Меня обдало холодом, но я знала, что щеки мои пылают. Пальцы сжали рюкзак, я резко встала.
— Я не клоуном пришла наниматься, — сказала я. — Выход сама найду.
— Ой, какая злющая, — заметил Джордж.
Я глянула на него. Спутанные волосы, глянцевое бесформенное лицо, глупые очки — все в нем приводило меня в ярость.
— Точно, — прошипела я. — Держись подальше, или узнаешь, насколько я злющая.
— Этим и занимаюсь, — заморгал он.
— Не вижу, чтобы ты шевелился.
— Виной тому глубокий диван — не дает мне встать, как ни старайся.
— Прекратите. Оба, — сказал Энтони Локвуд. — Мы на собеседовании, а не на ринге. Джордж, заткнись. Мисс Карлайл, примите извинения за то, что огорчил вас, но это был серьезный тест, который вы с блеском прошли. Представить себе не можете, сколько кандидатов, с которыми мы сегодня проводили собеседования, придумали небылиц про яды, самоубийства и убийства. В этой кружке должны жить все привидения Лондона, будь хоть половина их историй правдива. Ну, а теперь, пожалуйста, сядьте. Что скажете об этом?
Из ящика стола он достал три новых вещицы и поставил их в ряд напротив меня. Мужские наручные часы с золотистым ободком и старым ремешком из коричневой кожи; кусочек кружевной красной ленты; перочинный ножик с узким, длинным лезвием, рукоять которого была украшена слоновой костью.
Я перестала зацикливаться на их обмане. В конце концов, это было хорошим испытанием. Я села и перевела стальной взгляд с Джорджа на лежащие передо мной предметы. Затем максимально освободила свой разум и стала брать их один за другим.
Время шло. Я закончила проверять вещи.
Когда мои глаза перефокусировались, я заметила, что Джордж увлеченно читает невесть откуда взявшийся комикс. Локвуд по-прежнему сидел, сложа руки, и смотрел на меня.
Я сделала большой глоток чая, успевшего уже остыть.
— Кто-нибудь из прежних кандидатов справился с этим заданием? — тихо спросила я.
— А как вы думаете? — улыбнулся Локвуд.
— У всех трех предметов сложное абстрактное эхо. В этом, я полагаю, причина, почему вы достали их вместе. Они одинаково сильные, но качественно отличаются. С какого начать?
— Давайте с ножа.
— Как угодно. У ножа эхо нескольких противоречащих себе голосов: мужской смех, выстрелы из пистолета, еще, возможно, птичье пение. Если к этому и прилагается смерть, а я считаю, она должна была быть, то не являлась насильственной и не вызвала печальных эмоций. От ножа исходит нежность, почти счастье.
— Что насчет ленты? — лицо Локвуда оставалось бесстрастным.
— След на ленте, слабее, чем на ноже, — продолжила я, — но выражает более сильные эмоции. Мне кажется, я слышу плач, но слишком нечеткий. Зато ярко выражена грусть; когда я взяла эту вещь в руку, мое сердце аж сжалось.
— И часы?
Локвуд не сводил с меня глаз, Джордж, напротив, даже головы не поднял, продолжая читать свой комикс — «Изумительные Арабские Ночи», лениво перелистывая страницы.
— Часы… — я сделала глубокий вдох. — У них эхо не такое сильное, как у ленты и ножа, это позволяет утверждать, что их владелец не умер или, в любом случае, очень долго их не носил. Но они связаны со смертью, тем не менее. Со многими смертями. И… это не слишком приятно. Я слышу громкие голоса и крики, и… — я вздрогнула, взглянув, как мило они поблескивают, лежа на столе.
Каждая метка на золотистом корпусе, каждая потертость и каждая черточка в местах сгибов кожаного ремешка вызывали у меня ужас.
— Мерзкая вещь. Я не могу долго держать эти часы. Не знаю, что именно с ними случилось и где вы их взяли, но к ним никому не следует прикасаться, никогда. И уж точно они не для глупого собеседования.
Я наклонилась, взяла два последних печенья и опустилась обратно. Пока я жевала, меня накрыла великая волна «Все пофигу», и я с удовольствием поплыла на ней, откинувшись на спинку и глядя куда-то вверх. Я была выжата, как лимон. Ведь это мое седьмое собеседование за несколько дней. И я сделала все, как умела; если Локвуд и этот тупица Джордж по достоинству не оценят моих стараний, то не стоит и беспокоиться о них.
Молчание продолжалось целую вечность. Джордж не отрывался от комикса. Локвуд зажал руки коленями, сидя, как священник на толчке, глаза обращены в никуда, страдальческое, созерцающее выражение застыло на лице. По его обеспокоенности я поняла, что мне больше не нужно оставаться здесь.
— Ладно, — сказала я наконец, — провожать меня не стоит.
— Расскажи ей о правиле печенья, — пробормотал Джордж.
Я повернулась к нему:
— Чего?
— Расскажи ей, Локвуд. Надо сделать все сейчас и напрямую, а то хлопот не оберемся.
— Правило состоит в том, что каждый работник агентства берет только одно печенье за раз, строго по кругу. Это справедливо и создает порядок. Нельзя брать два печенья даже в стрессовой ситуации, — сказал Локвуд.
— Одно печенье за раз?
— Вы схватываете на лету.
— Другими словами, я получила работу?
— Безусловно, вы получили работу, — ответил Локвуд.
Здание на Портланд Роу, 35 одновременно являлось и домом, и штаб-квартирой оперативников агентства «Локвуд и компания». Оно выглядело довольно-таки необычным — приземистое и почти прямоугольное снаружи, расположенное на верху небольшого склона, сзади оно возвышалось над нагромождением кирпичных стен сада. У него было четыре этажа, если считать просторный подвал и крошечный чердак. Жилые комнаты находились на верхних этажах, офис располагался в подвале, на самом деле, это разделение было очень образным. В жилых комнатах, к примеру, было множество всяких потайных открывающихся и откидывающихся дверей, за одними скрывались стойки с оружием, за другими мишени или раскладушки, или гигантские карты Лондона, усеянные разноцветными булавками. Подвал, главным образом, был подсобкой, где можно попрактиковаться с рапирой, при этом над головой колыхались носки, висящие длинными рядами на бельевых веревках под потолком, здесь же наполняли фляги солью из коробки, при этом громко урчала стиральная машинка.
Мне все нравилось, хотя и озадачивало немало. Большой дом, полный по-взрослому дорогих вещей, при этом самих взрослых здесь и в помине не было. Только Энтони Локвуд, его заместитель Джордж. И теперь еще я.
В первый день Локвуд познакомил меня с домом. Сначала он показал чердак, с низким сводчатым потолком. Там находились две комнаты: мизерная душевая, в которой раковина, душ и унитаз стояли вплотную; а еще милая спаленка, достаточно большая для односпальной кровати, шкафа и комода. Напротив кровати окно в форме арки выходило на Портланд-роуд, улица лежала, как на ладони, виднелись даже антипризрачные лампы на дальнем углу.
