На краткие секунды я ощутил себя дряхлым старцем: ослепнув и оглохнув, схватился за сердце… и все прекратилось. Собравшиеся в зале изумленно переглядывались, недоверчиво ощупывая себя и разминая пальцы. Видимо, «быстрые» заклинания, подвешенные на мгновенное использование, вернулись к своим владельцам.
— «Вето»! Зачем?! — воскликнул кто-то.
Заклинание, дающее право говорить и действовать только тому Иному, который его применил. Изобретенное самим Фазуллахом для неведомых целей. У «вето» было побочное действие — применивший его не мог дальше что-то утаивать и скрывать от присутствующих. Требовалось произнести некую истину, зачастую неприятную, — о самом Ином, либо огласить секрет, который утаивался. Либо предсказание.
— По-другому… не прекратить эту войну. Теперь мне нужно сказать правду… — Лицо Светлого исказилось, а голос стал хриплым: — В год, чье число — десять, родится дитя из крови. Взрастится на кобыльем молоке… Пойдет Свет на Свет, Тьма на Тьму! Без Клятвы Иной все пропало, исказилось! Нет больше мира, нет войны…
Фазуллаха шатнуло. «Вето» выпило почти всю Силу, и Светлый остался перед нами беззащитней ребенка. Все молчали, ожидая, когда он продолжит речь, но в зале вдруг противно захихикали.
— Так вот чего боишься ты, главный Светлый всея Хорезма! Убить невинное дитя! — Алар держался за живот, будто и в самом деле мог лопнуть от смеха. И хорошо бы! — Вот зачем тебе Договор для всех Иных! «Без Клятвы все пропало»!
— Замолчи! — Голос ведьмы Сели-ханым. Неожиданно. Когда это Темные шли против своих? Женщина на миг опустила глаза и, когда подняла их, смотрела только на Фазуллаха. — Скажи, Светлый… Ведь и вправду куда проще найти младенца и пресечь войну малой кровью, чем заставить всех Светлых и Темных мира принять Договор.
Фазуллах молчал и переводил взгляд с одного лица на другое. Он видел то, чего не хотел бы видеть никогда: даже на лицах Светлых была мрачная решимость уничтожить ребенка ради спокойствия всех Иных. У некоторых — самоубийственная готовность даже развоплотиться ради великой цели. Показалось, или в его глазах мелькнули слезы?
— Джалим-хоса, — голос главы Совета был полон горечи.
— Да, Светлый владыка, — у меня запершило в горле.
— Год, о котором говорится, начался три луны назад. Ты многое видел в диких степях. Был ли среди них подходящий ребенок?
— Мне… мне неизвестно… — Я на миг запнулся, подумав о «сфере отрицания». Надо было скрыть мысли, спрятать глубоко свою догадку… Не успел. Фазуллах «прочел» меня раньше.
Он упал на колени. Все запоздало вспомнили, насколько Светлому тяжело стоять после «вето». Условия выполнены, правда прозвучала, но «вето» продолжало пить Силу, утаскивать Фазуллаха в сумеречную кому.
— Джалим-хоса, ты пройдешь от Хорезма до государства Цзинь… Проверишь все племена, которые пьют молоко кобылы, и найдешь ребенка. — Он не просил, не приказывал. Фазуллах будто вещал истину: то, что обязательно свершится. — Затем… — Светлый начал заваливаться набок, — делайте так, как решено. Это слово всего Совета.
Фазуллах распластался на полу безвольной тряпицей. Я посмотрел на него через Сумрак и едва не вскрикнул. Душа Светлого, его сумеречная оболочка, была сплошной черной дырой.
Но он дышал. Вроде бы.
2— Темуджин… Что мы скажем твоему отцу? Что скажет твоя мать Оэлун?
Всю дорогу от реки старая служанка охала и причитала. Мальчика хватились, только когда солнце начало клониться к закату.
— Сын вождя монголов не должен прибавлять седых волос родителям! — не умолкала женщина. Темуджин молча тащился следом за ней. Отец был справедлив и никогда не наказывал его за долгие прогулки. Но в этот раз Темуджин чувствовал, что простым замечанием не обойдется. Старшему сыну вождя не пристало бегать от сватовства.
— Сугар! — тихо позвал он, остановившись.
Служанка обернулась.
— Я видел тени на воде… Всадники-воины мчались не разбирая дороги…
Темуджин прикрыл глаза и не заметил, как вытянулось лицо старой Сугар.
— Их гнал страх! Я водил рукой по воде, вот так, — мальчик погладил рукой воздух, — и они кричали. А потом под ними тень расступилась… Я топил одного за другим, пока все всадники не исчезли. Сугар, ты мудра, скажи, что значит мое видение?
Солнечный свет вдруг поблек: из-за горы Бурхан выползало большое темное облако. Ливни приносили в степные края жизнь, заставляя жухлую траву зеленеть и давать новые побеги. Монголы радовались дождям, считая их благосклонностью Отца Неба, хотя память стариков хранила недобрые годы, когда солнце совсем не выходило из-за туч. Темуджин плотнее запахнул халат, вглядываясь в темнеющее небо и не замечая пристального взгляда служанки.
Сугар смотрела на мальчика сквозь Сумрак и видела то, что наполняло сердце горечью: радужное облако вокруг Темуджина утратило детскую неопределенность. Еще несколько лун назад мальчик был готов ступить на любой из путей Силы, но теперь в его «второй душе», как про себя называла Сугар эти всполохи, отчетливо виднелись темные пятна. Что-то извне исказило сумеречный облик маленького монгола, вложив в него порок и гнев.
— Какого племени была твоя конница? — Сугар положила руку на плечо будущего Темного.
— Не разобрать. Я стольких и не знаю, — прошептал мальчишка.
— Ты спал, Темуджин. Солнце нынче светит ярко, рождая дурные сны. Поторопимся же, пока твой отец не прислал воинов искать маленького негодника!
* * *
Подол халата вымок и тяжело бил по ногам. Позади остались теплые кострища, заботливо закрытые пологами от случайного дождя. Там раскинулось родное кочевье, где ночная стража охраняла сон людей, ведущих свой род от степных ветров. Никто не пройдет незамеченным мимо храбрых монголов, преданных своему господину.
Никто, кроме Иной.
Земля липла к подошвам, будто призывая остановиться, передумать. Сугар, прихрамывая, уходила в сторону реки. Лунный свет превращал долину в ровное полотно, на котором малейший кустик отбрасывал огромную тень.
Нет тени чернее, чем в полночной степи…
Походка женщины вдруг обрела почти девичью легкость. Согнутая спина распрямилась, по плечам хлестнула волна темных волос. Монголка двинулась по кругу, напевая что-то под нос и приплясывая. Здешние края знали много песен, но эту нельзя было спеть доброму гостю или затянуть в честь победы над врагом.
На берегу реки Онон звучала песнь Духов.
У Сугар болели колени, поврежденные когда-то ударом кнута, но она не прекращала странного действа. Ветер будто подталкивал служанку, заставляя сокращать каждый круг на несколько шагов. Песня оборвалась одновременно с танцем. Сугар привычно посмотрела на свою тень, но не стала входить в Сумрак. Вместо этого тень сама поднялась в полный рост и замерла.
