— Нам бы хотелось, чтобы вы подумали насчет Вспомогательного отдела, — сказал Неблетт.
По идее, само существование этого подразделения весьма логично и оправданно. Согласно давно сложившемуся мнению, офицеры полиции буквально погрязли в бумажной работе — всех подозреваемых необходимо регистрировать, все показания документировать, и Закон о полиции и уголовно-процессуальной деятельности должен всегда исполняться неукоснительно. А Вспомогательный отдел как раз призван выполнять за констеблей всю бумажную работу, чтобы они, сняв со своих плеч этот груз, могли спокойно возвращаться на улицы и вновь принимать на себя оскорбления, плевки и рвотные массы. Таким образом, в городе всегда будет достаточно патрульных полицейских, преступность будет ликвидирована, и добропорядочные граждане нашей славной страны, читающие «Дейли Мейл», будут жить в мире и покое.
По правде говоря, сама работа с документами не так уж утомляет — любой, даже неопытный новичок, легко справится с ней меньше чем за час и еще успеет маникюр отполировать. Но дело в том, что работа полицейского связана в основном с физическими действиями — а еще ведь нужно хорошо запоминать показания подозреваемого, чтобы уличить его, если он солжет при следующем допросе. Нужно быть готовым примчаться на каждый крик о помощи, нужно сохранять хладнокровие, когда распаковываешь подозрительные свертки. Не то чтобы это нельзя было совмещать с бумажной работой — но так бывает редко, очень уж деятельность разноплановая. И Неблетт как раз дал мне понять, что из меня не получится крутого полицейского, который ловит воров на улицах, но я принесу большую пользу, если возьму на себя работу с документами, освободив от нее таких ребят. Я готов был поклясться, что эти слова — «большая польза» — вот-вот сорвутся с его языка.
— Сэр, я надеялся на что-то более инициативное, — проговорил я.
— Это очень инициативная позиция, — ответил Неблетт. — Ваша служба принесет управлению большую пользу.
Как правило, офицеры полиции могут ходить в паб, когда захотят, но среди многих правил, обязательных к исполнению, есть следующее: по окончании стажировки происходит традиционная попойка, где патруль накачивает своих свежеиспеченных констеблей до непотребного состояния. В связи с этим нас с Лесли притащили на Стрэнд, в «Жабу и Рузвельта», и принялись усиленно поить. Теоретически мы должны были в конце концов свалиться под стол.
— Как прошла встреча? — прокричала мне Лесли, пытаясь перекрыть гомон паба.
— Отвратно! — крикнул я в ответ. — Вспомогательный отдел!
Лесли скривилась.
— А у тебя как?
— Даже говорить не хочу. Ты взбесишься.
— Ну давай уже, — сказал я. — Выдержу как-нибудь.
— Меня временно направили в отдел расследования убийств.
На моей памяти такого еще не случалось.
— Следователем будешь?
— Нет, констеблем в штатском, — ответила она. — У них сейчас много работы, и им не хватает людей.
Она была права: это меня выбесило.
Вечер был испорчен. Пару часов я сознательно страдал, но терпеть не могу, когда кто-то начинает себя жалеть, — в особенности я сам. Поэтому вышел на улицу — это было наилучшей альтернативой выливанию на голову ведра холодной воды.
Однако дождь, к сожалению, кончился, пока мы сидели в пабе, поэтому я просто стоял и дышал стылым воздухом, надеясь протрезветь.
Минут через двадцать ко мне присоединилась Лесли.
— Надень пальто, черт побери! — проворчала она. — Простынешь же насмерть!
— Разве холодно? — спросил я.
— Я знала, что ты расстроишься.
Я надел пальто.
— Твой клан уже знает? — спросил я.
У Лесли, помимо папы, мамы и бабушки, еще пять старших сестер. Все пять до сих пор жили в Брайтлинси, на сотне квадратных метров родительского дома. Я их видел пару раз, когда они всем кагалом устраивали набег в Лондон за покупками. И производили при этом столько шума, что вполне могли считаться коллективным, то есть семейным, нарушителем общественного порядка и нуждались бы в полицейском эскорте, если бы таковой (в лице Лесли и меня) уже не сопровождал их.
— Да, сказала днем, — ответила Лесли. — Все очень обрадовались, даже Таня, хотя она толком и не понимает, что это значит. А ты своим рассказал?
— О чем? — спросил я. — Что буду сидеть в офисе?
— Ничего плохого в этом нет.
— Да, но я хотел быть настоящим полицейским.
— Я понимаю, — сказала Лесли. — Но почему?
— Потому что хочу приносить пользу обществу, — ответил я. — Ловить злодеев.
— Носить китель с блестящими пуговицами, да? Застегивать наручники и говорить: «Вот ты и попался, приятель!»?
— Хранить и поддерживать общественный порядок, — возразил я. — И не допускать правонарушений.
Лесли грустно покачала головой.
— А кто тебе сказал, что он есть, этот порядок? Вот ты дежурил в субботу ночью — много ты видел порядка?
Я хотел небрежно облокотиться о фонарный столб, но не получилось — меня слегка повело в сторону. Лесли это показалось гораздо более забавным, чем было на самом деле. Она так смеялась, что даже присела на крыльцо книжного магазина «Уотерстон», чтобы перевести дух.
— Ну ладно, — сказал я, — а ты-то почему выбрала эту профессию?
— Потому что я хорошо это умею, — ответила Лесли.
— Скажешь, ты такой уж хороший полицейский?
— Еще какой! Давай будем объективными, я офигительно хороший полицейский.
— А я?
— А ты слишком рассеянный.
— Вовсе нет.
— Канун Нового года, Трафальгар-сквер, толпа народу, кучка недоумков мочится в фонтан — помнишь? Ситуация начала выходить из-под контроля, недоумки стали бузить — и что же поделывал ты?
— Я всего-то на пару секунд отлучился.
— Ты изучал надпись у льва на заднице! — припечатала Лесли. — Я пыталась скрутить пьяных гопников, а ты тем временем занимался историческими исследованиями!
— А хочешь узнать, что там было написано? — спросил я.
— Нет, — ответила Лесли, — не хочу. Ни про надпись на львиной заднице, ни про принцип работы сообщающихся сосудов, ни про то, почему одна сторона Флорал-стрит на сто лет старше другой.
— Неужели тебе не интересно?
— Мне, знаешь ли, просто не до этого, когда я скручиваю гопников, ловлю угонщиков или приезжаю на место аварии с летальным исходом. Ты мне нравишься, ты хороший человек — но, понимаешь, ты видишь мир вокруг не так, как его должен видеть полицейский. Ты как будто видишь что-то, чего нет на самом деле.
— Например?
— Ну, не знаю, — сказала Лесли, — я ведь не вижу того, чего нет.
