— И ты? — глухим голосом спрашиваю у неё.
— И я подумаю над этим позже, но уже всё сделано со стороны родителей и ты наш брат, — в тон мне, также глухо ответила Маша.
В комнате не было ничего кроме тишины. Настенные часы и те остановились в четвёртом часу ночи. Даже Химари переключила мурчание в режим вибрации и положила свою голову на сложенные лапы.
Мои же мысли бегали, ехали и летали, но так ни к чему толковому не приходили. Какое лечение нужно пройти Маше? Почему не прошла и… сколько ей осталось? Спрашивать этого я не мог и не хотел. Если она сама до этого не рассказала, значит не хотела, и я её понимаю.
Не вчерашним знакомым это рассказывать. Я и так удивлён её и Кати добротой, как и вниманием. Сперва думал, что так они заглаживают для себя чувство вины, за то, что я пострадал. Затем пришёл к мысли, что это благодарность за спасение, но даже для этого они сделали слишком многое, не говоря уже об их личном ко мне отношении. Напрямую же спросить… для меня это означало бы плевок им в лицо. К тебе с добротой, а ты спрашиваешь у человека, что он за это хочет. И ладно бы, такое присутствует, что за услугу могут требовать ответную, но я чего-то подобного от этих девушек не чувствую.
Именно поэтому мои мысли роились над тем, как я могу ей помочь, но чёрт! Что я могу сделать? Загадать желание у джина и вылечить её? Трижды ха-ха-ха, очень смешно. Я не медик или народный лекарь, не волшебник, что в магию исцеления может или ведун какой. Даже не некромант, чтобы воскресить при неудаче или не демонопоклонник, чтобы выменять её душу за множество жертв.
Я обычный шестнадцатилетний парень, которого преследует постоянная неудача. Да, я привык с ней жить и даже уживаться, но это не сильно меняет дело. Каким бы не был материал здания, плохой фундамент не позволит построить высокое здание. Так и здесь.
Что же я тогда могу? Как это бы странно не звучало, но я могу как бесконечно много, так и бесконечно мало. Я могу, наверное, сделать самое главное…
— Знаешь, — разорвал гнетущую тишину в комнате. Маша, как и Катя, вышли из своих раздумий и смотрели на меня. Даже почувствовал, как Химари приподняла свою головку и посмотрела на меня, но я не торопился что-либо ещё говорить. Вместо этого взял в руку прядку ярко белых волос и принялся их гладить. — Удивительно мягкие, гладкие и такие приятные на ощупь. Так и не хочется их отпускать. А эти серые красивые глаза? Вновь хочу увидеть, как в них плещутся удивительные смеси эмоций: ехидства и радости, энергичности и счастья, доброты и заботы.
В глазах Маши, что так и не убрала подбородок с моего плеча и стояла позади меня, я увидел бурю эмоций, но даже не думал о том, чтобы понять, какие они. Мне этого сейчас не нужно. Рука без моей прямой воли потянулась к её векам и аккуратно их погладили.
— Нравится та яркая улыбка, которую ты даришь. То ощущение заботы, которое ты можешь подарить лишь парой фраз, — рука спустилась ниже и коснулась края губы. — Можешь считать меня эгоистом, последней тварью или ещё чем похуже, но…
В это момент у меня словно что-то застряло в горле и не дало продолжить говорить. Голова опустилась вниз, тем самым прикрыв глаза упавшими на них волосами. Это было трудно, но у меня получилось пересилить себя, и я продолжил говорить.
— … но я не хочу этого лишаться. Я не хочу лишаться тебя, — подняв голову, встречаюсь взглядом серых глаз.
Мы молча смотрели друг другу в глаза, пока у меня немного не замылилось зрение.
— У тебя глаза мокрые, — Маша указала на очевидный факт.
— Кажется, дождь начался, — сказал первое, что мне попало в голову.
— Хи-хи-хи, — Маша засмеялась в кулачок. — Дурачок.
— Пойду, уберу это непотребство, — начал вставать и направился в ванную.
***
Надежда. Такое знакомое всем слово. Один из главных столпов, который поддерживает человека даже когда все другие стали руинами. Безвозмездно даёт человеку силы, волю и стремление, что могут человеку спастись.
«Пока есть надежда, ты можешь идти вперёд» — примерно так говорят, стараясь приободрить и направить потерянных людей. Но что делать человеку потерявшему такое благо как надежда? Ему не за что держаться и уже нечего терять. Он потерял волю и желание. Более у него ничего не осталось, но он встаёт с колен и приходит в себя.
Человек вновь начинает жить, но всё же теряет возможность испытывать надежду. Он боится вновь положиться на надежду и вновь упасть в глубины отчаяния, когда ты не можешь сделать абсолютно ничего.
Вот только в самых отчаянных ситуациях человек всё равно начинает взывать к самой отчаянной из надежд.
В наблюдающих за этой сценой карих глазах появилась небольшая искра такой предательской эмоции как надежда.
***
Уже вернувшись из ванной и по пути одев футболку, вошёл в кухню, где уже была как всегда весёлая Маша и слабо улыбающаяся Катя.
Именно тогда мне и объяснили, каким таким образом мне надо идти в школу, а я абсолютно ничего об этом не знаю. Как оказалось, документы были сданы ещё в тот момент, когда я был без сознания, и мне даже выдали некоторое время, чтобы прийти в себя.
Я как раз таки выписался из больницы, вполне себе даже бегаю и даже карабкаюсь по балконам, и ничего!
— Поэтому старшие сестрички и решили, что негоже нашему младшему братику школу прогуливать без причин! — пафосно оповестила меня Маша.
— Поэтому мы сломаем ему ещё пару косточек нашему братику, и у него будет причина не ходить в школу, — раздался тихий шёпот, и я даже сначала не понял от кого он исходит, потому с ошарашенно посмотрел на Катю.
— Пхи, — Маша засмеялась. — Ну у тебя и лицо!
— Я как-то не знал, что Катя у нас любительница чёрного юмора, поэтому и удивился, — постарался придать действительности в ситуацию.
После этого мне также объяснили и про школьную форму, которая оказывается, уже была для меня сшита. Мерки же были сняты.
— Стоп! — мне в голову пришла одна мысль, которая не даёт мне покоя. — Хотите сказать, что когда мы мерили в магазине большие и маленькие для меня комплекты одежды, вы знали, что она мне не подходит?! — возмутился их коварству.
— Не только, хи-хи-хи, — засмеялась Маша, да и Катя улыбнулась.
— Не только? — приподнял бровь.
— Одень этот комплект школьной формы, — Катя дала мне белый пакет с одеждой.
Пожав плечами, направился в свою комнату переодеваться.
— Ой, да чего мы там не видели, — насмешливо сказала Маша.
— Так и знал, что вы там подглядывали, — пробурчал под нос и зашёл в комнату.
— Скажи спасибо, что мы не дали твой телефон тем консультанткам в магазине, — донеслись до меня слова Кати, от которых стоило мне представить последствия, аж передёрнуло. Те пираньи выпьют кровь похлеще кого-либо.
— Это шутка? — спросил у девушек, стоило мне выйти из своей комнаты.
— Это реальность, — опровергла меня Катя.
Школьная форма мне жала, причём во многих местах, и двигаться мне приходилось аккуратно, ведь неловкое движение и в нескольких местах разойдётся шов.
— Всё равно ничего не понимаю, — ответил на их внимательные взгляды.
— Эта форма была сшита по меркам твоей старой одежды, которую у тебя сняли при попадании в больницу, — после слов Маша показала на второй пакет. Чёрный. — Эта же форма сшита по меркам взятым из торгового центра. Одень её.
Ничего не спрашивая беру пакет и иду в комнату.
— Мог бы и остаться, — долетело до моих ушей.
Выйдя же из комнаты, был знатно обескуражен.
— Как влитая, — сказал девушкам и покружился, давая осмотреть себя. — Я не знаю как такое возможно.
Я сравнил форму. Она и в правду была такой, какую бы я носил две недели назад, но она мне мала. Новая же была больше на несколько размеров, но подходила мне как раз.
— Вот и мы не знали, — Катя пожала плечами.
Позже мы выехали по направлению к моей новой школе. «Сёстры» же вызвались «проводить братика, чтобы дать пинок в правильное направление жизни». Где-то я эту фразу слышал…
