"И того гляди возьмут штурмом дворец", — подумал Солерн. Чертов Фонтанж! Еще вчера они могли вывезти и королеву, и ее сына, и даже регента, но сегодня уже поздно.
— Это дикий мастер, — вдруг заявил Николетти.
— Что?
— Не что, а кто. Мужчина, у которого есть способности, но который не прошел обучения. Это объясняет, почему он так поступает, не боясь последствий.
— А при чем тут обучение? — поразмыслив, спросил Солерн. — Разве не наоборот — необученный неумеха наворотит дел и себе навредит?
— Я не об этих последствиях, — старик поджал губы. — Мы, мастера, не можем делать все, что в голову взбредет, например, содействовать преступникам и мятежникам.
— Почему?
— Потому что.
"В самом деле, меньше знаешь — крепче спишь", — решил Солерн и не стал вдаваться в подробности.
— Этот ваш дикий мастер — посильнее вас или нет?
— Нет, — с усмешкой отвечал Николетти, — я, можно сказать, единственный в своем роде. Сейчас таких, как я, больше нет. Но раньше были. Иногда среди мастеров появляются, гм, выдающиеся таланты.
"И слава Богу, что иногда", — подумал дознаватель. Ему и одного Николетти было более чем достаточно. Да и вообще наличие у бунтовщиков какого-то дикого мастера уже не казалось такой насущной проблемой по сравнению с тем, что сейчас творилось в Байоле.
— Можете остаться в Бернардене, тут сейчас безопаснее всего. Я отправлюсь во дворец.
— Вы больше не заинтересованы в поимке этого мастера?
— Не сейчас. Сами видите, что творится.
— И вы думаете, что можете этому помешать? Остановите бунтовщиков волшебной силой сотни агентов и королевского пурпура?
Ги не ответил. Ренольский мастер был прав: усмирить байольцев теперь можно только силами армии. Очевидно, что даже если найти и казнить зачинщиков, восстание от этого не прекратится. Уменьшить ущерб поможет разве что поимка того, кто поставляет байольцам оружие.
— Хотите поработать на меня? — вдруг спросил Николетти. — Мне нужна помощь в поисках дикого мастера.
Солерн дернулся от неожиданности:
— Я не работаю! Я служу королю и короне!
— Это ненадолго, — хмыкнул мастер. — Особенно если ваш Фонтанж и дальше будет давать регенту такие же отличные советы, как сейчас.
Карета остановилась, гвардейцы распахнули двери и занялись выносом раненых и бессознательных. Солерн поднялся по лестнице на надвратную башню, где обнаружил де Ларгеля — лейтенанта гвардии, который в подзорную трубу изучал дворец и площадь перед ним.
— Что там? — спросил Ги.
— Вооруженная толпа окружила дворец, — отозвался лейтенант, протягивая ему подзорную трубу. — Туда не добраться, но гвардия и полк регента еще держат оборону. Что у вас там произошло?
Солерн коротко рассказал о случившемся.
— Кого они повесили?
— Думаю, сержанта амальского отряда.
— Слава Богу, не наших.
— Наших, — сухо сказал дознаватель, — они просто перебили.
Ларгель отвел взгляд. Ему было двадцать с небольшим на вид, но Солерн находился не в том настроении, чтобы снисходить к чьей-то неопытности. К тому же он все еще бурлил от негодования после оскорбительного предложения Николетти. Работать! На какого-то мастера! Словно он наемный лакей! Лучше б старик подсказал, как не довести дело до массовых убийств. Хотя в глубине души Солерн был уверен, что начатое уже не остановить.
***
"Результат немного неожиданный", — с досадой подумал Фонтанж, поглядывая из окна на байольцев. Нет, граф был не против, чтобы они штурмовали дворец — но не тогда же, когда он сам внутри! Гвардейцы и амальский полк пока держали чернь в страхе Божьем, но Фонтанж не поручился бы за исход сражения: солдат было куда меньше, чем горожан, орущих что-то про народ, Далару и парламент.
Внутри дела у герцога фон Тешена шли тоже не лучшим образом. Двор, включая послов, воспринял представление регента и нового короля молча — знать и дипломаты держали свои мысли при себе, особенно после демонстрации эдициума. А вот парламент от одного вида этой бумажки просто взорвался, и даже Фонтанж не знал, почему. Может, в курсе был Солерн, но граф услал южанина вешать Жильбера и втайне надеялся, что оба не вернутся.
В связи с напряженной обстановкой в столице парламент было решено собрать во дворце, в Зале Ястребов, чтобы регент и король не показывались лишний раз на улицах. Сначала все шло как будто неплохо. Но стоило герцогу предъявить почтенному собранию эдициум, как собрание мигом забыло о своей почтенности и обрушило на него шквал негодования, в котором, как молнии, сверкали слова "подделка", "подозрительная смерть", "собрание Штатов" и, страшно сказать, "представительство народа". Народ, кстати, очень активно представлял себя сам, буйствуя под окнами дворца, и Фонтанж с недовольством заключил, что развлечений с Жильбером хватило ненадолго. А он-то надеялся…
— Несколько угнетающее зрелище, — со смешком донеслось откуда-то слева и снизу. Граф обернулся — к нему в кресле на колесиках подкатил посол Амалы, барон фон Линденгардт. Миниатюрный, всегда со вкусом одетый, он в свои пятьдесят с небольшим выглядел моложе Фонтанжа — и к тому же был довольно красив: орлиный профиль, ярко-голубые глаза, черные волнистые волосы с проседью.
— Ваш климат меня доконает, — со вздохом заметил посол. — Эта ужасная сырость и холод просто убивают суставы.
— Сочувствую, мессир, — сказал Фонтанж без тени сочувствия. Он был уверен, что посол дает герцогу очень здравые советы, а это графу не нравилось. Вот совет заменить гвардию на амальских солдат — совсем другое дело…
— Не кажется ли вам, — изрек барон, пощипывая бородку, — что регент завоюет больше расположения парламента, если согласится на это ваше собрание Штатов?
— Ему не удалось добиться расположения парламента сейчас, и я сомневаюсь, что удастся в дальнейшем, — покачал головой граф. — Его высочество не слишком, гм, обаятельный человек.
— О, герцог скорее солдат, чем политик, — беззаботно отвечал посол. — Войны удаются ему лучше, чем переговоры.
Это был явный намек на бесполезность даларской армии, которую герцог разнес в клочья при Шандоре, но Фонтанж уловил в словах фон Линденгардта еще кое-что:
— Полагаете, что с открытым вооруженным противостоянием он справится успешней?
— Полагаю, что именно этого он и хочет. Его высочество плохо разбирается в дипломатии, но отлично — в военном деле.
"У ваших восставших нет ни единого шанса", — граф был уверен, что правильно понял и этот намек, но не стал намекать в ответ, что при Шандоре регент имел дело с армией, численность которой намного меньше, чем у всего народа Далары. Фонтанж не сомневался, что если герцог утопит в крови Байолу, то вся страна мигом полыхнет, как костер, в который швырнули пороху.
— Уверен, что его высочество не станет доводить до такой крайности. Даларские Штаты — не более чем старинная традиция, скорее символ единства страны и короля, а не…
— Странно, сейчас мне кажется, что этот символ намерен вырвать власть из рук герцога и наслаждаться ею самостоятельно. Если, конечно, — посол благодушно прищурил яркие глаза, — какая-нибудь аристократическая фамилия не решит, что настала пора сменить Монбрианов на троне, где они, должен сказать, порядком засиделись.
"А ведь у фон Тешена немало врагов в Амале", — припомнил Фонтанж. Брат короля, вечно ищущий себе королевство, уверенный, что его обделили, когда Людвиг Благочестивый взошел на престол, герцог-полководец, обожаемый амальской армией… Есть над чем подумать. Граф внимательно вгляделся в фон Линденгардта. Посол хранил неизменно добродушное и почти беспечное состояние духа. Но кто знает — не сделал ли он какой-нибудь знатной даларской семье такое же предложение, какое сам Фонтанж послал герцогам де Фриенн?
— Но кто бы это мог быть? — вопросил Фонтанж, в глубине души опасаясь, что посол сейчас же назовет Фриеннов. — Аристократия верна короне.
