– Ты все скучаешь в одиночестве? – из вежливости поинтересовался агент, обдумывающий на ходу свои дальнейшие действия. – Интимные игрища не привлекают?
Из комнаты выглянул уже достаточно возбужденный внешне парнишка, округлил, якобы удивляясь, глаза и позвал:
– Машка, тебя не хватает!.. чего ждешь-то? пока в Зойку все сольем? Потом не ной, что тебе не досталось… пошли уже, что ли…
Из-за его спины уже достаточно громко доносилось пыхтение, постанывание, сладострастные чмокающие звуки и почти сразу следом – легкие, звонкие шлепки друг о друга обнаженных тел.
– Захочу – приду, не маленькая, – ответила своему приятелю Маринка, чуть пренебрежительно дернув плечом, а потом обратилась к усевшемуся на свое место – лицом на выход – Симону: – А то я так еще не наигралась, мне ж не пятнадцать лет…
– Интересно, а сколько? – автоматически спросил Симон, занятый «прокруткой» в голове фамилий и адресов верхушки секты – так у него в памяти добротнее укладывалось увиденное и прочитанное – и строя планы на ближайшее будущее.
– Какая разница, – поморщилась на нетактичный мужской вопрос Маринка, но тут же по внешнему виду агента поняла, что тот спрашивал лишь для поддержания разговора, а вовсе не с какими-то «кривыми», потаенными целями. – Ну, почти семнадцать, как твоей Зойке, наверное…
– Зое уже двадцать три, – сказал Симон, возвращаясь из собственной памяти за стол. – Это она выглядит так… хорошо сохранилась.
Он едва не добавил, что хорошо сохранилась еще до смерти, а уж в Преисподней просто законсервировалась, как и положено грешным душам после смерти плоти. Чтобы хоть как-то унять неожиданный зуд собственного языка, Симон плеснул себе коньяка и спросил чуть философски:
– А если ты уже все попробовала и ничего теперь особо интересного для тебя нет, то как же дальше жить? Не скучно будет?
– Ну, кто же сказал, что – все? – удивилась девчушка. – Все, наверное, и за всю жизнь не попробуешь, но то, что было сразу – вот так – интересно, пробовала… и даже нравилось сначала, когда не просто, а с изюминкой какой-то, ну там – групповуха, или с девчонкой…
«Странно все это, – подумал Симон. – Сижу в доме объекта, рассуждаю об интимных удовольствиях с совершенно посторонней, да еще совсем юной грешницей, а Нулик в это время где-то пропадает. А меня почему-то совершенно не волнует: а вдруг его кто-то перехватит? вдруг опередят или свои же, или эдемские… Время уходит, но постоянно кажется, что все так и должно быть, все уже предначертано и сбудется, чтобы я тут не делал и не говорил…» Агент едва заметно ухмыльнулся собственным мыслям, особенно поименованию возможных конкурентов из Преисподней «своими».
– А ты сам-то? – казалось, не замечая молчания собеседника, оживилась девчушка. – Тоже, вот, сидишь со мной, а реакции и эрекции – нуль… ну, ладно, с Зойкой не хочешь или нельзя тебе к ним, чтобы вместе с ребятами покувыркаться, но неужели меня не хочешь?
Она поставила на стол стакан и неожиданно легко и как-то совсем непринужденно подняла вверх, к потолку, прямые ножки, и развела их на всю возможную в кухонной тесноте ширину, чуть прихватив их ладонями где-то под коленками, но не удерживая, а просто фиксируя в такой позе.
– А я – умелая, – похвасталась Маринка, плотнее прижимаясь спиной по стенке, чтобы не сползти с сиденья табуретки. – Еще и гимнастикой занималась совсем недавно, какую хочешь позу могу закрутить, Камасутра отдыхает…
– Я бы не возражал, – откровенно признался Симон, опуская под стол опустевшую и извлекая из холодильника привычно поставленную туда хозяином дома сразу после возвращения с кладбища и магазинов вторую бутылку коньяка. – Правда, есть некоторые обстоятельства, не позволяющие просто снять штаны и вставить тебе…
– Вот! – по-своему поняла его расплывчатые слова девчонка, опуская ноги и усаживаясь поудобнее. – У меня тоже – обстоятельства. Приелось под горлышко, знаешь ли, вот так: выпили – трахнулись – еще выпили – еще трахнулись – разбежались. Иногда хочется и просто выпить, без траха, а иногда – и по-особенному…
– По-особенному выпить – это ты гурманкой становишься, – нарочито приняв нужный ему смысл в словах девчушки, констатировал Симон, разливая коньяк. – Наверное, разнообразия ищешь, новых ощущений.
– Не-а, – возразила Маринка, принимая второй уже стакан с янтарным напитком, впрочем, из первого изрядная часть досталась Зое. – Это не разнообразие, с этим-то как раз у меня все в порядке, это, ну, как в компьютерной игрушке, новый уровень, на котором все и сложнее, и совсем по-другому…
– Понятно, – кивнул агент, хотя экранными забавами никогда не увлекался, даже популярный в его жизни тетрис не складывал.
Он глотнул коньяк и поставил фужер на… чистый стол. Теперь и стол, и вся кухонька были аккуратными, чистенькими, ухоженными. Над блистающей белизной раковиной висела симпатичная, семейная полка-сушилка, заполненная тщательно промытыми тарелками, чайными чашками, блюдцами. В спину поддувал холодный, неприятный ветерок из полураспахнутой форточки, слегка задрапированной тюлем.
На Симоне была непонятная, но явно военная, форменная рубашка желто-кремового цвета, с пристегнутыми погонами, на которых можно было легко разобрать два черных, узких просвета. И весь агент изменился, стал поменьше ростом, пошире в плечах. Напротив него, подперев голову маленьким, острым кулачком сидела далеко уже не юная, но все еще очень привлекательная женщина в пестреньком домашнем халатике, с огромными васильковыми глазами. Они прощались. Прощались без слов, без объятий и поцелуев. Просто смотрели друг другу в глаза, один – обещая вернуться, другая – обещая ждать.
Женщина протянула руку, и Симон-офицер взял её тонкие, похожие на детские, пальчики в свою ладонь, потянул ближе к губам…
Дверь ударила о притолоку громко, гулко, возвещая о появлении в квартире – рыжеволосового хозяина дома, да еще и не одного, в компании с какой-то, похоже, сильно подвыпившей девицей. Та едва не рухнула прямо на пороге, запнувшись за разбросанную в беспорядке чью-то обувь, тут же весело, без злости, но от души выругалась, причем, досталось всем – и Нулику, и его родителям, и бесхозной обуви, и безалаберным гостям, и сочетанию планет на небосклоне.
– Мальвина пришла, – внимательно вслушавшись в доносящийся из мизерного коридорчика матерок, заметила Маринка. – Теперь тут спокойно не посидишь, шебутная она…
И, заметив легкий, вопросительный жест со стороны Симона, пояснила чуть подробнее:
– Её, вообще-то, Веркой зовут, просто года полтора назад неудачно покрасилась, почти месяц ходила с сиреневыми волосами, вот и прозвали. А как подвыпьет, даже совсем немножечко, сразу возбуждается и начинает ко всем приставать… все равно – к мальчикам, девочкам, лишь бы партнер был живой… хотя и не очень живого можно…
Девчушка хихикнула и, чуток понизив голос, продолжила сплетничать:
– Сама видела, как она у вусмерть пьяного Вальки подымала, а тот – вообще, лежит, почти не дышит, пережрал капитально… смешно было…
– Ага, все знакомые, – мельком глянув на комнатную возню трех тел, чуть внимательнее оглядела кухоньку, близоруко щуря веселые желтовато-табачные глаза, длинноногая рыжеватая блондинка с изящным, но абсолютно растрепанным каре на голове. – Всем привет, с кем еще сегодня не сношалась…
Мальвина-Верка захохотала над собственным незамысловатым приветствием, при этом пропихивая в комнатку помогавшего ей подняться с пола Нулика, кажется, взъерошенного и возбужденного больше обычного – во всяком случае, так показалось Симону.
– С чего начнем? – спросила больше все-таки сама себя Верка, расстегивая молнию на длинной, по-цыгански цветастой, пестрой и бесформенной юбке. – Наверное, с ванны, хотя я не против и просто душ принять… эй, люди! кто мне спинку потрет? ну, и не только спинку…
Бросив уроненную на пол юбку в коридорчике, Верка распахнула дверь в ванную. отгораживаясь ею от сидящих в кухне и одновременно снимая серебристую ветровку, под которой алел ярким сочным цветом свитерок-водолазка в обтяжку.
Невидимый за дверью, кто-то из мальчишек прошлепал босиком вслед за Веркой в ванную, вслед ему, из комнаты, донеслись всевозможные советы скабрезного содержания.
Симон шел по пирсу, чуть пригнув голову, стараясь по возможности отвернуть лицо от принизывающего, наполненного соленой и дождевой влагой ветра, придерживая левой рукой стремящуюся взлететь, запарусить и притормозить его движение полу черной, хорошего сукна, офицерской шинели. Вперед, в сотне-другой метров, прикрытая сеткой мелкого дождя, почти сливаясь с легким волнением свинцового моря, его ждала огромная, продолговатая, серая туша подводной лодки со странным, неизвестным вымпелом, мокрой тряпкой колыхающимся на невысоком, символическом флагштоке. От сходней, переброшенных с борта лодки на пирс, навстречу агенту Преисподней выскочил человек в черном полураспахнутом бушлате, совсем не по сезону – в пилоточке, почти насквозь промокшей, расплывшейся на голове…
