Ну и заходил в «Сайгон». А кто не заходил? Время было такое… Возраст был такой…
Нет, при определенных условиях он МОГ БЫ стать хиппи. Но — не стал же!..
И теперь, когда бесноватые сестрицы вдруг, ни с того ни с сего, переселились к нему; после того, как на стене возле «пацифика» появилась аськина приписка:
Если солнце взойдет,
С ваших крыш съедет снег, -
Сигизмунд неожиданно для себя увлекся этой игрой в хипповскую коммуну. В тусовку, которой у него никогда не было. Появились даже какие-то псевдовоспоминания сайгоновских времен — о прошлом, которого на самом у него деле никогда не было. Он словно проживал второй, нереализованный вариант своей жизни.
А совсем рядом, под землей, притаилось жуткое «хозяйство». Единственное во всем мире. Аналогов нет. Чудовищное наследие Аспида.
Но Сигизмунд, жадно наверстывающий упущенное когда-то хипповство, получил отличную возможность поменьше думать об этом. Чуть-чуть попозже. Когда уляжется смятение. Нельзя же так: обрушить на человека потерю любимой женщины, а потом навалить на него же великую и бессмысленную тайну!
И потому Сигизмунд, проснувшись наутро после «вторжения», расслабленно слушал, как Аська на кухне препирается с Викторией. Сестрицы разбирались, кому идти в магазин за едой. Одной, видите ли, в Публичку надо, а второй — куда-то в другое место. Господи, баб полон дом, а за жратвой сходить некому! И как только они там, на Востоке, гаремами ворочают?
— Ты и так уже неделю дурака валяешь, — мотивировала Вика. — Какая тебе еще фольклорная программа! В каком еще Ивангороде! Ты на себя посмотри! Фольклористка стриженая!
— У меня отрастут! У меня уже вон как отросли!
— Одного режа ей мало, второго завела!
— Виктория, ты ни хрена не смыслишь в искусстве! А что до Эдуарда — то пошел он в жопу! У Моржа отсидимся — глядишь, отвянет.
— Развела Эдичек… Стасиков…
— Но-но! Стасиков мне Морж вывести обещал.
— Да я не про тараканов. Я про Стаса.
— А, ты про этого… Этого тоже Морж выведет, вот увидишь. Купи картошки. Морж картошку любит. Жареную.
— Я ухожу в библиотеку.
— Ну вот на хрена тебе Публичка? Ты и без Публички ученая — мухи дохнут… Не все книжки, что ли, перечитала?.. — Завидев Сигизмунда, Аська завопила:
— Морж, денег дай! Представляешь, эта дура еще учиться хочет. Все ей мало. Ее же такую никто замуж не возьмет. Вот ты, Морж, ее замуж возьмешь?
Сигизмунд мерзким голосом процитировал фильм «Бесприданница»:
— «Милое созданье! Я… женат».
— Не ври, Морж! Ты со своей стервой развелся.
— Не смей называть Наталью Константиновну стервой.
— Какая разница, ей от этого ни жарко ни холодно. Денег дай.
— Чаво тебе дать?
— Де-нег. Пока мы от тебя не скипнем — ты кормить нас должен, по закону гостеприимства.
— Слушай, а когда вы скипнете?
— Ой, Моржик, домой идти бо-оязно… Там такие квитанции за квартплату стра-ашные…
— Нет, ты мне, Анастасия, ответь: скипнешь когда?
— Как выгонишь, бессердечный, так и скипну. Но ты ведь не выгонишь нас, Морж, к этим страшным квитанциям? Там такие долги, такие долги…
— Хочешь, я их тебе оплачу?
— Ну и говно ты, Морж. Деньгами откупиться норовишь? А ты, Виктория, дура. Я же говорю, он генеральный. Видишь, откупиться предлагает. У, барыга!
* * *
Аська при наличии некоторой финансовой поддержки обычно проявляла домовитость. Она очень неплохо готовила — в отличие от Вики, привыкшей в «своих Европах» к кафе и ресторанчикам.
Судя по некоторым косвенным данным, Аська с радостью ухватилась за возможность пожить у Сигизмунда, ибо преследовала сразу несколько корыстных целей. Во-первых, она вознамерилась перейти от старого режа (мокрогубого) к другому («хорошему мужику»), встреченному на похоронах. Во-вторых, ей требовалось отсечь несколько лишних связей, которые Аська по беспечности в свое время завела. Связи не отличались прочностью, зато характеризовались назойливостью. Третья причина зависнуть у Сигизмунда была, несомненно, богатая ванная. В своем самозабвенном увлечении никелированными кранами, новым блестящим кафелем, душистыми пенами Аська до смешного напоминала Сигизмунду Лантхильду.
У Виктории также имелись свои причины. Сигизмунд подозревал, что не последняя из них — близость к Публичной библиотеке. И, несомненно, видак. Сигизмунд догадывался, что в его отсутствие Вика раз за разом просматривала запись с Лантхильдой. Хотя каждый раз аккуратно убирала кассету на место и ничем не выдавала своих занятий с ней.
Видак и в аськину жизнь внес некоторое разнообразие. Анастасия осознала наличие видака далеко не сразу, но затем, выпросив у Сигизмунда полтинник, прошлась по видеопрокатам и набрала разной гринуэевщины. Видеотека Сигизмунда, любившего кино ясное, без зауми, Анастасию откровенно не устраивала.
В своих увлеченных видеорозысках Аська обошла множество прокатов и видеосалонов и в один прекрасный день забрела в бывший «Сайгон». Впрочем, почему «бывший»? Над магазином висела маленькая вывеска с весело намалеванным словом «Сайгон». Аська помедлила… и вошла.
Вечером она была заметно мрачновата. И только ближе к ночи призналась в том, где была.
— Блин, Морж, ну на хера я это сделала! Вот дура-то! Меня будто сковородкой по харе плашмя огрели. Представляешь, яркий свет, аж глазам больно, витрины сверкают, красотки с обложек лыбятся, мужики скалятся, ракеты взлетают, мать их так!.. В предбаннике, где пьяный Витя отирался, — там компакт-диски. И мажоры какие-то на них лупятся. Выбирают. Ну, на стенке суки какие-то написали «Алиса», «БГ»… В подражание… Обслуживание, евроблинстандарт, вежливые все, красивые, все быстро, без очереди… А раньше очереди были — помнишь? Едрен-батон! Хрен достоишься, если знакомых в середке нет! Понимаешь, Морж, я же не против: видео — хорошая вещь, и продавцы отменно хорошие, но все это… Окна — те, стены — те! НАС там нет. И не будет. Все, что осталось — эти три окна на Владимирский… Я там десять лет не была. А помнишь, как ждали, что закроют? Говорили: завтра закроют, завтра закроют, и мы сутками там ошивались, все ждали — закроют, не закроют… Эти жуткие последние ночи… Помнишь?
Сигизмунд не стоял там и не ждал. Он не присутствовал при смерти старого «Сайгона». Но в этот миг он словно бы вспомнил обо всем. И потому просто кивнул.
* * *
Проснувшись от звонка будильника, Сигизмунд поглядел на спящих рядом Аську с Викой и на мгновение умилился. И тут же его хорошее настроение улетучилось: Анахрон стережет под землей и только ждет своего часа, чтобы навалиться неподъемной тушей.
Открывая гараж, Сигизмунд заранее принюхивался: ему казалось, что он даже улавливает слабый запах… Но нет, пока что никакого переноса из прошлого не произошло. ПОКА.
Спокойно, Стрыйковский, велел себе Сигизмунд, вишь разнюнился, как институтка! Ежели запах будет, вы его почувствуете. Причем без всяких усилий с вашей стороны.
Однако он твердо решил сегодня же вечером посетить приемную камеру и оставить там хлеб, консервы и записку — благо Аська с Викой на пару намылились в гости к новому режу. За фольклористику трепаться. Этот реж, вроде бы, экс-археолог. А Вика — филолог. Оба, небось, в Публичке иной раз штаны просиживают. Аська считала, что это мистически роднит.
* * *
Разъезжая с Сигизмундом по точкам, боец Федор вдруг проницательно заметил:
— Что-то вы бледный, Сигизмунд Борисович. Неприятности дома?
— Да нет, дома как раз одни приятности.
— А, — сказал Федор, — а у меня неприятности. Повестка в военкомат. На сборы какие-нибудь потащат.
— Ты, Федор, молодой. У нас, стариков, свои заботы.
— Вы, Сигизмунд Борисович, не обольщайтесь. У вас как раз самый неперспективный возраст.
— В каком смысле?
— В смысле сохранения вам жизни, — серьезно ответил Федор. — Вы потомство дали? Дали! Сколько вам лет? Сорок?
— Тридцать шесть.
— Во! Лопатой махать еще можете, а детей делать уже не будете.
— Это еще почему?
— Ну так… по возрасту. — Федор, видимо, полагал тридцатилетний барьер порогом глубокой дряхлости и старческого бессилия. Сигизмунд не стал с этим спорить.
Как всегда, являя потрясающую осведомленность в делах государственной важности, Федор сообщил:
— У них негласная установка, Сигизмунд Борисович, брать на всякие экологические катастрофы, вроде Чернобыля, людей старшего возраста. Чтобы уроды не рождались. А что эти ликвидаторы через два года от рака загнутся — то никого не колышет. У нас тут под боком ЛАЭС, так что с учета вас еще нескоро снимут…
— Все-то ты, Федор, знаешь. И мышление у тебя какое-то тотальное. Прямо как геббельсовская пропаганда тебя вскормила.
— Я смотрю на жизнь реально, Сигизмунд Борисович. Без иллюзий. Давайте вон в ту подворотню, там проезд лучше…
