ты в порядке?
— Дойду, — коротко ответил Вадим, зачерпнул полную пригоршню снега и уткнулся в него лицом.
Весь путь до дому Медведев угрюмо молчал, предоставив Генке отбиваться от кондуктора в трамвае, которая увидела нашивку службы спасения на его комбинезоне и стала приставать с расспросами о взрыве, решив получить информацию из первых рук. Было видно, что Середкин страшно разочаровал ее, объяснив, что никакой взрывчатки и никаких террористов не было, никто не погиб, а дом, предназначенный к сносу, стоял практически пустой.
— Что ты стал распинаться перед этой калошей? Она ведь все переврет, все расскажет по-своему, с красочными подробностями о том, что было и, тем более, чего не было, да еще на нас сошлется, — хмуро заметил Вадим, когда они уже подходили к его дому.
Он, казалось, немного протрезвел, но помрачнел еще больше. Отстав от Середкина, Медведев зашел в маленький круглосуточный магазин на первом этаже своего дома, торговавший, в основном, спиртным, и взял пачку сигарет и две бутылки водки. Выйдя на крыльцо, тут же открыл одну и разом вылил в себя почти половину.
— На… ты взял это палево? Отравиться хочешь? — Генка брезгливо взял ополовиненную поллитровку.
— Я уже сказал, чего я хочу. Тебя насиловать не собираюсь, не хочешь – не пей. И вообще, отстань, сделай одолжение, — Медведев достал ключи, открыл дверь подъезда и резко, едва устояв на ногах, развернулся к Середкину. — Меня нужно пристрелить, как бешеную собаку. Или придушить. Если ты мне друг, ты это сделаешь.
— Ладно, утром разберемся, что с тобой делать.
— Не утром, а сейчас, — в ожидании лифта Вадим отобрал у Генки початую бутылку и приложился к ней. — Возьми себе другую, если что приличное в такое время найдешь, а мне и это пойдет. Если отравлюсь, то все проблемы сами собой отпадут.
— Это если ты насмерть отравишься, а если инвалидом станешь или ослепнешь? — Генка сделал попытку вразумить друга и отнять у него бутылку, но бесполезно.
— Пусть так. Будет веская причина наложить на себя руки, — Вадим ухмыльнулся с мрачным удовлетворением. — Я бы и сейчас это сделал, да смелости не хватает, понимаешь?! — заорал он вдруг на весь подъезд.
— Я тебе сделаю… Заткнись лучше, всех соседей вот-вот перебудишь.
Дверь квартиры Генке пришлось открывать самому – Медведев еще в лифте прикончил поллитровку и впал в самый настоящий ступор. Он пристально разглядывал разрисованную стенку кабины, выходить из которой никак не хотел, и молчал. Выгонять его оттуда Генке пришлось чуть ли не пинками. В квартире уже Середкин лишился дара речи – везде были портреты Светланы, нарисованные карандашом, маркером, шариковой ручкой прямо на обоях, на дверях и даже на большом зеркале, на котором ее лицо было нарисовано несколькими штрихами губной помады, неизвестно откуда взявшейся у Вадима.
— Это Светкина помада, я ее в отделе кадров украл, когда она вышла, — Генка онемел, зато Вадим обрел способность говорить. — Видишь, до чего дело дошло… — он с тоской посмотрел на маленькую золотистую призму, лежавшую на полочке у зеркала, не раздеваясь, протопал в комнату, где рухнул на диван и отключился.
Генка безуспешно попробовал растолкать друга. Медведев отмахивался от него, как от надоедливого комара, страшно матерился, но не приходил в себя. Пользуясь короткими периодами затишья, Генка кое-как стянул с командира комбинезон и обувь и кинул их в прихожую, затем вытащил подушку с одеялом и попробовал пристроить их Вадиму. «Задавлю суку!» – пригрозил Медведев непонятно кому; это было последнее членораздельное высказывание, которое услышал от него Середкин. Почти всю ночь Вадим, не просыпаясь, то садился на диване, то вскакивал с него, то стонал, то орал в полный голос, подушка с одеялом постоянно оказывались на полу. Генка не решился оставить друга одного в таком состоянии, а утихомирить его никак не мог. Он уже стал прикидывать, что ему делать: вызвать «Скорую» на острое алкогольное отравление или применить народное средство и дать Медведеву как следует в челюсть, чтобы вырубить его окончательно, но тот вдруг успокоился сам. Середкин пошел на кухню и вылил остатки второй бутылки в раковину. «Ну и дрянь!» – поморщился он, уловив запах не то керосина, не то еще какой-то химии. Потом вернулся в комнату, достал еще одну подушку, не раздеваясь, пристроился в кресле напротив Вадима и задремал.
Было почти пять часов, когда он проснулся от грохота. Медведев свалил стул, когда кинулся в ванную; было слышно, как его там выворачивает наизнанку. Когда через несколько минут все стихло, Генка решил проверить, что с Вадимом. Тот сидел на краю ванны и смотрел прямо перед собой остекленевшими глазами.
— Живой? — осведомился Генка.
— Я ничего не помню, — не ответив на вопрос, с ужасом сказал Медведев, все так же глядя в одну точку.
— Ну ты даешь… — Генка прислонился к косяку и зевнул.
— Что я пил?
— Судя по запаху, керосин. Это то, что я видел. А что ты залил в себя на работе, не знаю, когда я тебя нашел, ты был уже хорош.
